воздуха горных высот к жаркой духоте подземного хода. Он задыхался, еще
идя к комбайну, но потом забыл об усталости и жаре. Так в пылу сражения
бойцы не думают о ранах. Но когда сражение кончилось и надо было только
уносить ноги, Мовчан снова заметил духоту и усталость, нестерпимый зуд на
спине, липкий пот на лбу и жгучую боль на самом кончике носа. Не один
Мовчан выбивался из сил. Хотя идти под гору и без груза было заметно
легче, все же вереница белых фигур растянулась на полкилометра. Впереди
ровным шагом шли привычные ковалевцы, а сзади, спотыкаясь, брели "гости" -
подрывники, Котов и Мовчан.
асбестовые пятки идущего впереди. Бесконечный коридор вдали превращался в
точку. Мовчан старался не глядеть туда - очень уж много шагов надо было
еще сделать. Он говорил себе: "Досчитаю до тысячи, тогда подниму голову".
Счет отвлекал от мыслей об усталости.
странно запнулись, человек в скафандре первого роста, прислонившись к
боковой стене, медленно начал съезжать на пол. Мовчан подхватил упавшего
неуклюжими рукавицами и заглянул в окошко шлема. За стеклом виднелись
полузакрытые глаза и синевато-бледное лицо Котова. Инженер был в обмороке.
человека на свежий воздух, смочить лицо водой. Но до свежего воздуха нужно
было идти километра четыре. А здесь термометр показывал двести семьдесят
градусов. Вряд ли такой воздух мог освежить инженера. Мовчан сделал что
мог: разыскал на костюме кнопки водяного и кислородного баллонов, нажал
их, а когда инженер приоткрыл глаза, подозвал ближайшего рабочего, велел
ему взять Котова за ноги, а сам подхватил под руки.
Бывала у него усталость - он умел прогонять ее усилием воли. Бывало, что
нестерпимо хотелось спать, - Мовчан развеивал сон шутками... Бывало
холодно - он прыгал, размахивал руками, топал ногами, тер снегом уши. В
жару уговаривал себя потерпеть. Но так, чтобы не было сил идти, еще не
случалось ни разу.
давало о себе знать. А тут появился этакий болезненный комок, бьется под
ребрами, словно птица, требует облегчения. Какое может быть облегчение? Не
бросить же инженера!
раскрытыми глазами. Впереди клубилась тускло-зеленая мгла цвета вылинявшей
гимнастерки, и в ней плыли искры, сбегающие вниз.
остался один. Он неуверенно пробирался вперед, нащупывая правой рукой
покатую стену. Потом он услышал странный звук, будто что-то твердое
стукнуло в его шлем...
увидел прямо перед собой - теперь он видел отлично - полукруглую облицовку
перекрытия. Почему же не стену, а перекрытие? Мовчан постепенно сообразил,
что перекрытие оказалось перед его глазами потому, что сам он лежит на
полу, а лежит потому, что потерял сознание, ударился шлемом о плиту и,
вероятно, слышал именно этот удар.
десять минут! - Озабоченные глаза Ковалева смотрели на упавшего через
стекло. - Ах, это вы, Григорий Онисимович! Вам плохо?
взрыва! А близко ли выход? Целых два километра! Бежать что есть силы!
Скорее бежать!!!
груди протестовал. Сердце требовало покоя.
голосом.
полежать бы, да нельзя... Идемте, я помогу...
кололо в сердце, нестерпимо тошнило.
мгла подступала к глазам...
Это стучали по стенам стальные осколки и взорванные камни.
колес проносящегося мимо поезда. Мовчан понимал - это несется по гулкому
коридору прорвавшаяся лава, перекатывая камни и части комбайна,
превращенного в металлический лом.
движется быстрее. Девятикилометровый гладкий и прямой туннель она пройдет
из конца в конец меньше чем за двадцать минут. За это время люди, конечно,
добегут до выхода... если они будут бежать.
Ковалев побежал... нет, бежать не хватило сил - он пошел крупным шагом...
Скорее, скорее! Шум, похожий на грохот колес, приближался. Правда, гулкий
коридор усиливал звук. На самом деле лава была не так близко, но казалось,
что она грохочет совсем рядом...
меня. - Мовчан старался сползти с широкой спины товарища.
За спиной поток лавы грохотал, и Ковалеву казалось - совсем рядом. Он
поеживался и думал: вот сейчас, через секунду, груда раскаленных камней
обрушится на них, как когда-то на Виктора... и конец. Мовчану было еще
страшнее. Его тащили спиной к выходу, он не знал, близко ли спасение, но
видел, как разгорается, становится все ярче красный свет надвигающейся
лавы. Мовчан смотрел в огненный зрачок смерти и прикидывал: еще минуты
три... четыре... Хватит ли сил у Ковалева? Он уже задыхается.
животе у Мовчана. Серный дым уже щекотал ноздри. Смерть близко, она
заглядывает в лицо.
Чьи-то руки схватили его, оттащили в сторону, сняли шлем... и можно было
молча полными легкими глотать свежий, как ключевая вода, морозный воздух,
упиваться им, смаковать, дышать, дышать еще много лет...
завода, стоит фигура из литого базальта. Это юноша. Он остановился на
пути. На спине у него вещевой мешок, у ног - аппарат. Тускло поблескивает
выпуклое стекло, изображающее экран. Левой рукой юноша придерживает
аппарат за ремни и, заслонившись правой от солнца, смотрит на вершину
Горелой сопки. Юноша шел долго и устал. Ему жарко, он сбросил шапку, его
кудрявые волосы прилипли ко лбу. Рот полуоткрыт, путник еще не перевел
дыхания, но уже улыбается. Наконец-то он видит вулкан, наконец-то он у
цели!
механизм Горелой сопки, стоит и смотрит, как работает на Советскую страну
эта машина, отрегулированная и укрощенная. По виду гора все та же. Чтобы
увидеть ее вершину, горделиво поднимающуюся над облаками, нужно закидывать
голову. Но над снежным куполом не курится пар. Прежние жерла надежно
зацементированы, в кратере расположились туристская станция и
обсерватория. Небо там, наверху, почти всегда безоблачно, удобно наблюдать
звезды.
мовчановские скважины. Оттуда по всем склонам - на север, юг, восток и
запад - шагают стройные мачты. Они спускаются с горы и по широким
просекам, пробитым в тайге, несут электрическую энергию в города, деревни,
на стройки, ко всем людям, которым нужно что-нибудь осветить, согреть,
расплавить, вскипятить, получить искру или дугу.
строения со стеклянными крышами. Ночью, когда горят лампы, сквозь стекло
можно различить купы плодовых деревьев, осыпанных цветами, острые листья
пальм и ящики с овощами. Здесь спутаны времена года, солнечный свет
дополняется электрическим, плоды собирают не только осенью, но и весной. И