собственном спасении.
уйти с ней на Тибр! Она тебя ждет!
сквозь пелену дыма проступали расплывчатые пятна прожекторов. Орали мегафоны
- не один, как прежде, а два или даже три.
кисель, тело через плечо, получил прямой в голову и чуть не упал. Противно
хрустнул сломанный зуб, во рту появился вкус крови. Это ж надо - схлопотать
такое от полубессознательного фраера, прилипшего задницей к полу!
живьем шкуру сдерут! Пошли!
перекатился на живот. Парень был в шоке: отравленный дым, антидот и чувство
вины - все эти радости начисто лишили его способности думать.
осталось уже почти ничего.
пигалица, шлюшка черножопая, которую ты натягивал...
груди, вскочил на ноги, но тут же заорал не своим голосом, покачнулся и упал
в заботливые объятия Багшо. При сильной головной боли лучше особенно не
прыгать.
бластеров и только потом - шестерых мужиков в синем.
обстановку - крайне безрадостную обстановку. Выломанные ворота ангара, прямо
за ними, в свете занимающегося дня, - транспортный самолет. Из распахнутых
люков так и сыплются фигурки в синем; сбиваясь в небольшие группы, они бегом
направляются к воротам. Весь ангар усыпан телами - красными и синими,
зелеными и золотыми. В вертикальном положении считай одни синие, а если не
синие - есть и такие, хотя очень, очень немного, - то с поднятыми руками.
эта мелкая шпана... У них и формы-то толком нет, вон все в чем - в старых
джинсах да латаных комбинезонах, покрасили в темно-синий и считают, что
вроде формы. Ну точно как уличная шпана. А шлемы - грубый, грошовый
непальский хлам...
Глава 25
Кейнсвилл, 11 апреля
находилось огромное, красное, медленно пульсирующее солнце - головная боль;
люди, вещи - все это вращалось где-то на периферии. Когда Багшо вырубился и
упал, Седрик упал тоже, сверху. Ударившись о стальное покрытие ангара,
сломанная кисть послала красному солнцу сигнал, и то взорвалось. Седрик на
время ослеп, он лежал не шевелясь и старался не думать о хруп!
засверкало еще ярче; от солнца в направлении желудка катились мощные, почти
штормовые волны - позывы к рвоте. Какой-то голос что-то кричал, Седрик
вслушался, и оказалось, что кто-то хочет знать его имя. Он попытался
заглянуть за красное солнце боли, рассмотреть лицо спрашивающего, но не
смог.
плохо двигались язык и губы. А вот все остальное - все остальное его тело -
двигалось. Его била дрожь. Пальцы и запястья, и локти, и колени, и ступни, и
подбородок - все это дергалось в каких попало направлениях, и Седрику было
стыдно. А еще было холодно, очень холодно.
виде?
ударами боли.
в светло-синюю, пожалуй, даже в голубую форму, а здесь - темная, как у
моряков. И серебряная эмблема, только не разглядеть какая, глаза чего-то
плохо видят...
выпустил изо рта немножко скопившейся слюны.
лицу. Красное солнце взорвалось, послало в желудок уже не волну, а
всесокрушающий девятый вал, и Седрика вырвало еще сильнее, чем раньше.
Низенький человек отскочил и разразился ругательствами, кто-то сдавленно
хохотнул. Было холодно, весь мир превратился в лед. Ладони и ступни
превратились в лед. Седрик дрожал.
ним - чуть не целый полк синих.
собой. Пока что - заложником, а потом - вместе с остальными, под суд.
Седрик услышал, как Багшо скомандовали встать, а потом сказали, чтобы он шел
туда, куда указывала темно-синяя рука, и Багшо поплелся в этом направлении
без малейшего протеста - и без непременного своего бластера. Очень на него
не похоже. Смысл происходящего был настолько страшен, что сумел даже
просочиться через красный сверкающий шар боли. Зомби, вот что это такое.
Багшо превратился в покорную, лишенную воли и разума марионетку на много
дней - или месяцев - или навсегда, все зависит от впрыснутой дозы.
новый всплеск боли. Седрику хотелось умереть; из головы не шел этот звук:
хруп. Теперь он - убийца. Возможно, эти люди отвезут его куда-нибудь и
повесят. Хорошо, если бы повесили, уж всяко лучше, чем просидеть остаток
жизни за решеткой, или куда уж там сажают заключенных. А почему двойное
кольцо?
что может быть общего у принцессы - с убийцей?
чем шагать. Что-то холодное обхватило его запястье и громко щелкнуло. Седрик
сделал усилие, отозвавшееся новой вспышкой боли, и сфокусировал глаза. Левую
- здоровую - его руку приковали к поручню.
брезгливо отодвинулся к самому борту тележки.
кое-как получил мутное, но все же разборчивое изображение. Тощий, совсем
молодой парень. А как же иначе, кому же еще поручат охрану абсолютно
бессильного и безмерно вонючего пленника, как не самому младшему в отряде?
Тележка рванулась вперед, а голова Седрика мотнулась назад, взрыв красной
боли грозил взломать черепную коробку, в клочья разнести мозг, расшвырять
его ошметки по сторонам. Хруп?
Колонна тележек проскочила сквозь ворота и помчалась по тускло освещенному
тоннелю. На повороте двухтонную голову снова занесло - с теми же, что и в
первый раз, последствиями. Седрик проглотил подступившую к горлу рвоту.
она ведет их, пособничает врагам. А кто они, кстати, такие, эти враги?
Седрик сощурился на правое плечо ближайшего из врагов. Нет, это не просто
двойное кольцо, а земной шар, опоясанный линией с зубчиками, на манер
шестеренки.
ничего не говорили. Латаные джинсы, синий, тоже латаный, свитер, блестящий
шлем с поднятым визором. Ну и что?
широкий, ярко освещенный тоннель, вдоль обеих сторон которого тянулись ряды
погрузочных площадок.
себя в неподвижном положении, чтобы голова на поворотах не болталась?
Положить бы ее на подголовник, так рост не позволяет. И ногами, онемевшими в
тесноте, толком не упрешься. А левой, прикованной к поручню, рукой и подавно
не удержишься, ее бы хоть ко рту-то поднести, чтобы микрофоном
воспользоваться, так и того нельзя... Микрофон? Да какой тебе, придурку,