карточки с микротестами. Снова засветились панели, затрещали печатающие
устройства. Машина медленно, словно нехотя, просыпалась и набирала
обычный рабочий режим. Наконец пришли ответы.
он управлял. Этот код был записан в ее памяти. Он не поддается изъятию и
расшифровке. Без него Центавр не вышел бы на связь. Но вот все
остальное... Характер работы машины, скорость выдачи информации не
соответствуют нашим обычным передачам. Скорее всего, кто-то все же сумел
воспользоваться нашим кодом.
время передачи.
команду. Ее нет в памяти. Я попробую кое-что узнать, пока еще
сохранилась температура задействованных блоков, и по некоторым другим
признакам, но ответ будет неполным. Я могу назвать лишь блоки, на
которые пришлась основная нагрузка. При такой интенсивности Центавр мог
вести передачу сразу по нескольким каналам и параллельно выполнять еще
ряд работ...
вы должны выяснить во что бы то ни стало.
получите результат.
двигаясь, напряженно прислушиваясь. Что-то его разбудило. Не звук. Нет,
что-то другое... Он полулежал на откинутой спинке водительского сиденья.
Прямо перед ним широкой аркой изгибался пульт, испещренный
многочисленными тумблерами и индикаторами. Здесь как будто все было в
порядке... И все же он совершенно точно знал, что проснулся от ощущения
чего-то постороннего. То, что его разбудило, было здесь, в самой
рубке... Он рывком сел и осмотрелся. Рубка невелика для такой мощной
машины. Здесь все знакомо, до последней мелочи, и все как будто в
порядке. Не померещилось же ему это! И вдруг он понял. Мертвая тишина
царила в машине. Такая полная и глубокая, словно просочилась снаружи, из
окружавшего его чужого молчаливого мира... Но земная машина никогда не
бывает немой. Даже если спит водитель, на пульте щелкают счетчики,
тикают часы, жужжат неумолчные моторчики курсовых гироскопов, чуть
слышно пощелкивают реле в сторожевых устройствах... Этих звуков сейчас
не было, словно он проснулся в глубоком космосе. Глеб подумал, что
отказали микрофоны скафандра, такое иногда случалось. Он щелкнул
пальцами, и звук ударил в шлемофоны громко, как выстрел.
машиной... Только сейчас он заметил -- на пульте негорел ни один
индикатор. Этого в принципе быть не могло, потому что часть устройств
работала от автономного питания, и даже если встали все генераторы... Он
потянул на себя красную рукоятку аварийного освещения, уж она-то должна
была сработать в любом случае. Но рукоятка и не думала сдвигаться с
места. Он тянул и тянул ее изо всех сил, вкладывая в это чрезмерное
усилие всю свою тревогу. Рукоятка не двигалась. Наконец он оставил ее в
покое и несколько секунд разглядывал, точно видел впервые. Теперь он
действовал осторожно и методично. Через несколько минут стало ясно, что
на пульте не сдвигается с места ни один тумблер, ни один рычаг. Глеб
достал из поясной сумки отвертку, вставил ее в прорезь винта, державшего
щиток пульта, и попытался повернуть. Отвертка хрустнула и обломилась.
Глеб почувствовал страх, какой может почувствовать любой человек,
проснувшись у себя в доме и не узнав его. Словно машину, пока он спал,
подменили. Словно она превратилась во что-то другое, чужое и враждебное
ему, как робот... "Довольно мистики! -- оборвал он себя. -- Надо выяснить,
в чем дело, осмотреть машинный отсек, выйти наружу, наконец!" Дверь
поддалась легко, хотя он и не ожидал этого. Снаружи все оставалось по-
прежнему. Так же безмолвно мерцали бесчисленные световые вспышки,
глянцевито блестели ветви и стволы стеклянных деревьев. То, что
произошло с машиной, казалось слишком необычным. Глеб понимал, что
причину надо искать снаружи. И он не ошибся. Едва луч нашлемного фонаря
проник в узкое пространство между полом и днищем, как он понял все.
Вернее, почти все. Увиденное не сразу уложилось в сознании. Пока он
спал, машина пустила корни, вросла в пол. Скорее все же это пол врос в
машину десятками переплетавшихся полупрозрачных, толщиной в руку,
стеклянных ветвей. Глеб почувствовал гнев, словно его ограбили.
Сварочный разрядник не оставил на стеклянной массе ни малейшей царапины,
электрическое зубило сломалось через минуту. Немного успокоившись, он
решил выяснить, удалось ли ветвям пройти сквозь броню и что именно
произошло с танком. В машинном отсеке под пластиком верхнего кожуха
поверхность генератора как-то странно поблескивала... Запасная насадка
на зубиле обломилась, сняв тонкую стружку пластмассы в миллиметр
толщиной. Дальше шла уже хорошо знакомая Глебу стеклянная масса. Она
проникла везде, во все механизмы машины, пропитала металл и пластик,
сделала неподвижными все механические сочленения, оставив в
неприкосновенности лишь двери и кресло пилота, в котором он спал...
Видимо, преобразование материала произошло на молекулярном, а может
быть, на атомном уровне. У него не было теперь приборов, чтобы это
установить. Во всяком случае, материал, из которого раньше была сделана
машина, превратился во что-то совершенно другое, а сама машина стала
лишь стеклянной глыбой, памятником самой себе... И все это произошло
незаметно и тихо, так тихо и так незаметно, что он даже и проснулся не
сразу... "Зачем вам это понадобилось? Мы так мечтали о контакте с
дружественным разумом, так наивно по-человечески представляли себе эту
встречу... Рисовали таблички, писали атомные номера элементов и
геометрические теоремы... Желали обменяться знаниями, узнать друг друга,
а вместо этого что-то холодное, мертвое тайком, пока я спал, влилось
между молекулами моей машины, растворило их в себе... Это ведь тоже
может быть средством общения -- расплавить в себе, чтобы познать? Отчего
бы и нет? Ну и что вы узнали, что поняли, отчего молчите и что мне
теперь делать в вашем мертвом, равнодушном мире?"
Казалось, он шел отовсюду, от каждой стеклянной ветви.
разнеслись сигналы общей тревоги. Снова люди заняли свои места по
тревожному расписанию. Снова ожили генераторы защитных полей,
развернулись снаружи лепестки дальномеров и пеленгаторов, корабль
изготовился к бою и замер в тревожном ожидании.
недоразумения, и руки сами собой надавят нужные клавиши, непослушные
губы отдадут необходимые команды, и все вокруг затопят реки огня...
всего", -- с горечью подумал Ронг. Он занял кресло Глеба в управляющей
рубке рядом с координатором. По тревожному расписанию в случае гибели
первого пилота он занимал его место... Глеб, возможно, еще не погиб, а
его рабочее кресло уже перешло к нему... Надо что-то сделать, как-то
задержать развитие событий...
нагрузку. -- Кирилин замолчал, внимательно всматриваясь в их искаженные
тревогой лица. Ронг отчетливо слышал звук секундомера на центральном
пульте. Ему казалось, что это какой-то гигантский метроном отсчитывает
последние, еще оставшиеся им для разумного решения секунды.
словарному запасу нашего языка. В передаче были задействованы только эти
блоки. Они готовятся к разговору с нами или, быть может, с Глебом...
пусковые рукоятки противометеорных пушек. Как словно бы сама собой ушла
в сторону от педали его нога... Как медленно слабел, уходил куда-то в
небытие стук гигантского метронома, превращаясь в обычное тиканье
пультовых часов.
памяти Центавра появились новые блоки, которых там раньше не было...
Все его двенадцать анализаторов напряженно прощупывали пространство.
Цель была где-то здесь, совсем близко. Вокруг него бурлила чужая
полумеханическая жизнь. Снизу к нему поднялся человек по имени Глеб. У
него был второй номер. Это означало, что его приказы мог отменить только
один человек, тот, у кого номер был меньше. Этот человек остался на
корабле, и, следовательно, Глеб был здесь самым главным. Ноль двадцать
четвертый внимательно выслушал его приказ. Связь с кораблем не отвлекла
его от наблюдения за окружающей местностью, он добросовестно нес охрану.
Нелегко было попасть сюда. Зато теперь он может разрушить эту
ненавистную обильную чужую жизнь, разложить ее на мелкие атомы,
раздробить сами атомы и превратить их в ничто, в пустоту. В ту самую
пустоту, в которую обратится он сам, выполнив задание, и прекрасней
которой не было ничего. Человек стал лишь частью материи, которую
Буджолд Лоис
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Ильин Андрей