щель между полом и стенками кабины. Каждый из них был раза в три толще его
собственных. Четырехпалая ладонь с треском отогнула угол, и Седой заскользил
к краю.
Ломая ногти, он задел панель с кнопками и вспомнил о кнопке вызова
диспетчера. Упираясь одной ногой в стенку, он дотянулся до нее и нажал, но
не услышал шипящего фона. Вместо этого из динамика послышался уже знакомый
ему голос и вполз в его уши вкрадчивым шепотом.
доведенный до отчаяния ребенок.
сорока метров. Вслед за ним сила тяжести неумолимо увлекла Седого. Его
мокрые ладони заскользили по пластику, но были уже не в состоянии удержать
налитое свинцом тело.
вырвал часть десны. Его крик захлебнулся после первого же удара о стену
шахты. Звук падения оказался глухим и не соответствовал степени повреждения
рваного кожаного мешка, наполненного кровью и поломанными костями, который
когда-то был человеком.
Глава третья
одиночество к центру города в поисках спасения от дикой скуки, превращавшей
жизнь в довольно болезненный процесс. Была суббота, и это означало, что ему
придется заполнить чем-нибудь несколько долгих часов, которые в будние дни
он убивал на работе, общаясь с теми, кто был перемолот столь же беспощадно.
так устал от борьбы с собой"... Чувствуя радостную дрожь, пронзавшую его в
унисон с гитарными рифами, Макс шагал по унылой харьковской улице под низким
серым небом, поглядывал на встречных девочек и каждый раз решал сложную
задачу: он выбирал ту, которая могла бы скрасить сегодняшний вечер, а, может
быть, и ночь. До сих пор результат его экспериментов всегда был
разочаровывающим.
видимо, признал в нем своего, но, скорее всего, просто хотел жрать. Впрочем,
не сопровождал же он толстую бабу, тащившую в сумках горы розово-лиловой
колбасной плоти...
великолепными клювами, неизменно восхищавшими Макса. Он всегда считал, что с
таким шестисантиметровым орудием убийства у них не должно быть проблем с
питанием.
семейство: он в спортивном костюме, кожаной куртке, норковой шапке и его не
менее оригинально одетая жена с огромным букетом роз в целлофановом
саркофаге. Пятилетний отпрыск путался у предков под ногами, настойчиво бубня
что-то о новом "картиже" для "Денди", Было видно, что про себя папа посылает
его куда-то очень далеко отсюда, но открывать рот, похоже, уже устал. В
общем и целом аура семейства была настолько серой, что Макс поспешил
обогнать их, и этот маневр стоил ему мокрого пятна на штанине его пятьсот
первого "левиса". Тихо ругаясь матом, он приближался к входу в метро.
меня, извергал обратно и сколько раз еще проглотишь? Почему я так доверяю
тебе? Почему даже легкий холодок не пробегает по моей спине, когда я
беспечно спускаюсь в твои длинные сводчатые могилы?"
безногого, продавца хлеба, столика с эротическими и экстремистскими
журналами, киоска звукозаписи, пункта обмена валюты, двух трогательно
расстающихся гомосексуалистов... Отдав жетон автомату, он спустился на
платформу и стал прогуливаться по ней в ожидании поезда, не забывая
поглядывать на молодых женщин. Его безоблачную скуку нарушало только
воспоминание о сновидении, посетившем Макса минувшей ночью. Оно составляло
резкий контраст с обыденной жизнью, и, может быть, поэтому он помнил 6 нем
так долго...
в полупустой вагон и сел так, чтобы видеть свое отражение в стекле. Он
увидел лицо тридцатилетнего человека с впалыми щеками, трехдневной щетиной,
глубоко посаженными серыми глазами и длинными волосами, в которых блестели
капли воды. Подмигнув самому себе, он оглядел вагон и, не заметив ничего,
достойного внимания, снова уставился на черно-серую зыбь за окном.
Элиоту. Он пытался полностью вспомнить фразу: "...в метро, когда поезд стоит
между станций... и ты видишь, как опустошаются лица, и нарастает страх
оттого, что не о чем думать...". Его страх нарастал даже тогда, когда поезд
двигался. Секунды исчезали, словно песок, просыпающийся между пальцев, и
Максу вдруг показалось, что поезд, утончаясь, вонзается в сужающуюся черную
нору, пока вагоны и все находящиеся в них не превращаются в ничто...
живым товаром. Снова суставчатая игла заскользила, вдеваясь в бесконечное
игольное ушко, чтобы ненадолго отдохнуть на свету. Весь цикл повторился
несколько раз, прежде чем Макс вышел на станции пересадки.
идиот не испытал бы рано или поздно острого приступа клаустрофобии, он
увидел женщину, сидевшую прямо на полу. Рядом с нею стояла старая детская
коляска. В коляске лежал ребенок, закутанный в теплое тряпье так, что
открытыми оставались только глаза. В его ногах валялось несколько мелких
купюр, усеянных нулями.
свет, не хватило бы и на полбуханки хлеба. Людской поток нес его прямо к
нищей. В какой-то момент Макс оказался ближе других к коляске и протянул
руку, чтобы бросить в нее купюру. Одновременно он встретился взглядом с
ребенком, смотревшим вверх, на низко нависший потолок, и это заставило его
вздрогнуть. Дело в том, что глаза ребенка были совершенно черными, без
признаков белка в уголках; они хитро поблескивали из-под сморщенных
полуприкрытых век, и это был искушенный циничный взгляд взрослого
человека...
Макса с собой. Но воспоминание о взгляде существа из коляски осталось -
неотвязное и липкое, как пленка, намотанная на слишком податливый комок
мозга.
Максим мог бы вернуться и еще раз заглянуть в коляску, однако именно этого
ему хотелось меньше всего. Отвращение - как первая защитная реакция -
толкало его прочь; усталое сознание лихорадочно и безуспешно подыскивало
рациональное объяснение: нелепый фокус, маска, лицо карлика, желание вызвать
жалость, просто игра света и тени - любой из вариантов устраивал Макса, но
противный холодок не переставал блуждать где-то между затылком и основанием
позвоночного столба.
реальности, однако после него осталось омерзительное ощущение сродни тому,
которое вызывает ноготь, скребущий по ткани.
***
совпадений. Голиков был не настолько чувствителен, чтобы отметить подобную
мелочь. Эскалатор вынес его, все еще скучающего, наружу, а ноги понесли
вверх по улице. Через двести метров он остановился возле дома, в котором
размещалась частная художественная галерея.
художников из группы "Сновидение". В существовании такой группы Макс
сомневался; скорее всего, художников формально объединили по неизвестному
признаку. Название группы оказалось магическим ключом, установившим некое
соответствие и подавшим сигнал о новом, более заметном совпадении.
порог галереи, но в тот день он вошел и почти сразу же увидел ту самую
картину
На смену растворяющейся скуке медленно, как туман, опускалось нечто
худшее...
и не существо. Может быть, остров, если называть островом устойчивый и
вместе с тем таинственный образ посреди зыбкого вихря ощущений и мыслишек.
Макс не мог бы сказать, что узнал какие-либо конкретные детали - на картине
их не было, а размытые пятна были слишком неопределенными, - неотразимо
точным оказалось общее гнетущее впечатление, не лишенное эдакой черной
романтики; он снова услышал зов загадочного места, ощутил текущий запах
запретного, страх перед немыслимым отчуждением...
под картиной:
подсказывало ему, что самым простым и, пожалуй, безопасным выходом было бы
немедленно уйти и забыть о странном влиянии картины. Он привык доверять
своим предчувствиям. Однажды это спасло его от смерти в авиационной
катастрофе.
Не первый раз он ввязывался в нехорошую историю, зная, что будет еще хуже;
чаще всего это относилось к романам с замужними женщинами, завершавшимся
довольно болезненно для всех трех вершин треугольника. Теперь же, словно
Куликов Роман
Орлов Алекс
Афанасьев Роман
Ильин Андрей
Пехов Алексей
Шилова Юлия