нужно заключить мир.
посмотрел ему вслед. Он готов был сотрудничать со мной, он хотел верить
мне - но я никак не мог понять, к чему сводились его намеки и недомолвки.
Что он имел в виду, говоря о надежных гарантиях?
отскакивал, отбегал немного, возвращался, прыгал вокруг меня, лаял, снова
хватал за рукав, жалобно визжа. Я пошел следом. Он страшно обрадовался,
увидев, что его поняли, и побежал впереди, то и дело оглядываясь. В его
глазах была почти человеческая тоска. Я очень хорошо знал и понимал собак,
и оттого встревожился.
кармана пистолет. Желтые шарики липли к куртке, ветки хлестали по лицу, и
я сообразил, что пес кружным путем ведет меня к тому месту, где осталась
машина.
позе спящего человека, спрятав лицо в сгибе руки, и если бы не нож...
Кинжал с черной узорчатой рукояткой вонзился в спину у самой шеи, под
воротником пушистой рубашки.
локтем отталкивая мечущегося вокруг Пирата. Как в тридцать шестом в
Мадрасе, как в тридцать восьмом в Коломбо, как в сороковом на том
безымянном пустыре, везде одно и то же - бесполезная тяжесть пистолета в
руке, запоздалая жажда мести. Если б вовремя понять, не пришлось бы нам
пенять, не пришлось бы обвинять опоздания...
ударило в спину, и больше ничего не успела, так и не поняла, что ее убили.
Мой дядя, старший брат отца, называл такую смерть прозрачной, а уж он,
двадцать лет протрубивший в Особой Службе ООН, предшественнице МСБ во
времена, когда многие не верили, что когда-нибудь будет создана МСБ,
навидавшийся всякого в те огненные времена великого перелома, знал, что
говорить и что как называть. Прозрачная смерть. Когда говорят о смерти,
всегда спешат сказать, что желали бы себе именно такой, мгновенной, как
удар молнии, внезапной, как наши решения, круто меняющие жизнь,
мгновенной, как удар молнии. Я тоже говорил так, но досталось это не мне.
Сначала Камагута-Нет-Проблем, потом Мигель-Бульдозер, Панкстьянов, Реджи
Марлоу, Дарин - все это были свои, тертые и битые, с дубленой дырявой
шкурой профессионалы. А здесь была девчонка, которой по высшей
справедливости полагалось жить да жить и не играть в наши жестокие игры.
Правда, эти игры не спрашивают нашего согласия на участие - сплошь и
рядом...
высокого, и другого, незнакомого. Они шли ко мне. Я яростно огляделся,
увидел торчащий приклад, выхватил из машины пулемет и снял его с
предохранителя. Высокий, увидев это, поднял какую-то штуку с прозрачным
стеклянным стволом, но Пер, не оборачиваясь, пригнул его руку к земле.
равно шел, старый, но не дряхлый, с ясными молодыми глазами, расстояние
между нами сокращалось, и в глазах его была та же самая боль, тоска по
времени милосердия. И я опустил пулемет - я не мог стрелять в самого себя.
Принесенная с собой мораль, логика, представления о добре и зле здесь не
годились...
друга, научились никому и ничему не верить. Всегда была только смерть -
ради смерти. Если ты знаешь жизнь, ты должен знать, что смерть ради смерти
- это еще не все. Бывает еще и смерть ради жизни.
жестоко, но... Я должен был верить, и я очень хочу верить. Если _теперь_
ты сделаешь все, что обещал, будешь работать для мира, я поверю
окончательно.
было однозначных понятий, в мире, где красивые строчки прописей непригодны
при столкновении с грубой прозой, невозможно обойтись прописными истинами.
Путь к счастью - это отвесный, заросший колючками склон, на нем обдираешь
руки до крови и обнаруживаешь, что абстрактные понятия следует толковать
на разные лады, следует не верить собственным глазам, не сердцем, а
рассудком добираться до истин...
бесполезный пулемет.
надо мной. - Чтобы освободить свою родину, он оставил врагам заложником
своего сына, зная, что сыну не спастись... Я вернусь. Пер, даже теперь...
отстояв будущее торжество. Ради спокойствия в государстве Петр Первый не
пожалел сына. Было, было...
смотрела вперед все так же изумленно, я не мог оставить ее там, я еще не
все сделал для нее и не все ей сказал. Машина летела по ухабистой лесной
дороге, я газовал и газовал, клацал зубами Пират, плечо Кати задевало мое,
закрыв глаза, я мог думать, что она жива, что не было никакого кинжала, не
было самого важного и самого трудного экзамена в моей жизни. Когда я
понял, что плачу, уже не удивился...
капитанах, спьяну открывавших новые моря и земли, о дельфинах и
таинственном морском змее, о моем и ее мире.
нее, что я за себя и за нее совершу все задуманное, что я...
мотопехота катились лавиной, и над колоннами надоедливо зудела мелодия
"Лили Марлен", измотанные батальоны оставляли город, над которым
безнаказанно висели "юнкерсы" - самый первый год, самый первый месяц. И
уже не было никакого порядка, а на обочине лежала мертвая девочка лет
трех, красивая, в белом воздушном платьице, и другая девочка, шагавшая
рядом с матерью, показывала на ту, лежащую, и просила: "Мам, заберем
куклу, ну давай куклу заберем..." Прадед сам это видел, он тогда со своими
оперативниками вылавливал в тех местах десантников-диверсантов из полка
"Бранденбург-600". Высшая несправедливость войны в том, что на ней
убивают...
бронетранспортере, алые и белые цветы, ордена на подушечках, обнаженные
шпаги, сухой треск трех залпов, оркестр играет древнюю китайскую мелодию
"Дикие гуси, опускающиеся на песчаную отмель" - самую печальную мелодию на
Земле. Правда, Камагуту мы хоронили под полонез Огинского, он так хотел, а
Панкстьянова - вовсе без музыки, опять-таки по высказанному вскользь
пожеланию, а гроб Дарина был пустым, и его было очень легко нести...
засыпать ее лицо, ведь я знал, что никогда больше не увижу ее, и лопата
весила тонны, а песок смерзся в лед.
Все остальные магазины я расстрелял в воздух, отнес и выбросил в реку все
оружие, какое у меня было, - я не собирался больше стрелять на этой земле.
Полагалось что-то написать, но я не знал ни года ее рождения, ни года
смерти - по меркам большого мира ничего подобного у нее не было. Собрав
пригоршню горячих гильз, я выложил в изголовье холмика короткое слово
"КАТИ". И ничего больше.
службы, под чужим именем, с чужим прошлым. Не скажу, что это было самое
приятное время в моей жизни (эпизод с адвокатской конторой относится как
раз к этому периоду), но кое-какие воспоминания остались. Для нас,
вселенских бродяг, один какой-то день, одно пустяковое с точки зрения
беззаботного туриста воспоминание оказываются ценными и неотвязными.
Ало-голубой закат на набережной Лангелиние, дождливый день у подножия
Рюбецаля, жареная курица на деревянном блюде в кабачке Алвеса на
Ладейро-до-Алво. Там, у Алвеса, мне и рассказывали - у них в Байи верят,
что каждый отважный человек становится после смерти звездой на небе.
Новой, еще одной звездой. Главное, чтобы человек был отважным. Что ж,
хочется верить, что сегодня ночью на небе появится новая звезда, жаль, что
мне и в эту ночь не придется увидеть звезд и узнать, которая из них - ее.
колеса летела дорога, а мне казалось, что машина стоит на месте, как это
было возле Холмов, до которых еще предстояло добраться, чтобы заставить их
поверить в то, чего они не заметили, не увидели.