Чтение 3–й страницы книги ~Лунатики~

же курил непрерывно, прикуривая одну от другой, но с этим уж приходилось
мириться.

- И все же интуиция мне подсказывает: для племянника смерть старухи не
была неожиданной, - настойчиво продолжал Гренер. - И если не сам он ее
убил, были у него сообщники. Признаюсь, я даже установил за ним слежку и
распорядился подслушивать несколько дней все его телефонные разговоры.
Если начальство об этом узнает, мне не поздоровится. Но это ничего не
дало. Никаких подозрительных встреч или разговоров.

- Нет, вы ошибаетесь, Жан-Поль, - сказал Морис. - В данном случае
интуиция вас подвела. Это не убийство, а глупая, трагическая ошибка.
Урсула устала, чем-нибудь отвлеклась, вот и ввела старухе слишком большую
дозу морфина. Может, спутала шприцы, подумала, что это инсулин.

- Хотел бы я, чтобы все обстояло именно так и вы оказались правы, -
вздохнул комиссар. - Но я старый полицейский волк и привык доверять своей
интуиции. Она меня редко обманывала. И я не люблю незаконченных дел, не
распутанных до конца так, чтобы они стали мне совершенно ясны. Тревожат
они, как заноза в душе, нет-нет да и напоминают о себе. А это дело как раз
такое...

Прошло полтора года. Мы уже начали постепенно забывать бедняжку Урсулу
и всю эту ужасную историю. Первое время о ней еще напоминало имя Альфреда
Бромбаха и его фотографии, часто мелькавшие в разделах спорта и светской
хроники "Нойе цюрихер цейтунг". Получив наследство, он наслаждался
свалившимся на него богатством, жил на широкую ногу, участвовал в гонках
на каких-то удивительных автомашинах, сделанных по его специальному
заказу, получал призы, устраивал приемы и празднества. Ему-то крепко
повезло, не то что бедняжке Урсуле.

Но вскоре Бромбах исчез с цюрихского горизонта, кажется, переехал
куда-то, и все стало окончательно забываться.

И когда однажды Морису позвонил комиссар Гренер и сказал, что хотел бы
навестить его и кое о чем посоветоваться, я и представить себе не могла,
что вся эта трагическая история вдруг приобретет совершенно новый,
неожиданный оборот.

Мы пригласили Гренера к ужину, и, зная, как он любит вкусно поесть, я
постаралась, чтобы комиссар не разочаровался: раздобыла раков, отличной
лососины, превосходный редис, свежие огурцы и помидоры, чем особенно
приятно полакомиться зимой, приготовила мясо по-милански, любимое
Гренером.

Увидев все это на столе, он молитвенно сложил руки и возвел глаза к
потолку.

Мы ели, пили, разговаривали о всяких пустяках, но то муж, то я
вопрошающе поглядывали на гостя. Нас обоих интересовало, о чем же он хотел
посоветоваться. А Жан-Поль словно нарочно не спешил, наслаждаясь паштетом
из гусиной печенки, запивая его нойенбургским красным вином и все
похваливая.

Наконец он достал из кармана трубку.

Мы с мужем удивленно смотрели на него.

- Почему вы изменили своим "бананос"? - спросил Морис. - Решили
подражать комиссару Мегрэ?

- Я вообще бросил курить, - мрачно ответил Гренер.

- Какой вы молодец! - обрадовалась я. - Дайте я вас поцелую. Как я
ненавидела эти ваши ужасные сигары.

- Я это знал, - меланхолически кивнул комиссар, явно не разделяя моего
восторга.

Трубку он табаком не набил и не закурил, просто стал посасывать ее
пустую и произнес, обращаясь к Морису:

- Дорогой мой профессор и консультант, хочу посоветоваться с вами по
одному темному дельцу. На одном из заводов электротехнического концерна
"Эрлиф" произошел довольно странный случай. Есть у них инженер, очень,
говорят, талантливый, некий Петер Гросс. Работает у них давно, был на
хорошем счету, они ему полностью доверяли. И вдруг поймали этого самого
Гросса в тот момент, когда он пытался выкрасть какие-то очень важные
секретные чертежи и образец продукции. Что они там делают, даже мне толком
не сказали. Электроника. А вы знаете, какая сейчас идет охота за
промышленными секретами и как их оберегают. Многие фирмы, в том числе и
"Эрлиф", завели форменные собственные полицейские подразделения для борьбы
с промышленными шпионами, агентами конкурентов. И оснащены эти отряды
всякой новейшей техникой и оружием получше, чем мы. Несколько месяцев
назад у них уже был случай, когда конкурирующая фирма выпустила на неделю
раньше точно такую новинку, какую они давно в большом секрете готовили, и
даже под тем же самым названием, какое собирались дать своей продукции
они! Неплохо?

- Ловко! - засмеялся Морис.

- Очень ловко! - согласился комиссар. - Но, можете мне поверить, их это
не восхитило. Они потеряли на этом шесть миллионов франков. И немедленно
тщательно усилили охрану. Еще раз дотошно проверили личные дела и
знакомства всех ответственных сотрудников, оборудовали цехи и лаборатории
всякой секретной сигнализацией... И вдруг поздно вечером - тревога. Как уж
они выследили коварного похитителя, мне не докладывали, берегут секреты, -
усмехнулся Гренер. - Но воображение у вас богатое, дорогая Клодина, -
повернулся он ко мне, - можете дать ему волю и все представите сами...

Я и дала волю воображению - тем более только что прочитала
захватывающий дух роман о соперничестве промышленных шпионов. Там как раз
красочно описывалось, как ночью на пульте управления всей потайной
сигнализацией, установленной где-то в подвале, вдруг зажглась рубиновая
лампочка, тревожно замигала... Это был сигнал о том, что в данную комнату
кто-то вошел в недозволенное время. Дежуривший у пульта сотрудник охраны
немедленно поднял по тревоге всех сторожей. Они стали красться за
неизвестным злоумышленником, о передвижении которого из одной комнаты в
другую сообщали все новые лампочки, зажигавшиеся на пульте.

Как рассказывал Гренер, все примерно так и произошло, как описывалось в
романах. Видимо, не подозревавший о том, что за ним следят, шпион
пробрался в святая святых лабораторного корпуса - в комнату, где в
специальном сейфе хранились образцы новой продукции, подготовляемой к
выпуску. У него оказался ключ от сейфа, и он знал шифр. Злодей начал
открывать сейф, и в тот же миг взвыли сирены, в лицо ему ударил слепящий
свет, и на него набросились дюжие сотрудники охраны, каждый из них в
прошлом или был сам шпионом, или полицейским, прекрасно знал приемы дзю-до
и бокса...

- Представляете, как они разделали этого несчастного Петера Гросса?
[Гросс - большой (нем.)] - покачал головой комиссар Гренер. - А он тощий,
маленький, форменный заморыш. Фамилию ему словно в насмешку дали. Могли бы
его и прикончить со злости. Беднягу спасло, что старшим дежурным
охранником в тот вечер был Генрих Гаузнер, одно время служивший под моим
началом. Парень неглупый, только слишком любит деньги. Вот его и сманили
на завод хорошим заработком. Но, оказывается, мою выучку он еще
окончательно не забыл, вовремя сдержал своих волкодавов и пришел ко мне
посоветоваться - больно эта история его озадачила. А история в самом деле
странная.

Комиссар посопел своей трубкой-пустышкой.

- Во-первых, никто не ожидал от Петера Гросса такой штуки. Проработал
он в концерне шестнадцать лет, имел неплохой оклад, получал всякие премии
за изобретения, хотя, конечно, удачная продажа конкурентам лишь одного
секрета могла его сразу сделать миллионером. Но в том-то и дело, все
считали его человеком абсолютно надежным, честным и преданным фирме. Есть
у него некоторые странности, чудачества, но у кого их нет? Ну, например,
чтобы показать любовь к точности, носит двое часов - на обеих руках сразу,
любит строить игрушечные домики, собирает наклейки от бутылок всех вин,
какие когда-нибудь пробовал. Хобби нынче модное. Но с деловой точки зрения
досье у него безупречное. Очень талантлив, увлечен прямо до фанатизма
работой. Дома вроде все хорошо. Жена у него владеет очень неплохой
кондитерской на Банхофштрассе, возле набережной, на самом бойком месте.
Никаких связей на стороне у него, кажется, нет. Во всяком случае, никаких
таких грешков нам выискать не удалось. Он теперь сидит у меня на
Казарменной, решил я его на всякий случай держать подальше от громил
заводской охраны...

Комиссар взял чашку и хотел отпить кофе, но я остановила его:

- Этот остыл, налью вам свежего.

- Спасибо. Есть у этого Петера Гросса шестнадцатилетний сынишка, в
котором он души не чает, и тот, в свою очередь, обожает отца. Вместе в
цирк по субботам ходят, представляете? Так что на роль промышленного
шпиона он вроде вовсе не подходит. Единственный, пожалуй, грешок, какой
могли ему поставить в упрек, да и то лишь самые строгие моралисты, так это
то, что начал он одно время излишне увлекаться веселящими напитками. Дело
якобы даже до запоев дошло. Но, как только ему намекнули, что это может
плохо отразиться на его служебном положении, он довольно быстро от этой
слабости избавился. А вы, профессор, получше меня знаете, насколько это не
просто. Верно?

- Да, хронический алкоголизм лечить нелегко, - подтвердил Морис.

- И все-таки он нашел в себе силы, вылечился. Это тоже, по общему
мнению, его весьма лестно характеризует. Стал он пользоваться на работе
даже еще большим уважением. Имел доступ к секретным документам и сейфам с
образцами, ему разрешалось задерживаться в здании по вечерам. Так что
можете представить удивление охранников, поймавших его у сейфа с поличным
- когда он извлекал оттуда образец будущей продукции, а в кармане у него
оказался припрятан набросок наисекретнейшей технологической схемы,
позволявшей выпуск этой продукции легко и быстро наладить?!

Я слушала, конечно, затаив дыхание, но муж покачал головой и сказал:

- Не очень понимаю, дорогой Жан-Поль, почему это вас так озадачило.