x x x
1
скромным, но довольно приличным. Побродив по отделам, Малахов купил за
наличные туфли с мягким задником, новую рубашку, зубную пасту и крем
для бритья, батарейки к мозгокруту, лечебные сигареты общеукрепляющего
действия и бутылку минеральной воды "Радость бедуина". Из двух молодых
людей в одинаковых рубашках навыпуск, вошедших в магазин после него,
один со скучающим видом посетителя музея слонялся за Малаховым из зала
в зал, другой же занял стратегическую позицию у витрины с кружевным
дамским бельем, держа в поле зрения все выходы: действующий главный,
запертый запасный и четыре служебных. Прятаться молодые люди и не
думали, и Малахов решил созорничать. Двинувшись в обход магазина еще
раз, он последовательно приобрел мембранные купальные трусы, лыжную
мазь для сверхнизких температур, фантастический роман "Именем Разума"
(на обложке было изображено страхолюдное чудище, перекусывающее
пополам земной звездолет, а также мускулистый брюнет с лицом
восторженного имбецила), подробную карту города Воронежа, детский
бумеранг и набор шариков для пинг-понга в пластиковой запечатке.
Побросав всю эту дрянь в рюкзачок, он направился к выходу со
счастливым видом человека, совершившего после долгих поисков удачную
покупку. Что подумали о нем одинаковые молодые люди, оставалось только
гадать.
соседствовали с елками и где за геометрически искромсанными кустами
надсадно трещали газонокосилки, отделывая газон под полубокс. От
срезанной травы шел вкусный арбузный запах - трава была свежая,
сочная, совсем не августовская. Похоже, в Керчи за все лето не
пролилось ни одного дождя, деревья выпили воду на много метров вглубь,
склоны Митридата выгорели до рыжины, а здесь поди ж ты - поливают...
вчера, а вчера не таким, как позавчера. Общая паника еще не началась,
но звоночки были. Заливались вовсю. Витал страх, еще не очень
определенный. Страх неизвестности. Так сердце необстрелянного солдата
пропускает такт при первом выстреле противника: мимо? в меня?
ежеминутно. Вчера дежурная по этажу в дешевой гостинице для
попрыгунчиков потребовала от него не дышать в ее сторону - сегодня
просто сбежала. Можно было заметить, что на улицах меньше народу, чем
полагалось бы в приморском городе в курортный сезон, и люди сторонятся
друг друга. Не раз и не два навстречу попадались субъекты в
респираторах, многослойных марлевых повязках, а один был даже в
мембранном противогазе и, наверное, мнил себя в безопасности...
границу "зоны безопасности", определяемую, естественно, глазомером,
матерный лай сквозь респираторы... И - отмеченные. Много отмеченных.
Малахов видел один. Когда от четвертого этажа жилого дома без крика
отделилось тело и его падение почти сразу остановила веревка,
привязанная к ограждению балкона, он обернулся на крики прохожих. Они
кинулись врассыпную, будто раскачивающийся на высоте третьего этажа
мертвец сеял вокруг себя смертельно опасную заразу. Прочь, прочь от
неведомых бацилл!.. Куда угодно - но прочь!
бегство из города еще не началось, но Малахов не сомневался: начнется
со дня на день.
курсе социопсихологии, не припомнил и плюнул: и так ясно. Дураки.
Толпа. Даже толпа умников - все равно единый бестолковый организм с
животными инстинктами. Вряд ли побегут уже завтра, а вот послезавтра -
вполне возможно. В самом лучшем случае и при грамотной работе мэрии -
через семь - десять дней.
да и нет здесь фиордов. Кому суждено вернуться, те вернутся, и
тогда-то начнется та жизнь, ради которой, рискуя пулей в рот, лезут из
кожи вон функционеры, начнется прекрасная, полная ума и доброты жизнь,
которой и должен жить человек, потому что, как ни крути словесами и
мыслями, он ее все-таки достоин. А пока... агнцы - направо, козлища -
налево! Вот так. Гадко - но потерпим...
фонтана, как и вчера, носились дети, разве что мамаши бдили своих чад
тщательнее обычного. Фонтан был с сюрпризом: тонкие хрустальные нити
воды летали из чаши в чашу и время от времени какая-нибудь из них
выстреливала в произвольном направлении - при этом фонтан издавал
нечто среднее между хохотом и ослиным ревом, а ребятня, визжа,
спасалась бегством. "Хвоста" за собой Малахов не видел, и это
настораживало. Торчать лишнюю минуту возле детей не следовало, но
другой свободной скамейки поблизости не нашлось, а сил хромать дальше
уже не было никаких.