и абсолютно липовых - данных, заодно отрезав Райделла и Саблетта от
"Интенсекьюра" и даже от "Звезды Смерти" (которая, конечно же, и не думала
вырубаться). Райделл сильно подозревал, что монгольские ребята из автомойки
- ну, если не все, то двое-трое из них - могли бы рассказать эту историю со
значительно большими подробностями.
с помятой мордой "Громила" все еще пытался взобраться на раздолбанные в
капусту останки двух больших кожаных диванов, когда пробудились наконец
воспоминания о смерти Кеннета Терви, в эти мгновения Райделл понял, понял с
той же ослепительной ясностью, что вряд ли [62] стоит всегда и во всем
доверяться самозабвенному, чистому в своем бешенстве порыву: "Вперед - и ни
о чем не думай".
же убьют этих детишек.
глоком на изготовку, а Райделл не успел еще даже пошевелиться. Где-то на
полпути Райделл вспомнил про сирену и мигалки и велел Саблетту их выключить,
но уж теперь-то каждый находящийся в доме знал, что отважные интенсекьюровцы
прибыли на место происшествия.
голос, пришлепывая на бедро кобуру с глоком и хватаясь за чанкер - самое,
пожалуй, подходящее оружие для перестрелки в помещении, где содержат детей,
вот только скорострельность у него, заразы, больно уж могучая. Он пинком
распахнул дверцу и вывалился прямо на кофейный столик, кованые ботинки с
мелодичным звоном прошли сквозь дюймовой толщины стекло (двенадцать швов, но
это ерунда, порезы). Саблетт куда-то исчез. Райделл пошел в глубь комнаты, к
двери, выставив перед собой желтый неуклюжий чанкер, и понемногу осознал,
что с левой рукой что-то вроде не так.
желтую говешку, а то на хрен замочим! [63]
показалось, что в глаза ему льется расплавленный металл.
бронированное брюхо садящегося вертолета. Поток от винта прижимал к земле то
немногое, что осталось от японского садика после броска "Громилы".
вместе с кобурой. Скрипнула липучка, было непонятно, как такой тихий звук
сумел прорваться сквозь рев боевой машины.
раздулись, как розовые воздушные шарики, он задыхался. Босниец, работавший у
Шонбруннов дворецким, смывал недавно с маленького дубового столика детские
каракули каким-то средством, содержащим ксилол и четыреххлористый углерод.
наручники, да к тому же не спереди, а за спиной, боль была страшная. - Нужна
"скорая".
досмотрел.
поляка. Копы нашли ее в детской. Взбешенная и беспомощная, она была
засупонена более чем пикантным образом с применением английского латекса,
северокалифорнийской кожи, а также антикварных наручников фирмы "Смит и
Вессон", любовно отшлифованных и покрытых черной хромировкой, - не слабая
упряжь, тысячи на две, а то и на три. Ну а садовник - садовник, судя по
всему, услышал, как Райделл паркует "Громилу" в гостиной, и тут же дернул в
горы.
при разноске. И если в плохой, надолго запомнившийся понедельник она
прихватила у этого засранца очки, так он просто ей не понравился.
поверх серых пустых скорлупок, бывших когда-то роскошными магазинами, на
мост, и тут он как раз и подошел сзади. Она почти уже нашла комнату Скиннера
- там, высоко, среди ржавых [65] тросов - и вдруг почувствовала на своей
голой спине кончик пальца. Он тронул ее за спину, залез и под Скиннерову
куртку, и под футболку.
что, когда на байке, да еще в такое время года, нужно носить нанопору и
только нанопору, но она все равно предпочитала старую Скиннерову куртку из
жесткой, лошадиной что ли, кожи и намертво прицепила к ее лацканам значки с
полосатым кодом "Объединенной". Шеветта крутнулась, чтобы сбросить этот
палец, дать нахалюге по грабкам, цепочки ее зипперов тоже крутнулись и
звякнули.
короткая зеленоватая сигарка, только не зажженная. Он вынул сигарку,
поболтал мокрым концом в небольшом стакане прозрачной, как вода, жидкости,
сунул в рот и жадно к ней присосался. И лыбится при этом от уха до уха, как
только репа пополам не треснет. Словно знает, что она тут не на месте, что
не полагается ей быть ни на пьянке такой, ни вообще в старом крутом отеле на
Гири.
костры Тендерлойна(1) горели совсем близко, а вокруг них,
-------------------(1) Тендерлойн (от англ. tenderloin - филе) - район
Нью-Йорка, известный преступностью; название происходит от того, что полиция
может здесь очень хорошо кормиться на взятках. Позднее так же стали называть
аналогичные кварталы других американских городов. [66] скрючившись на
корточках, все эти безжизненно-тусклые, безвозвратно, химически погибшие
лица, освещенные призрачными вспышками крошечных стеклянных трубок. Глаза,
завернутые жутким, быстро улетучивающимся кайфом. Мурашки по коже,
посмотришь на таких вот - и мурашки по коже.
его, насторожила и поднялась служебным лифтом в холл, где охранные хмыри
попытались освободить ее от груза, но хрен там. Она отказалась отдавать
пакет кому бы то ни было, кроме вполне конкретного мистера Гарро из
восемьсот восьмого, как указано в сопроводиловке. Тогда они проверили
сканером полосатый код "Объединенного" значка, просветили пакет рентгеном,
прогнали ее через металлодетектор и наконец пустили в лифт, обвешанный
розовыми зеркалами и отделанный бронзой что твой банковский сейф.
словно он и не настоящий вовсе, а только приснился. Рубашка на мистере Гарро
была белая, а галстук - цвета свинца, расплавленного и едва начинающего
твердеть. Он взял пакет, расписался в сопроводиловке и закрыл перед ее лицом
дверь с тремя бронзовыми цифрами - так ни разу в это лицо и не посмотрев.
Шеветта проверила свою прическу, смотрясь в зеркально отполированный
курсивный нуль. Сзади все о'кей, хвост торчит как надо, а вот спереди -
спереди не очень. Перья слишком уж длин[67] ные. Клочкастые. Она двинулась
назад, позванивая прибамбасами Скнннеровой куртки, новенькие штурмовые
ботинки глубоко утопали в свежепропылесосенном ковре цвета влажной
терракоты.
выпала. Шеветта ухватила ее под мышки и прислонила к косяку.
пластиковая.
бокалом настоящего французского вина в одной руке и самым крохотным
бутербродом изо всех, встречавшихся ей на жизненном пути, в другой, стояла и
думала, скоро ли гостиничный компьютер сообразит, что слишком уж долго она
здесь задерживается. Здесь-то, конечно, искать ее не станут, кто-то выложил
очень и очень хорошие деньги, чтобы спокойно и без помех оттянуться, это ж и
дураку понятно.
глядя в распахнутые двери ванной, где голубое трепещущее пламя мощной, как
паяльная лампа, зажигалки высвечивало плавные обводы дутого стеклянного
дельфина и лица людей, куривших через него - через кальян - опиум. [68]
уйма, все больше мужчины в пиджаках на четырех пуговицах, в крахмальных
рубашках с высокими, наглухо застегнутыми воротничками, а вместо галстуков -
маленькие булавки с камнями. Платья, какие на женщинах, Шеветта видела
прежде только в журналах. Богатенькие люди, точно, богатенькие и иностранцы,
не наши. А может, богатые - они все не наши, а иностранцы?
горизонтальное положение. Девица сразу засопела в две дырки - пусть полежит,
Черепнин Владимир
Орловский Гай Юлий
Лукин Евгений
Шилова Юлия
Емилина Ника
Зыков Виталий