голове.
их крики как ровное, бессмысленное жужжание. Он тихо удивлялся, насколько
замедлилось время - или насколько ускорилось течение его мыслей. Тянулись
годы и годы, а индус все еще мчался по коридору, враги все копались и
копались со своей пушкой и все никак не могли изготовить ее к бою.
дверь и вывалился на лестницу. Сзади полыхнуло огнем, половина камер на
секунду вырубилась. Сильно щелкнуло в ушах, ноздри обжег острый запах пота,
к счастью - только пота. Там были люди.
подниматься по лестницам.
многострадальный обитатель его кристалевого чрева болтался вверх-вниз, как
горошина в погремушке. На следующей лестничной площадке индус не стал
вышибать дверь, а открыл ее более ортодоксальным способом, за ручку. Затем
он проплыл в новый, ярко освещенный коридор и двинулся в направлении, откуда
пришел, - этажом, конечно же, выше.
доспехах, чьи ноги чуть-чуть не доставали пола. Человек побежал по коридору
- не поплыл, а именно побежал, он двигался как конькобежец на скользком льду
и быстро набирал скорость.
я, наверное, не совсем в себе - после всех этих радостей. Выть, вопить и
кусаться - вот это была бы правильная реакция.
притормозил. Седрика охватил зябкий ужас, а вдруг в этой хреновине
что-нибудь сломалось? Вдруг его, Седрика, оставят здесь? И где сейчас враги?
Багшо, конечно же, пробился сквозь потолок. Как это он умудряется управлять
такой уймой техники одновременно? А сколько там погибло ни в чем не повинных
людей?
закрыл ненадолго глаза.
непринужденно.
вперед. Широко раскинув руки и ноги, он врезался в окно; рама, стекло,
занавески и одетый в броню человек исчезли, оставив после себя только черную
прямоугольную дыру.
точность тут, собственно, ни к чему. Седрику снова хотелось вопить от ужаса.
Он разинул уже было рот, но услышал только собственный голос, сухо
приказавший индусу остановиться. Сзади появились бронированные фигуры с
вечной своей пушкой. Индус замедлял бег - вряд ли по приказу Седрика, - а
черный прямоугольник неумолимо надвигался, становился все больше и больше.
Никакие действия не имели смысла - да и не мог он ничего сделать. Управление
в руках Багшо, или каким уж там местом он управляет. Это - если Багшо жив. А
может быть, индус поврежден и вообще не поддается управлению? Туго
запеленутый, неподвижный, Седрик беспомощно болтался в ходячем гробу, а
черная бездна росла и приближалась, правда - все медленнее и медленнее. Он
не очень понимал, чем все это может кончиться.
Седрик окинул взглядом густой лес небоскребов, сверкающий на фоне сероватого
предрассветного неба, и перевел дыхание. Теперь надо подумать, как бы это
половчее сдаться. Эти же, сзади, они не дураки, они видят, что он застрял в
этом индусе, что он беспомощен, не представляет никакой угрозы, подходи и
бери голыми руками. Ясное дело, они не станут стрелять. Багшо говорил про
всякие там ужасы плена, но это - когда еще будет. Ужасы! А что, мгновенно
сгореть в струе плазмы или расшибиться в кисель, свалившись с семнадцатого
этажа, - это не ужас?
просьбе - потом, значительно позже. Сперва Седрик думал, как это печально и
бессмысленно - умирать таким юным, но затем изменил точку зрения, решив, что
за время падения он повзрослел на много-много лет. Может - по слепой удаче,
может - благодаря мастерству Багшо, но только падал он плашмя, спиной вниз -
в самом подходящем для сбережения хрупкой протоплазмы положении, когда удар
гасился амортизаторами индуса.
мелкие капли дождя, в ушах отдавался пульс.
присовокупил и все прочие, имевшиеся в его арсенале. В жалком, если уж
говорить правду, арсенале - настоящий мужчина обязан знать гораздо больше
нехороших слов.
покрутил руками, словно проверяя, хорошо ли они действуют. А затем нагнулся
и взглянул себе под ноги.
virgo intacta.
поподробнее.
***
опустился прямо посреди городской площади, подобрал Седрика и Багшо, а затем
неторопливо взмыл в затянутое облаками небо. Только после того как верхушки
ближайших небоскребов остались далеко внизу, кто-то открыл из окон гостиницы
запоздалый огонь; ни пилотов, ни Багшо это ничуть не беспокоило.
бортмеханик безостановочно говорили что-то в микрофоны, слабые красные
отсветы приборной доски делали их похожими на чертей из преисподней. Индуса
сразу же уложили на пол, Багшо вскрыл металлическое брюхо, расстегнул пряжки
и выпустил Седрика на свободу. Седрик промок насквозь, одежда противно липла
к коже, но стесняться, к счастью, не приходилось - его брюки были ничуть не
мокрее рубашки и пончо. Он сел на металлическую скамейку, прислонился спиной
к холодному как лед стеклу иллюминатора и попробовал унять дрожь. Его
подташнивало.
Пилот отпустил какую-то шуточку, однако ни механик, ни Багшо не сочли это
шуточку смешной - так, во всяком случае, показалось Седрику. Затем с ревом
пронеслись другие, такие же быстрые, штуки, по-видимому - свои, и все
заметно расслабились.
него осталось. Там лежали здравый смысл и рассудок. Там лежало его детство,
там лежали все его воспоминания - о рождественских вечерах с Виктором в роли
Санта Клауса, о пеших и речных, на плотах, походах, о стрельбе по
тарелочкам. Большую часть дисков он записывал сам, своей собственной
камерой, кое-что выменял у товарищей. А еще - уйма любимых фильмов и
спектаклей, покупные диски, не имеющие особого значения. Главная ценность -
личные записи, хлам, который никому, кроме него самого, и на фиг не нужен.
Картинка сплошь и рядом не в фокусе, или дико перекошенная, или снята на
открытом воздухе, и все в масках и очках, так что и не разберешь, кто тут
кто. Ну и что? Это была жизнь, а теперь его швырнули, безо всякого
предупреждения, в безумие смерти и ужаса. Здравый рассудок, и счастье, и
любовь ушли из мира. И этот маленький мешочек - единственное доказательство
того, что они когда-то были.
стыдно. Ведь он уже взрослый мужчина, он наконец-то вырвался в большой,
настоящий мир. Он же хотел этого, страстно об этом мечтал. Он будет
разведчиком - таким же, как когда-то отец. Он просто не ожидал, что мир
станет таким суровым - и так скоро.
как и одежда Седрика. Он закутался в одеяло, вытащил откуда-то две банки
пива, протянул одну из них Седрику.
угощали иногда детишек пивом, но Седрику вкус этого напитка не нравился. До
сегодняшнего дня. Сколько людей там погибло? Небо понемногу светлело, дождь
продолжал капать, легким дымком окутывая лопасти винта. Далеко внизу
проплывали здания и улицы.
удивился, почему это рот его заговорил, даже не посоветовавшись с хозяином.
угрюмо рассматривал ничем не примечательный пол. Грудь, руки, ноги - все у
него было непомерно толстое, как у штангиста-тяжеловеса. И ведь не жир
какой-нибудь, а сплошные мышцы - с уважением подумал Седрик. Вот только
зачем он брюхо-то такое отпустил? Искусственная кожа, сплошь покрывающая
голову и шею, заканчивалась в верхней части грудной клетки, ниже шла
настоящая - такая же, сколько мог судить Седрик, безволосая.