Чтение 31–й страницы книги ~Подземная непогода~

в прошлом году в техникуме она занималась в авиакружке и получила
любительские права.

- А если бы вы, Степан Федорович, согласились со мной работать, вы
помогали бы мне аппарат ставить... и вертолет водили бы.

Ковалев невольно рассмеялся:

- Что выдумала, хитрая девчонка! Мне же нельзя летать, у меня в левом
глазу двадцать процентов зрения.

- Степан Федорович, я не посторонний человек, я отлично знаю, что с
вашими двадцатью процентами в двадцать раз безопаснее летать, чем с моими
новенькими правами.

- Значит, летать под твоей маркой? Ну нет! Ковалев - летчик-миллионер,
у него свое имя есть...

Но когда Тася ушла, Ковалеву страстно захотелось принять ее
предложение. Так ли важно, своя марка или чужая? Пусть будет ветер в лицо,
облака под колесами, темно-синее небо, скорость и простор. Пусть это будет
один-единственный раз, один час счастья. За этот час можно отдать десять
лет жизни в жарких норах, пробитых котовскими комбайнами.

И в тот же вечер Ковалев снес в контору заявление:

"Прошу освободить меня от должности машиниста подземного комбайна. Я
инвалид второй группы и по состоянию здоровья не могу работать на вредном
производстве..."

Было около трех часов дня, смена подходила к концу. Ковалев сидел за
управлением, Котов стоял у смотрового окошечка и рассказывал, что слегка
переделанный комбайн можно будет направить отвесно вниз и произвести
рекордную разведку на глубину до ста километров. Это было сомнительно, но
интересно. Однако Ковалев слушал невнимательно. Он разомлел от жары и
поглядывал на часы чаще, чем нужно.

И вдруг грянул удар. Да какой! Как будто паровой молот рухнул на
комбайн. Металл загремел оглушительно, как пустой котел под ударами
клепальщиков.

Ковалев кинул взгляд в окошечко... Кварц помутнел, дымка застлала
каменную стену. Ковалев понял: впереди открылась трещина, из нее бьет
горячий пар, кто знает под каким давлением. Герметическая кабина пока в
безопасности, но под ней пар выбивается на конвейер и в лавопровод.
Хорошо, если все рабочие в скафандрах... Ведь если кто-нибудь вздумал
снять шлем в эту минуту...

Ковалев дал сигнал тревоги. Завыла сирена, покрывая колокольный гул
металла и свист пара. Послышался топот, рабочее спасались в укрытие.
Ковалев положил руку на тормоз и вопросительно взглянул на Котова, ожидая
команды. Что делать? Остановить машину и бежать?

Но инженер Котов не думал о бегстве. Он потянулся к кнопке с буквой
"Ц", включил насос цементного раствора. Однако это не помогло. В стенку
комбайна ударил каменный дождь. Газы легко выдували цемент, вышвыривали
подсушенные комья и брызги, забивая глотку цементного насоса. Снова
комбайн наполнился звоном, лязгом, щелканьем, гулом металла. Конструктор
крикнул что-то. Ковалев разобрал слово: "...телом!"

Мгновение Ковалев недоумевал. Что значит "телом"? Вылезти и заткнуть
трещину телом, как пулеметную амбразуру? Но ведь здесь давление в десятки
атмосфер, его не удержишь - пар отшвырнет, разорвет на части... Потом он
понял: речь идет о теле комбайна. Его стальными боками Котов хотел
загородить выход пару.

И Ковалев снова взялся за рукоятку. Да, это правильное решение,
единственный выход... Нельзя отводить комбайн, отдавая лавопровод горячему
пару...

Только выдержит ли комбайн, выдержат ли домкраты, продвигающие его, и
гнезда, в которые они упираются, и швы облицовочных плит? Если что-нибудь
погнется, застопорит, если пар пересилит, машина превратится в груду лома,
а каждый рычаг - в смертоносный клинок, и люди будут искромсаны в хаосе
рухнувшего, металла.

Кажется, начинается... Вот уже струйка пара с шипением бьет из
невидимой щели. С герметичностью покончено. Грохочущие удары... Нет, все в
порядке... Это снаружи сорвался срезанный камень, за ним другой, третий...
Выступы сбиты, теперь предстоит самое трудное... Перед комбайном
освободилось пространство, пар ринулся туда. Нужно продвинуться на
двадцать сантиметров и вытеснить пар... Рычаг вперед... Машина дрожит от
напряжения. Ковалев ощущает эту дрожь. Как не похоже на воздушные
катастрофы, где все решают секунды! Воздушный бой напоминает фехтование,
этот, подземный, похож на схватку борцов-тяжеловесов, двух почти равных по
силе богатырей, которые, напрягаясь, стараются сдвинуть друг друга.

Кто же возьмет верх: вулкан-богатырь или люди со своей богатырской
машиной? Кажется, машина сильнее. Дрожа всем корпусом, она продвигается
вперед сантиметр за сантиметром. Но вот ответный натиск, правое окошечко
вдавливается внутрь. Словно в замедленной съемке, видно, как металл
вздувается пузырем, расходятся пазы... Котов пытается удержать окошко...
Наивный человек! Что он может сделать со своей мышиной силой там, где
сдает сталь? Ковалев отталкивает инженера вовремя. Кварц вылетает, как
ядро из пушки, и со звоном ударяется о заднюю стенку. Кабина тонет в
густом желтоватом дыму. Ковалев успевает открыть герметическую дверь, и
пар устремляется туда.

Теперь дверь открыта, но давление в кабине слишком велико. Пар
пробивается через выдыхательный клапан, щекочет ноздри едким сернистым
запахом. Глаза слезятся, в горле першит, очки запотели... Ничего не
поделаешь, надо терпеть... Двадцать сантиметров выиграны, но они не
принесли победы - трещина еще не закрыта. Может быть, удастся закрыть ее
при следующем шаге, через шесть минут. Рычаг! Зубья вперед!

Котов исчез. Радиомикрофон доносит хриплые вздохи. Закрепив рычаг,
Ковалев ощупью ищет своего начальника. Находит его в углу. Котов
полулежит, прислонившись к стене, словно прижатый силой пара. Потерял
сознание? Нет, увидев машиниста, он показывает рукой вперед... только
вперед!

Слезы заливают глаза, от кашля нельзя вздохнуть. Ковалев щедро
выпускает кислород. Что получится в скафандре из смеси кислорода и
горячего сернистого газа? Некогда думать об этом. Снаружи треск... Что
такое, гнутся зубья? Значит, они уже прикрывают трещины. Тогда надо подать
их назад, чуть-чуть, иначе будет хуже. Продвигаться не на двадцать, а на
десять сантиметров. Так дольше, но надежнее. Надо терпеть и не торопиться.

Только бы не потерять сознание, во-время включать и выключать! Нужно
вытерпеть еще шесть минут, или двенадцать, или восемнадцать, или...
Сколько прошло? Одна минута! Держись, Ковалев, глотай кислород! Кислорода
хватит! Во рту кисло, в голове шумит. Какой-то настойчивый голос с трудом
доходит до сознания. По радио спрашивают:

- Котов! Котов! Слышите ли вы меня? Что у вас случилось?

Ковалев кричит что есть силы:

- Котову худо! Присылайте за ним носилки! У нас прорвался горячий пар.
Сдерживаю натиск. Сдержу...

Трещину удалось закрыть через полчаса.

Дежурный врач грустным тоном сказал, что состояние Котова внушает
опасение. Тяжелые ожоги на левом боку и спине. Для пожилого человека с
утомленным сердцем это серьезно. Оказалось, что у Котова был пробит
скафандр осколком кварцевого стекла или болтом, вылетевшим из рамы
иллюминатора. Хорошо еще, что конструктор прижался к стенке, - он мог бы
свариться заживо.

Ковалев вошел в палату на цыпочках, приготовился к самому худшему, но,
увидев больного, невольно улыбнулся. Котов мог лежать только на животе,
однако неподвижность его не устраивала. Каждую минуту он пытался
перевернуться, охал от боли, морщился, приподнимался на локтях, снова
падал, вертел головой, двигал ногами. Завидев Ковалева, он закричал, не
здороваясь:

- Хорошо, что ты пришел, Степан! Я уже послал тебе два письма! Сейчас
нужно нажимать, работать вовсю!

- Погоди! Как ты себя чувствуешь?

- Неважно. Впрочем, это не имеет значения. Тебе придется налечь,
Степан. Всякие маловеры будут теперь хулить комбайн, но мы им докажем, что
нашей машине: не страшны такие передряги. День даю тебе на ремонт, а
послезавтра мы должны выдать сто пятьдесят процентов плана. Обязательно
поставь тяжелый тормоз. Я говорил Кашину, он даст наряд в мастерскую. И
еще: окошко надо укрепить, я уже обдумал как, только нарисовать не могу.
Зайди в контору, скажи, чтобы сюда прислали чертежницу, а то меня не
выпускают. Эти бюрократы-врачи не понимают, что такое план. Им попадись в
лапы...

Котов был полон энергии и надавал Ковалеву десяток поручений, записок,
советов.

- Иди скорее, Степан, принимайся за дело. Тебе теперь работать за
двоих.

В коридоре у окна стоял инженер Кашин. Ковалев поклонился издали - он
не любил навязываться в знакомые начальству, - но Кашин подозвал его.

- Как состояние? - спросил он, бровью показывая на палату.

- Лучше, чем говорят доктора.

- К сожалению, доктора правы. Человек держится на нервах. Боюсь, что он
уже не вернется под землю.

"Вот еще один летчик потерпел крушение", - подумал про себя Ковалев.

Кашин между тем взял его под руку и отвел в сторонку.

- Ко мне поступило ваше заявление, - сказал он, вынимая бумажник. - Я
не буду держать вас насильно, здоровьем надо дорожить. Видимо, мы дали
маху с лавопроводом. Следовало добиваться полной автоматизации, не
отправлять людей в эту огненную печь. Но что поделаешь, работа сложная,