у него желудочные колики. Всю ночь он пролежал на поле битвы, а потом много
дней его везли по бездорожью, на провиантной телеге, истекающего кровью, в
бреду от болотной лихорадки...
карманные часы. Теперь, когда Хьюстон повествовал о своем долгом
балансировании на грани смерти, в похоронной черноте экрана стала медленно
проступать пятиконечная звезда. Один из заклиненных кубиков сумел наконец
провернуться, но зато застрял другой, справа внизу.
главным образом - дабы спасти от гонений своих любимых чероки; звезда
разгоралась все ярче. При всей экзотичности антуража это был, по сути, тот
же пустопорожний треп, какой можно услышать на любом предвыборном митинге;
зал начинал проявлять нетерпение. Зрители охотнее послушали бы про войну или
о жизни среди индейцев, Хьюстон же долдонил о том, как его выбирали в
какой-то недоделанный парламент, о каких-то своих непонятных должностях в
провинциальном правительстве, и все это время звезда росла и хитрым образом
корежилась, превращаясь в герб штата Теннесси.
даже неприятная его манера растягивать слова казалась теперь нежной, почти
чувственной. Речь пошла о женщине.
припеваючи. Со временем он нашел себе подружку, какую-то теннессийскую
барышню, а там и женился.
тьмы. Они угрожали теннессийскому гербу.
Хьюстон взбрыкнула и сбежала домой, к мамочке. Она оставила письмо, сказал
Хьюстон, письмо, содержавшее ужасную тайну. Тайну, которую он никому и
никогда не открывал и поклялся унести с собой в могилу.
было для меня страшным ударом...
Теннесси, есть газеты?
ненависти. - На экране снова появился греческий щит с вороном, и в него
полетели черные комки, судя по всему - грязь.
конца, развелся с женой - событие ужасное, почти небывалое. Общественность,
естественно, возмутилась и вышвырнула его с должности. Было странно, с какой
это стати Хьюстон заговорил о столь безобразном скандале, неужели он
надеется, что лондонские слушатели одобрят разведенного мужчину. И все же,
как заметила Сибил, дамы слушали это горестное повествование с напряженным
интересом - и не без симпатии. Даже толстая мамаша нервно обмахивала свой
двойной подбородок веером.
же, по собственному признанию, полудикий) говорил о своей жене с нежностью,
как об истинной любви, загубленной какой-то жестокой и таинственной правдой.
Его грохочущий голос срывался от наплыва чувств; он несколько раз промокнул
лоб модным кружевным платочком, извлеченным из жилетного кармана. Жилет у
него был меховой, леопардовый.
но такие даже лучше, они относятся к девушке с большим сочувствием. Его
признания выглядели смело и мужественно, ведь это он сам вытащил наружу это
давнее скандальное дело с разводом и с таинственным письмом миссис Хьюстон.
Он говорил обо всем этом без остановки, но не выдавал тайны, все более
разжигая интерес слушателей - Сибил и сама умирала от любопытства.
наверняка простое и глупое, и вполовину не столь глубокое и загадочное, как
он изображает. И барышня эта вряд ли была таким уж ангелочком, вполне
возможно, что девичья ее добродетель была уже похищена каким-нибудь
смазливым теннессийским бабником задолго до появления Ворона Хьюстона.
Мужчины придумали для своих невест строгие правила, сами вот только никогда
им не следуют.
дикие представления о семейной жизни, после всех-то этих лет с дикарями.
Или, может быть, он лупцевал супругу чем ни попадя - легко себе представить,
каким буяном может быть этот человек, когда выпьет лишнего.
кто замарал его драгоценную честь чернилами бульварной, помоечной прессы, -
отвратительные горбатые существа, черные и красные; экран тихо жужжал, и они
перебирали раздвоенными копытами. Сибил в жизни не видела ничего подобного;
напился, наверное, этот манчестерский спец до зеленых чертиков, вот и стал
изображать такие ужасы. Теперь Хьюстон рассуждал о вызовах и чести, то бишь
о дуэлях; американцы - отъявленные дуэлянты, они прямо-таки влюблены в свои
ружья-пистолеты и способны угробить друг друга не за понюх табаку. Он убил
бы пару-другую подлых газетчиков, громогласно настаивал Хьюстон, не будь он
губернатором и не будь это ниже его достоинства. Так что он оставил борьбу и
вернулся к своим драгоценным чероки. На бравого генерала было жутко
смотреть, настолько распалил он себя собственным красноречием. Аудитория
тихо веселилась, обычная британская сдержанность не устояла перед
вылезающими из орбит глазами и налитыми кровью жилами техасца.
что-нибудь ужасное? Вдруг он заразил жену стыдной болезнью? Некоторые виды
этой болезни просто кошмарны: могут свести с ума, оставить слепым или
калекой. Возможно, в этом и заключается его тайна. Мик - вот кто должен
знать. Мик наверняка знает.
Штаты и отправился в Техас; при этих его словах появилась карта, посреди
континента расплылось большое пятно с надписью ?ТЕХАС?. Хьюстон заявил, что
он отправился туда в поисках свободных земель для своих несчастных
страдающих чероки, но все это было не слишком вразумительно.
речи. Скоро ее выход.
ваших родных островов. Страну, где нет настоящих дорог - только протоптанные
индейцами тропы, где не было в те дни ни одного паровоза, ни одной мили
рельсового пути, не говоря уж о телеграфе. Даже я, главнокомандующий
национальных сил Техаса, не имел для передачи своих приказов средства более
быстрого и надежного, чем верховые курьеры, чей путь преграждали команчи и
каранкава, мексиканские патрули и бессчетные опасности диких прерий. Стоит
ли удивляться, что полковник Тревис получил мой приказ слишком поздно и
трагичнейшим образом понадеялся на то, что с минуты на минуту подойдет отряд
полковника Фаннина. Окруженный силами неприятеля в пятьдесят раз
превышающими его собственные, полковник Тревис провозгласил: ?Победа или
смерть?, - прекрасно понимая, что исход сражения предрешен. Защитники Аламо
пали все до последнего человека. Благородный Тревис, бесстрашный полковник
Боуи и легендарный Дэвид Крокетт <...полковник Фаннин... полковник Тревис...
полковник Боуи... Дэвид Крокетт... - Перечисляются реальные участники
сражения при Аламо (1836). Из них наиболее примечателен Дэвид Крокетт
(1786-1836), фронтирмен и политик (дважды избирался в Конгресс США), еще при
жизни ставший одним из любимейших героев американского фольклора. При Аламо
техасские добровольцы в количестве 184 человек 13 дней выдерживали осаду
мексиканской армии численностью, по разным оценкам, от 1800 до 6000 человек.
При штурме генерал Санта-Ана приказал пленных не брать, и техасцев осталось
в живых лишь 15 человек (в основном, женщины и дети); мексиканцы же
потеряли, по различным оценкам, от 1000 до 1600 человек. Санта-Ана был
вынужден затормозить наступление; это дало Хьюстону время перегруппировать
силы и в конечном итоге выиграть войну (см. выше о Сан-Хасинто)>...
тесноты их лица стали несколько квадратными.
стратегия - по имени римского полководца Фабия Кунктатора (Квинт Фабий
Максим Кунктатор, ум. 203 г. до н. э.), девиз которого гласил: ?Поспешай
медленно?. На начальном этапе Второй Пунической войны (218-201 гг. до н. э.)
выжидательная тактика Фабия позволила Риму восстановить силы и перейти в
контрнаступление против карфагенской армии - вторжения Ганнибала. Термин
?фабианство? означает терпеливую, осторожную политику. В 1883 г. в Англии
было учреждено социалистическое Фабианское общество (к которому принадлежал,
например, Бернард Шоу), выступавшее за постепенную, без революционных
потрясений, передачу средств производства в руки государства>!
тыкать своей тростью в экран.
флангу и речными болотами Сан-Хасинто в тылу. Его саперы окружили обоз
окопами и частоколом из заостренных бревен - все это обозначено здесь.
Однако моя армия из шести сотен человек, преодолев в тайне от неприятеля
Бернемовский брод, заняла лесистую заболоченную низину Буффало. Атака
началась коротким артобстрелом из техасского центра... Теперь мы видим
передвижения техасской легкой кавалерии... Пехота смяла врага, мексиканцы в
панике бежали, бросив артиллерию, которую они даже не успели поставить на
лафеты.
полосы мексиканских полков, преследуя их по бело-зеленой мешанине болот и
лесов. Сибил поерзала на сиденье, пытаясь облегчить боль в натертых
кринолином ягодицах. Кровожадная похвальба Хьюстона достигла апогея.
Русанов Владислав
Орлов Алекс
Афанасьев Роман
Никитин Юрий
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман