Чтение 3–й страницы книги ~Даг из клана Топоров~

Посаженные «родители», невзирая на количество выпитого эля, держались со всей солидностью и терпеливо прели в дорогих мехах. Золота и серебра, навешенного на них, хватило бы, чтобы одарить целую деревню. У «невесты» широкие браслеты начинались на запястьях и поднимались до плеч.

– Даг, беги за отцом! – скомандовала Хильда, вытирая вспотевший лоб. – Скажи, пусть режут кабанчика, будем пировать! Скажи, к нам завернула свадьба Фрейра!

Даг помчался что было сил.

Бога Фрейра в семейном капище чтили не меньше, чем заботливого Тора или грозного Одина. Но восхваляли его совсем в другие дни. И просили у него взрослые всяких взрослых вещей, в которых Даг пока не слишком разбирался. Деревянная колода Фрейра в капище стояла справа от личины Тора и выглядела довольно смешно. У прочих богов живот был плоский и имелось оружие. Зато у Фрейра весело торчала мужская гордость. Его регулярно одаривали цветами и колосьями, но не так щедро, как того истукана, что приближался к дому в свадебной повозке.

Даг уже знал, что к Фрейру на поклон ходят роженицы и наоборот – те, у кого никак не получался ребенок. Олав Северянин резал перед Фрейром овцу, насаживал ее голову на палку, а лучшие куски мяса оставлял на ночь прямо перед хмурыми глазами покровителя. Если утром мясо пропадало, значит, можно было ждать в овчарнях большого приплода. Зимой Хильда рассказывала детям о любви Фрейра к чудесной великанше Герд, о том, как отважный отец плодородия пытался вызволить свою возлюбленную из мира духов, о том, как в конечном счете он утешился в объятиях своей сестры-близняшки Фрейи и она стала богиней любви…

Сестры внимали, затаив дыхание, охали, даже иногда пускали слезу. Даг не понимал, чего они так тревожатся. Гораздо интереснее слушать драпы, которые сочинял одноногий Горм про викингов, великанов-драчунов и свирепых морских драконов. Еще интереснее было слушать о неведомом герое Александре и отце его Филиппе, как они победили все армии в своей стране, захватили богатую добычу и как их любили воины…

Даг задумался на бегу, чуть не забыл, куда его послали. В ворота фермы он влетел в таком волнении, что женщины, собиравшие крышу сеновала, решили – пожар случился или напали разбойники!

Олав немедленно принялся отдавать распоряжения; его приказов слушались все, даже младшие братья никогда не возражали. Рабы буквально летали по двору, тащили кабана, разжигали костер, развешивали по стенам дома праздничные ковры. Вот только в кладовые без Хильды войти никто не мог. Как и положено старшей хозяйке, она носила всеключи при себе. Но и свадебный кортеж: оставался верен старым обычаям. Всадники дали возможность женщинам накрыть на стол, объехали все лачуги бедняков в округе, только после этого белые олени внесли отца плодородия на ферму.

«Невесту» вывели со всеми почестями, «жениха» тоже вынесли, укрепили перед дверями главного пиршественного зала. Сборный стол растянулся почти на двадцать шагов, разместились все, кроме занятых на дальних покосах. Когда на ферме Олава гремела праздничная трапеза, одних домочадцев собиралось больше тридцати человек!

Перины скатали, вместо них расставили скамьи, их сдвинули вместе, накрыли шкурами. Музыкантов усадили возле очага, поставили им щедрую закуску. Даг глядел на них вовсе глаза и слушал их легкие, радостные песни. Вначале затянули долгую песню Жатвы, затем одна за другой понеслись короткие висы, восхвалявшие «жениха» и «невесту». На музыкантах малыш увидел удивительные рубахи, с рукавами в три раза длиннее руки, собранными на кисти в «гармошку». Впервые он видел мужчин в алых плащах с золотой каймой и женщин в длинных, до земли, платьях, увешанных массивными брошками. Каждая такая брошка на груди богачки стоила целого стада овец. Музыканты прикатили в длинных остроконечных шляпах и облегающих штанах из нежной шерсти, совсем непохожих на грубые кожаные штаны хускарлов. Они подкрашивали глаза, а на пальцы надеваликольца с гранатами, совсем как женщины!

Одноногий Горм затянул старинную свадебную драпу, помогая себе на лире, музыканты и хмельные гости тут же подхватили напев. Сестры хихикали и говорили, что дядя Сверкер, самый молодой из Северян, влюблен в пухлощекую красавицу Туве, но Даг в такую глупость никак не мог поверить! Явился Олав под руку с супругой. Хильда всем показалась очень красивой, Даг сразу понял, что мать гораздо красивее нарумяненной «невесты». И уж точно мама была гораздо красивее Унн, пышнотелой молодки, которую отец купил у тетки Ингрид. Трелли на поле шептались, что старший Северянин берет себе очередную наложницу, потому что остыл к Хильде, но сегодня все видели, что это неправда. Мать Дага всех затмила, и слегка пьяный Олав смотрел на нее влюбленными глазами.

А Сверкер смотрел только на Туве, дочь Грима Большеухого.

Девушки собрали хозяйке белые косы в пучок, нарядили в шелковое платье, которое одно стоило четверки быков. На плечах и груди Хильды платье удерживали три громадные золотые броши, под ними на цепочках и ремнях позвякивали связки ключей и мешочки со всяким хозяйским инструментом. Когда Даг был маленький, мама позволяла ему копаться в этих захватывающе интересных вещах. Она всюду носила при себе щипчики, иголки, маленькие фибулы, гладильные оправки и прочие занимательные мелочи. Никто из женщин клана Северян не мог похвастать такой обильной хозяйственной коллекцией…

Но теперь Даг подрос и больше не просился к маме на колени. Вместе с другими детьми ему разрешили тихонько сидеть позади, во втором ряду, и оделили целой миской моченых яблочек.

Тем временем парни расставили два десятка свечей, развесили на столбах светильники. Девушки внесли из кухни первую перемену блюд – жареную баранину в тмине, пшеничную кашу с фруктами и копченого лосося. Поползли по кругу рога с элем и медовухой. Ради приезда Фрейра хозяйка не поскупилась, достала из тайного сундучка особо ценные рога, в золотой оправе с рубинами. Эти рога зубра добыл в викинге еще дед Хильды, из каждого полагалось пить паре – мужчине и женщине.

С хохотом гости следили, как очередная пара, захлебываясь, вливала в себя полный рог. Тем временем гости помоложе прямо в зале устроили борцовские состязания. Парни сражались сидя, голыми руками старались спихнуть друг друга на горячие угли, и, когда это удавалось, вопящего неудачника встречал очередной взрыв хохота.

Сверкер угощал сладкими ягодами «невесту». Туве визжала и отмахивалась. Даг на их шуточки не обратил бы внимания, если бы не странное поведение одного из гостей. Отэтого красивого седого мужчины ощутимо пахло злостью. Сидел он чинно на своем месте, вместе со всеми поднимал заздравный кубок, кольца блестели на его холеных пальцах. Его злость Даг ощущал примерно так же, как неизбывную тоску волка Каласа.

Этот человек ненавидел дядю Сверкера. И очень похоже, что за компанию он ненавидел всех Северян.

Глава шестая

В ней Олав Северянин хочет мира, а веселье по вине Дага заканчивается крупной неприятностью

«Свадьба» продолжалась, веселилась и буянила. Жирные искры взлетали над очагами, холопы не успевали подавать дичь и рыбу.

Первым сказал речь «посаженный отец невесты», его все узнали, несмотря на накладную бороду и густо подведенные глаза. Это был ландрман Торстейн, самый богатый и уважаемый человек херада. Он сказал, что Фрейр наверняка пошлет в будущем году Северянам богатые всходы, тучные стада и много дичи. Из рога с ним охотно выпила его супруга, и гульба понеслась с новой силой.

Произнесла свое слово Хильда, поклонилась истукану и гостям за оказанную милость. Ведь что может быть почетнее столь дорогих гостей? Ну разве что визит самого конунга Эйрика! Всем известно, что королевская дружина всю зиму разъезжает по стране, но гостит в усадьбах побогаче…

Сестры Дага забыли про малину, про кашу с кусками фруктов и орехами, они подпрыгивали и раскачивались в такт веселым песням. Раскрасневшиеся от жара очагов трелли внесли новую смену блюд – печеных гусей в горчице, рыбу в топленом масле, творожные пироги. Откупорили следующий бочонок с медом, теперь глаза заблестели не только у хозяев, но и у всех работников.

С ответным словом выступил Олав Северянин, он подарил «невесте» бобровые меха и связку черных лисиц, а самому Фрейру надели на шею толстую серебряную гривну. С музыкантами приехал известный скальд, служивший при упсальском дворе конунга-жреца. Скальд так красиво запел стихи, что авторитет одноногого Горма едва не пошатнулся.Плаксивую драпу о неудачной любви бога Фрейра подтянули беззубые старушки. После выпитой бражки у них самих потекли слезы, и музыкантам срочно напомнили, что надо веселиться и радовать компанию.

Следующий рог поднял тот самый человек, имени которого Даг не запомнил. Но лучше бы этот красивый седой мужчина не заезжал в этот день на двор. Возможно, это спасло бы всех от долгой цепи жутких событий. А возможно, ничего бы не изменилось. Как сказал гораздо позже старый Горм, от судьбы не уйдешь, сколько ни задабривай богов! Такили иначе, седой приехал издалека и, добровольно охраняя «невесту» Фрейра, имел на то свои причины. Он поднялся с полным рогом и сказал красивые стихи за здоровье Олава и его семьи:Пусть послушны будутЖернова и плугиВласти вашей вечнойСредь державы свеевКонунгов опораРод могучих бондовЗверя и пределыДержит повеленьемКаменной десницыРадуясь соседствуСредь зимы и летаВоспоем мы драпу…

После этих слов братья Северяне поднялись и в ответных стихах пожелали всего самого лучшего, попутно пригласив гостя из Бирки заезжать со всей семьей. В силу возраста Даг был одним из немногих трезвых и потому снова заметил взгляд, каким незнакомый гость оглядел младшего кузнеца. А раскрасневшийся Сверкер подсел ближе к губастой Туве, подкладывал ей куски повкуснее, о чем-то смешном рассказывал. Девушка смеялась, но старалась вести себя скромно, все же сегодня она была такой важной персоной…

Нехорошо смотрел гость, ой нехорошо!

Будь Даг немножко постарше, он шепнул бы матери, что, судя по всему, есть у липко-сладкого гостя свои виды на молодку Туве, не для себя, так для сына небось старается, и Сверкера не худо бы предупредить… Но сказать всего этого малыш еще не умел, он мог только остро чувствовать любовь и ненависть, витавшие над жаркой трапезой.

И замечал Даг, как всегда, много лишнего, чего лучше было бы ему не замечать. Он слышал, как Олав вышел облегчиться, а за ним словно невзначай выскользнул этот противный седой бонд в пурпурном плаще. Говорили они нехорошо.

– Щедрый у тебя одаль, Северянин, – похвалил гость. – Жирная, богатая земля, во всем Упплянде не сыщешь такой…

– Боги заступаются за мой род. Но и о твоем доме я слышал немало хорошего. Мой шурин всегда разменивает германские динарии только у твоих людей. Он хвалит их честность.

– Ну да, ну да… – неопределенно покивал гость, и было непонятно – рад он похвале или раздосадован. – У вас большой приплод, а у нас цены на скотину падают. Не слишком-то хорошо. За марку серебра, как прежде, можно взять неплохую здоровую рабыню, но коров – целых три, а не две, как в прошлом году… А за крепкого раба, который вдобавок понимает речь? За него прежде давали до трех марок или столько же вадамалом по дюжине локтей, но рогатой скотины уже дают до пяти голов! А со свиньями как быть? Хоть вези их и продавай ютландцам.

– Разве это плохо? – озадачился захмелевший кузнец. Олав не слишком-то разбирался в тонкостях денежного и менового оборота.

– Ну да, плохо, когда серебро падает в цене, – покровительственно усмехнулся гость. – Были у меня фризы… добрые торговцы. Из тех, что холостят мальчиков для марсельских гаремов… – Гость смотрел на Северянина пристально, насмешливо, точно искал повода для ссоры. Но кузнец ждал учтиво, не перебивал дорогого гостя. – Так я о чем? Ну да, о серебре. Фризы говорят, что кейсар Отто повелел копать новые рудники в горах Гарца, серебро снова упадет в цене… Впрочем, откуда тебе знать? Скажи лучше, это твой брат, такой красивый и молодой, все ластится к «невесте» бога? – вдруг спросил гость.

– А что в том дурного? Туве давно ему нравится, – добродушно ответил Олав.

– Но Туве не только ему нравится, – делано рассмеялся гость. – Все же нехорошо приставать к невесте на чужой свадьбе. Или твой брат уже посватался?

– Он собирается строить дом. Построит – тогда и посватается. А тебе что за дело? Уж не тебе ли дочь Грима Большеухого по нраву? – все еще мягко спросил кузнец.

– Мне еще одна жена ни к чему, своих хватает, – доверительно отвечал гость. – А вот сын мой, возможно, и хотел бы посвататься…

– Но твой сын… – Олав вдруг замолчал, словно что-то вспомнил.

– Что «мой сын»? – напряженно переспросил седовласый бонд. – Что ты хотел сказать? Может быть, ты считаешь, что мой Рагнар – не пара для дочери кожевенника Грима?

– Ничего, совсем ничего я не хотел сказать о твоем сыне, – примирительно улыбнулся Северянин. – Я ведь не знаком с твоим сыном. Если ты считаешь, что он порядочныйи надежный человек, значит – так оно и есть…

Седой красавец заправил волосы за ремень, презрительно сплюнул в сторону и не спеша вошел в дом. Отец Дага постоял, тяжело глядя ему вслед, но ничего не сказал. Стерпел. Все-таки большой праздник, свадьба самого Фрейра. И явно не стоит задирать именитых гостей…

А спустя короткое время случилось то, чему суждено было случиться. Гости высыпали во двор, им следовало пройти кругом возле «жениха», одарить его элем и свежезарезанным петухом. Даг выбежал одним из первых и сразу наткнулся на белых оленей с золотыми рогами. Оленей, да еще таких красивых, на ферме кузнеца не держали. Возле них слакомствами собралась группка детей, одна работница принесла даже совсем крохотную девочку, чтобы та послушала бубенцы.

Олени мирно жевали свое угощение и ждали, когда отец плодородия пожелает продолжить свадебный путь к Большому Бельту. Но, почуяв малыша Дага, сильный самец ударил копытом, захрипел и подался назад. Повозка соскочила с упора и накренилась.

– Ай, что это? – заверещали девчонки.

Волнение вожака мигом передалось другим оленям; испуганно тараща глаза, они вместе рванули в сторону, путая постромки, опрокидывая зазевавшихся детей. Лишь чудом никто не пострадал. Взрослые были слишком заняты возлияниями подле своего любимого покровителя, никто даже не оглянулся. Скальд во весь голос выводил рулады, флейта надрывалась, гудел барабан, из дома доносились взрывы хохота. Кому-то уже стало плохо, кого-то корчило за коровником.

Даг застыл, растопырив руки, и изумленно хлопал глазами. Олени кинулись в сторону, точно нос к носу столкнулись с диким лесным зверем. Их не пугали собаки, даже запах полуволка Каласа их не волновал. Зато приближение темноволосого малыша они восприняли с паническим страхом. Тяжелая повозка накренилась, колеса забуксовали в грязи, сверху посыпались цветы, жалобно зазвенели бубенчики.

Даг невольно шагнул вперед, вытянул руку, пытаясь приласкать рогатого вожака. Мальчику внезапно показалось, что с оленем можно так же, как с волком, – достаточно погладить по морде, заурчать ласково в унисон, и сразу станет хорошо обоим…

Но хорошо не стало. Эти трусы оказались совершенно чужими. Не такие тупые, как домашние коровы и овцы, но те ведь привыкли к запаху малыша с детства. Олени в страхе забились в угол, вожак даже поднялся на дыбы. Затем они рванули в сторону, и повозку бога боком потащило за ними. Цветы оказались в грязи, нарядные ткани выпали, спинкапереднего сиденья сломалась…

– Держите, держите!

Первым неладное заметил Сверкер Северянин. Он стоял практически вплотную к нарядной «невесте» Туве и что-то ей нашептывал, когда повозка с грохотом зацепила край дома. Олени бежали сломя голову, еще немного – и свадебная колесница, с такой любовью украшенная мастерицами, разлетелась бы на части. Потому что бежать оленям было некуда, кроме как в узкий проход между домами, а там были свалены чурбаки от бревен и толстые сучья.

– Олени! Держите оленей!

Сверкер покинул девушку, ринулся за повозкой, ухватил крайнего оленя за рожки. Белоснежный красавец лягался, хрипел и не подпускал к себе. Телегу волокло боком, левые колеса вращались в воздухе. Еще двое мужчин бросились на помощь. На пути обезумевших животных очутилась старушка с кувшином, она выронила свою ношу, угодила под колесо, закричала истошным голосом.

– Веревку тащите! Что случилось?

– Сломали ей хребет? Нет, жива, жива!

– Вот напасть… Недобрый знак.

– Словно волчий дух почуяли!

Олени застряли в узком проходе. Сверкеру удалось скрутить вожака, хускарлы успокаивали пристяжных.

– Это он напугал, он! – Дети опомнились от первого страха, стали указывать пальцами на Дага.

Гости обернулись, стихли звуки музыки, собралась толпа. Ободом телеги повредило все же ногу одному восьмилетнему мальчишке, другой девочке камень отлетел в бровь. Испуганная старушка поднялась из грязи целая и невредимая.

Сверкер всем весом повис на брыкавшемся олене, отчаянно упираясь ногами, его сапоги оставляли борозды в земле. Работники Олава кое-как поставили повозку на колеса.Из нее сыпались подарки, орехи, зерно, фрукты, медовуха из бочонка полилась на землю…

– Все целы? – в круг ворвался Олав.

– Это Даг, это все найденыш! Олени побежали от его метки!

– Он напугал, он! Он им что-то кинул!

– Я ничего не кидал! – Даг сжался в углу, ощерил зубы. Ему вдруг показалось, что неведомые враги сжимают кольцо. Головы раскачиваются, когти и палки раскачиваются вокруг в свете факелов.

– Не трогайте малыша, он не виноват! – вскричала Хильда, хватая Дага в охапку.

– Не к добру это, Торстейн, – нашептывал кто-то из темноты в ухо ландрмана.

– Мы уезжаем, – постановил ландрман.

– Дурной знак, – негромко сказал тот самый, что едва не подрался с Олавом из-за «невесты». – Это плохо, что отец плодородия не хочет ночевать в доме бонда…

Он говорил нарочно тихо, чтобы слышали те, кто привез «невесту». Дага трясло, он побелел и мало что соображал. Он не испугался, а словно ненадолго выключился из хода событий. Ни тогда, ни позже он не мог толком вспомнить, что же произошло. Отчетливо помнил он лишь до того момента, когда протянул руку, чтобы погладить красивого оленя по морде…

– Дурной знак – на мальчишке, – подхватил кто-то.

– Найденышшш… – прошипели из темноты. – Глядите, сдохнут у вас козы… очнетесь, да поздно будет…

– Не виноват мальчик! – упрямо повторяла Хильда.

– Как же не виноват? – проворчал рассерженный «отец невесты». Его, видимо, задели слова седого. – Теперь мы на ночь не останемся, поедем другой дорогой.

– Золотые слова, – веско уронил кто-то из свиты «невесты». – Видно, сам Фрейр противится, чтобы мы тут гостили! Эй, расступитесь!..

Олав Северянин крякнул, но смолчал. Спорить тут было не с кем, и оскорбления принимать от бога – глупо. Раздосадованные хусманы и их жены пропустили повозку. «Невеста бога» уезжала задрав нос. В ее роскошных белых волосах поблескивал гребень из моржовой кости, на руках до самых плеч звенели серебряные браслеты. Богачка Туве не пожелала заночевать в доме бонда Северянина, где по ней вздыхал младший из кузнецов.

Сверкер едва не плакал. Олав хмуро глядел вслед кортежу. Потом перевел взгляд на поникшего Дага.

– Хе, надо бы рассказать о таком чудесном мальчике финской вельве… – как бы невзначай произнес седой гость. Он один задержался, проверял подпругу на лошади.

– Это зачем? – нахмурился Северянин. – Ни к чему рассказывать…

– Ну да, ну да, – масляно улыбнулся противный седой человек. Он вскочил в седло, еще раз косо, с затаенной ненавистью глянул на поникшего Сверкера и перевел взгляд на Дага. Глядел он так, словно зрел в нем какой-то мерзкий план. – Ну да, ну да, – повторил седовласый гость. – Финские колдуньи очень любят смышленых детей. Именно таких, как этот, хе-хе…

– Знаешь, кто это? – Олав наклонился к жене. – Это Харек Меняла, отец Рагнара, которого за жадность прозвали Пустой Живот.

– Это его отец? – округлила глаза Хильда. – Отец разбойника, который убил человек сорок?! И мы его принимали в своем доме? Наверняка с него ждут виру на десятке ферм! Не нравится мне это!

– Мне тоже не нравится, – процедил Олав. – Особенно мне не нравится, как эта гадюка говорила о Сверкере…

Глава седьмая

В которой Даг впервые серьезно пугается, а Олав Северянин платит за добрый урожай

Финская вельва прикатила не вовремя. Всем прекрасно известно, что вельва объезжает усадьбы летом, вместе с повозкой славного бога Фрейра. Впрочем, иногда финские вельвы могут заглянуть и без повода…

Или только кажется, что повода нет.

Услышав о том, что ведьма уже на соседнем хуторе, девчонки попрятались, страшась дурного колдовского взгляда. Хильда не испугалась, напротив, принялась готовить самое лучшее угощение. Прорицательницу полагалось накормить вареным сердцем и кашей на козьем молоке. Трелли спешно зарезали курицу, гуся и овцу.

Даг тоже не испугался. Ведь он никогда не видел ни одной финской колдуньи живьем, а как можно бояться того, чего никогда не видел?

Даг притаился в закуте, служившем спальней Олаву. Вместе с Дагом спрятались его старшие сестры и братья, но в последний момент они струсили и сбежали.

Оказалось, что страшились колдуньи не зря. Пиркке Две Горы оказалась уродливой, тощей старухой, с огромной бородавкой под глазом, жидкими седыми волосами и тремя рядами стеклянных бус на шее. У нее росли волосы на подбородке и торчал наружу желтый зуб. Она стучала кривым посохом, на конце которого переливались драгоценные камни. Одета она была в плащ, раскрашенный синими и красными квадратами, на голове носила шапку из белой кошки и руки тоже держала в кошачьих меховых перчатках. Руки из перчаток она так и не вынула. Следом за вельвой в дом зашли две ее трелли, молчаливые и хмурые.

Их усадили на почетное место, принесли горячую еду. Детей выгнали из главной залы, остались одни взрослые. Когда вельва разрешила, мужчины и женщины опустились на колени возле очага. Никто не произнес ни слова, пока таинственные гостьи кушали. Даг у себя в тайнике затаил дыхание. Он слышал, как скрипят челюсти у старух, слышал, как вздыхает за стенкой теленок, как посвистывают ласточки, свившие гнезда под стропилами. Еще он слышал, как у реки хохочут прачки и как пищат под брюхом у матки молочные поросята. Дагу и в голову не приходило, что, кроме него, здесь никто не обладает таким тонким слухом.

Но было еще кое-что, кроме звуков.

Впервые в защищенном родном доме мальчик почуял опасность.

– Пахнет дурно… – прошепелявила Пиркке, исподлобья оглядывая стены.

Олав промолчал, зато Хильда заметалась, закудахтала, повелела принести еще света, сама поднесла гостье деревянную чашку с элем.

– Дурно пахнет, чужим колдовством… – Вельва потянула носом, как волк по ветру.

Никто не посмел ей перечить. Когда белесые глаза вельвы скользнули по деревянной стенке, за которой прятался Даг, ему почудилось, будто ледяная лапа схватила за горло. Ненадолго, почти сразу отпустила…

Олав принес кошель, отсчитал шесть эре отличного чистого серебра и десять сирийских монет. Братья подвесили на вертеле кабанчика. Очень скоро запахло жареным мясом. Приоткрыли двери, чтобы деревянный бог во дворе тоже вдохнул свежанины.

– Я даю всем то, что они просят. Чего вы просите? – подобрела прорицательница.

– Попроси за нас могучего Фрейра, чтобы коровы принесли по два теленка…

– Чтобы козы не болели этой зимой…

– Чтобы корма хватило до месяца Жатвы… – пропели женские голоса заученные строки.

– Кто поможет мне? – скрипучим голосом спросила колдунья, расстегнув на себе трутовый пояс.

На поясе у нее висели три больших кожаных мешочка, доверху набитые снадобьями и секретными знахарскими предметами. Ноги в мохнатых башмаках колдунья поставила вплотную к огню. От мокрых башмаков повалил пар, но пламя словно обходило ноги колдуньи стороной. Хильда стала нарезать мясо, женщины передавали деревянные миски.

– Мы поможем… – Перед креслом склонились две женщины, жена Снорри Северянина и старуха, наложница Горма.

– Я не могу славить Фрейра, пока в доме есть волчья лапа, – пробурчала колдунья.

– Волчья лапа?! – Олав Северянин вздрогнул и переглянулся с женой.

– Он там… – Вельва ткнула черным пальцем в спальный закут.

Родичи прекратили жевать.

– Там никого нет, – попытался возразить Олав.

– Он там, волчья лапа. Чужое колдовство! – брызгала слюной Пиркке.

Сверкер откинул покрывала и вытащил на свет упирающегося Дага.

– Прости его, он еще несмышленый, – вступилась за младшего сына Хильда. – Мы не знали, что он там спрятался…

– Он смышленый, он очень смышшшленый, – колдунья пристально оглядела мальчика. – Не уводи его, пусть сидит. Ты боишься меня, мальчик?

Даг взглянул на отца. Олав кивнул – разрешил говорить.

– Я никого не боюсь! – тряхнул головой Даг. Опасность!

Впервые опасность была рядом, а не в далеких туманных снах! Но это была не опасность близкого лезвия, страх завораживал и притягивал.

– Слушай меня, Олав, и ты, Хильда из рода Северян… Я иду через все фиорды севера, иду через все заливы Большого Бельта…

– Через все заливы… – подхватили женщины.

– Иду по местам, где море налезает на море, а берег топчет берег…

– Где берег топчет берег…

– Я везу законную виру богов, чтобы поля заросли доброй травой, чтобы скотина нагуляла жира, чтобы рыба сама попадала в сети…

– Рыба в сети… – Помощницы колдуньи стали раскачиваться, причитая все громче.

Следом за ними стали раскачиваться все собравшиеся в зале. Вельва кинула в огонь щепотку тертых корешков, другие корешки растворила в чаше с элем. Чашу понесли по кругу, каждый делал по два больших глотка. Глаза у парней остекленели, многие девушки не могли дальше стоять на коленях, они бессильно опустились на циновки. Варево подействовало очень быстро.

– Иду по рудным залежам, иду по серебряным рудникам, иду по заячьим норам!

– По заячьим норам…

– Иду по животам брюхатых и животам нерожавших, веду невест плодовитых ванов!..

– Веду невест плодовитых ванов…

По кругу поплыл третий рог с пряным элем. Над очагом всплывали клубы ароматного сладкого дыма. Ноздри Дага трепетали, он покрылся испариной, сердце колотилось. Ему вдруг показалось, что вместо противной старухи он видит совсем другую женщину, молодую и красивую, темноволосую, с цветочным венком на голове. Женщина тянула к нему мягкие добрые руки, улыбалась и шептала… на чужом, но понятном языке…

Даг очнулся. Он лежал на шкуре, во рту было кисло, в голове плыл туман. Родичи доедали кабана, пир продолжался, хотя многие уснули. С дороги доносился перестук колес, хускарлы возвращались с полей. Довольные идолы заглядывали в дом круглыми голубыми глазницами. Пиркке крепкой рукой ухватила мальчика за волосы, указала на его голую макушку.

– Олав, откуда у него это?

– Это… это было всегда, – отец облизал пересохшие губы.

Впервые Даг увидел, что огромный кузнец робеет! Его отважный отец, с одного удара умевший заколоть быка, робел в присутствии финской ведьмы!

– Олав Северянин, я знаю тебя давно, – вельва не посмела притронуться рукой к метке. – Ты был хорошим хускарлом на службе конунга Бьерна. Ты собрал знатную добычув Ломбардии и вернулся домой героем. Но на сей раз ты взял добычу не по силам. Это ведь не твой сын?

– Мой… я взял его в дом, – Олав запнулся.

– Наверняка ты заметил, что он не любит пасти коз?

– Да… не слишком он с ними ладит. Козы боятся его… даже бык сторонится.

– Ты повесил ему на шею молот Тора, но ему нравится драться, а не махать кувалдой? – проницательно заметила гостья.

– Да, это так… Он сильный и изворотливый, он лупит всех мальчишек.

– Наверное, он любит быть один? Он кричит во сне на чужом языке?

– Откуда ты знаешь? – Хильда прикусила язык. Родители переглянулись. Обоим пришла на ум одна и та же мысль – наверняка Харек Меняла подослал вельву с дурным умыслом.

Пиркке помрачнела. Даг переводил взгляд с отца на мать.

– Что у него на шее? Зуб?

Даг схватился за свою единственную реликвию. Несмотря на гнев отца, он ни в коем случае не желал расставаться с драконьим когтем.

– Я даже не притронусь, – пообещала старуха. – Просто покажи мне. Угу… Ты знаешь, мальчик, чей это коготь?

– Это с лапы самого страшного дракона Фафнира, – заважничал Даг. – Его победил Сигурд Вальсунг…

– Это коготь горына, – отрубила вельва. – Такие здесь не водятся. Эти твари водились на востоке Гардара, их давно перебили. Откуда он у тебя?..

– Мой брат Свейн Волчья Пасть возвращался с торговым фелагом из земли вендов, – отец заговорил шепотом, но Даг все равно слышал. – Свейн подобрал малыша далеко отсюда, в устье Малого Бельта.