жи, и я поднялся, чтобы уйти, делать здесь было нечего. Но
тут вошел Феликс. Я знал, что он весь вчерашний вечер и се-
годняшнее утро провел в вычислительном центре. А теперь он
пришел и сказал:
начнется в одиннадцать двадцать пять.
шет приемный автомат. - Он посмотрел на часы. - Без десяти
одиннадцать. В конце концов, можно и подождать полчасика.
рукой и покинул аппаратную. Я предложил Феликсу партию в
шахматы. Играл он плохо, почти не думая, отдавал мне пешку
за пешкой и упорно стремился к размену фигур, пока у него не
остались два коня против моих слонов. И вот тут он начал так
здорово маневрировать своими конями, что мне стало трудно
реализовать материальный перевес. Кони наскакивали на моего
короля, я надолго задумался и не сразу заметил, что в аппа-
ратной прошло какое-то движение. А когда поднял глаза ог
доски, то увидел: все кинулись к экрану.
экрана пробежала тень, перешла строчкой ниже, и еще, и еще,
до последней клетки. А потом начали выстраиваться беспоря-
дочно, на первый взгляд, разбросанные темные пятна - следы
импульсов, ложившихся где-то за панелью на приемную ленту.
сказал оператор, сверхсерьезный малый.
вердил, что Сапиена дает номер "восемнадцать тридцать де-
вять", иначе говоря - отвечает на нашу передачу под тем же
номером, отправленную двадцать два года назад.
в кресло, уставился на экран. Передача шла около часа, по-
нять мы в ней, конечно, ничего не могли - еще немалое время
займет расшифровка, - но главное было понятно: сигналы с Са-
пиены пришли, обогнав время. Пришли быстрее света...
тридцать девять". Экран потух.
ло, сухонькие руки вцепились в подлокотники.
уселся за незаконченную шахматную партию, запустил пальцы в
вихры. Потом взялся за коня, подержал над доской, со стуком
поставил.
сам не видел.
товой порог?
временном сдвиге. Твой ход, - напомнил он мне.
ше, чем передача с Сапиены. Селеногорск бурлил. Все, кто был
свободен от вахт и работ, взяли Феликса в плотное кольцо. Он
терпеливо объяснял, набрасывал уравнения и формулы, но по-
нять все это казалось невозможным. "Но ведь было время, -
втолковывал Феликс, - когда казалось невероятным расщепление
ядра атома, - столь же трудно теперь представить расслоение
времени".
здравого смысла...
на привычный рисунок созвездий на экране, и мысли текли то-
ропливо и беспорядочно.
Он предложил Робину перейти вторым пилотом на линию Луна -
Марс вместо Антонио. Робин отказался, хотя мы с Самариным
уговаривали его не упрямиться. Самарин рассердился:
обоих на одну линию.
на этой полетаем. Куда торопиться?
рейдет вторым пилотом на линию Луна - Венера, а ты, Робин, -
на марсианскую линию. Полетаете врозь, ничего с вами не слу-
чится, а через год обещаю воссоединить вас. Ну, Аяксы?
за голову и заявил, что не понимает, почему он до сих пор
губит свое здоровье, постоянно общаясь с пилотами, вместо
того чтобы спокойно доживать жизнь где-нибудь на Маркизских
островах, в апельсиновой роще.
привез комиссию Стэффорда. В селеногорских коридорах гудели
голоса, бегали озабоченные люди, прошествовал Баумгартен со
старомодным набитым чемоданом. Он кивнул мне, но, кажется,
не узнал. Стэффорд засел на узле связи и вел радиоразговор с
кем-то из Совета перспективного планирования.
механиками готовность систем к полету. А я все еще медлил,
крутился у входа в столовую. Наконец я увидел того, кто был
мне нужен.
ропился куда-то, но все же я шагнул навстречу и поздоровал-
ся. На меня глянули серые, до жути знакомые глаза. Лицо у
Холидэя было в темных пятнах. Белокурые волосы еще не высох-
ли после душа.
последний раз не два года назад, а вчера. - Как поживаешь?
Ты повезешь нас на Землю? Слышал, диспетчер называл твою фа-
милию.
Гумана.
видел?
спросил, запинаясь и подыскивая слова:
с Тудором...
- Холидэй обеими руками пригладил влажные волосы. - Похоже,
что он действительно не слышал меня. Но это не физическая
глухота.
и ушел, оставив меня в полном недоумении.
ваторию.
что ты зашел хотя бы попрощаться.
очень-то получилась у меня.
люди. До свидания, Улисс.
форда. В пассажирском салоне витийствует Баумгартен, и про-
должают недоступный мне математический разговор Греков и Фе-
ликс, и молча лежит в кресле, прикрыв глаза, Том Холидэй.
Хотелось бы мне проникнуть в его мысли...
ить их с начала, с нуля - нет, не удается. Тревога. Она не
только во мне. Она в наклоне головы Робина, сидящего справа.
Она в мерцании далеких звезд. Она в покачивании указателей
тяги. В каждом уголке рубки.
литься его губы.
Шилова Юлия
Громыко Ольга
Посняков Андрей
Белогорский Евгений
Ильин Андрей
Курылев Олег