приблизившись к первым домам, вдруг осознал, что это не мой след. Потому
что он вел не к башне у моря, откуда два часа назад я взял напрямик, а к
середине западной окраины города.
я входил в ворота.
подсказал, что это длиннорукий староста. Его спутник на две головы выше,
узкоплечий.
готовое вот-вот опрокинуться за горизонт, светило так ярко, что даже
давало тень. Повернулся к двоим, следующим (или следящим) за мной. Двое
посовещались в самом начале улицы, побежали налево, скрылись за стеной,
обращенной к пескам. Видимо, их мысль была перехватить меня, когда обойду
дом с другого бока. Я как раз туда и собирался, их догадка была неприятна.
краю города возле пустыни?
за подоконник. Нежилая на первый взгляд комната. Второе окно как раз над
тем углом, где двое должны бы меня ожидать. Выглянул.
переступил и заглянул за угол.
старик, которого я подвел в столовой.
опозданием пытается ответить на мои вопросы тогда за газетой. И тут же
почувствовал - многовато, пожалуй, для одного дня. Спросил у старика,
можно ли здесь переночевать. Лег, где стоял.
большая здешняя луна. За окном пустые улицы, тихо. Опять улегся, но
подремать не пришлось. Старика мучила бессонница. С кряхтением вставал,
делал несколько шагов по комнате, подбирал с полу едва видимую соринку,
относил на подоконник и возвращался к своему ложу лишь затем, чтобы через
минуту-две снова подняться. Крошки, соринки копились в маленькую кучку.
Понятно было, что бросит в одну из труб.
сказал:
позавтракали в столовой, пояснил:
каша. Даже с некоторой симпатией вспомнил призыв на стенах "БУКУ БУКУНА".
охраняемое звуком подземелье. Но опять почувствовал тоску, томление,
которые перешли в необоримое желание куда-то спешить, что-то делать. Пошел
от столовой наобум скорым шагом, побежал. Одна улица, вторая. Меня ведет в
ту часть города, которой не знаю. По сторонам полуразрушенные нежилые
дома.
к крайним домам так, что его языки уже вползли в окна первых этажей. И по
всему гребню несколько тысяч человек - женщины, мужчины, дети. Взрослые
лопатами, а маленькие совками или просто горстями перебрасывают песок
обратно в пустыню.
взялся. Вот этого мне и надо было. Стоя в ряду, сделал десяток бросков,
решил, что лопата мала, выбрал побольше, начал махать. А тот слабенький
ветерок, коварства которого я вчера не оценил, дует себе и дует. Песчинки
скрипят на зубах, скапливаются вокруг углов рта, у крыльев носа. Жарко
стало, весь в поту, но не сбавляю усилий. Заметил, что уже опустился на
гребне поглубже соседей. Поменялся местами с женщиной, отправив ее во
впадину. Никакого общего руководства - бригадира или прораба. Все трудятся
сами по себе, усердно, молча.
уходить - одиночками, группами. Затем оставшиеся все разом, без какого-то
сигнала, пошли вниз. Словно косяк сельди, целой сотней тысяч составляющих
его особей, единодушно совершающий крутой поворот. В течение секунды на
всем бархане никого.
Немного спустился, чтобы оглядеть вал со стороны, принялся ровнять.
Мокрый, усталый, побрел через весь город к морю. После купанья ободрился.
не удавалось, решил сходить в музей - может быть, там что-нибудь. Кроме
того, хотел узнать, кто и как готовит так понравившуюся мне основную и,
видимо, единственную пищу горожан - букун. Иду по главному проспекту, как
раз окна столовой. Заглянул - вроде бы кухня, поскольку посетителей нет,
только официантки толпятся. Однако ни плиты, ни котлов, ни повара. Возле
подоконника из полу торчит изогнутая труба. Женщина с подносом, на котором
пустые миски, отворачивает кран. Подставлена миска, вторая, третья. Из
подвала, что ли, закачивается каша?.. Прогулялся вдоль одной стены дома,
другой, зашел во двор.
скребут ложками посетители, а в маленькой комнатке такая же изогнутая
труба с краном. И опять без подвального помещения, хоть на улице, хоть со
двора.
трубы-люки на улице? Но кто?.. Единственный ход вниз, который мне попался,
- железный коридор в пустыне, где страшный звук. Если бы туда сверху
каким-то образом проникали, следы были бы на песке. Даже не следы -
дорога. А сама пища, между прочим, не простая, а, так сказать, внушающая.
Вчера после столовой захотелось красить вывеску, потом на площадь погнало
"митинговать", а сегодня на песок. Причем другие около трех часов там
трудились, а я, целых две миски букуна умявший, гораздо больше.
проходит человек. Соображаю, что в течение получаса вижу его третий раз.
На море, когда я из воды выходил, он как раз разделся, но, увидев меня
одевающимся, поспешно взялся за свои брюки. Потом неподалеку стоял, когда
я через окно в "кухню" заглядывал. И вот теперь опять.
выслеживали.
что сорвал яблоко с дерева.
Можно мне с вами? - Протянул руку. - Змтт.
Одна группа, получив свое, выходит (здесь из противоположного флигеля),
дверь открывается для следующей. Пока ждали, осматривал помещение. Зал
небольшой, невысокий, но свидетельствующий о вкусе и такте архитектора.
Три стены облицованы светло-желтыми изразцами, украшены светильниками из
желтого металла. Паркетный пол, на потолке ненавязчивый орнамент. Приятно
было, в общем, здесь быть. Только два обстоятельства портили ощущение уюта
и соразмерности. Четвертая стена, та, за которой нас ожидала экспозиция,
грубо, небрежно сложена из кирпича. И в углу напротив входа простая
железная решетка огораживает квадратный люк. Заглянул - вниз уходят
покрытые пылью ступени.
женщина-экскурсовод. Холодно оглядела нас, пригласила входить.
живописный портрет мужчины.
Тот же выпуклый лоб, такой же длинный нос. Понятно было, что человек
Флинт Эрик
Мережковский Дмитрий
Прозоров Александр
Пехов Алексей
Посняков Андрей
Пехов Алексей