к молу и вновь перебрался через него.
подготовительной инъекции. Джеймсон был высокий и тощий, с волосами херувима
и глазами его антипода.
рукав. - Вы проводите ваш медовый месяц в холодильнике?
Мура.
А что?
бы я женился на Леоте, вы бы меня в холодильник не загнали! Разве что...
удивленным взглядом.
стиснул его локоть и оттащил назад.
бодрыми и свежими.
забрал пиджак и вышел.
ему не хотелось. Он планировал подождать в клинике, пока лекарство начнет
действовать, но присутствие Джеймсона изменило планы.
бункерам, широким шагом спустился к своей двери. Поколебавшись, он прошел
мимо. Ему предстояло провести здесь три с половиной месяца; не хотелось
добавлять к этому сроку еще и следующие полчаса.
карауле у ледяного ложа богини, его супруги. Он оглянулся, нет ли поблизости
медиков. После инъекции рекомендовалось воздерживаться от курения, но до сих
пор его это не волновало, как и других постояльцев.
когда он завернул за угол, но вскоре возобновились, стали громче. Звук
доносился откуда-то неподалеку.
зубах трубкой, перечеркнул ее фамилию на табличке. Поверх нее аккуратно
написал: "Мур". Когда он выводил последнюю букву, удары вновь возобновились.
кулаке сжат крокетный молоток.
вырвал его. Что-то хрустнуло в его руке, когда кулак врубился в челюсть.
Человек ударился о стену и рухнул на пол.
Балдахин был поднят. Ее плоть уже обратилась в камень - ни кровинки не было
на ее груди, пробитой деревянным колом. Только сколы и трещины, как на
мраморе.
может быть, lignum vitae,19 - что даже не расщепился.
на ее пальце...
имеющее имени.
голландец" и тащит их сквозь годы... Она - будущее, богиня снаружи и
голодный вакуум внутри, - объяснил он без каких-либо эмоций. - Несите ей
розы, розы... Мир купался в ее веселье, нуждался в ее улыбке... Хотела меня
бросить тут одного в центре пустоты! Я не могу слезть с этой карусели, и у
меня нет медного кольца. Но никто никогда не будет так покинут и одинок, как
я был, не сейчас. Была ее жизнь веселой, веселой, плясала она на балах... Я
думал, она может ко мне вернуться, когда ты ей надоешь.
потерял счет, потому что его мозг не мог удерживать числа больше трех.
мимо пустых глаз, вверх по коридорам, вниз по всегда безлюдным лестницам...
темноте. Мур не остановился.
дыхание обжигало грудь. Он взошел на холм, помедлил на вершине, и спустился
с другой стороны.
деньги, хотя и редко управляемый им напрямую, - был пустынным, если не
считать рождественских огней в окнах, мишуры и ветвей остролиста. Откуда-то
доносилась приглушенная музыка праздника, временами смех. От этого Мур
чувствовал себя все более одиноким, поднимаясь по одной улице и спускаясь
вдоль другой, его тело все больше отделялось от него самого по мере того как
сказывалась полученная инъекция. Ноги отяжелели. Его глаза слипались, и ему
с трудом удавалось держать их открытыми.
И здесь он был так же одинок.
окружившая картину у подножия статуи. Это была сцена в яслях. Опираясь о
скамью, Мур смотрел на мать и дитя, на ангелов и сочувствующий скот, на
отца. Затем испустил нечленораздельный вой, швырнул молоток в нарядные ясли
и отвернулся. Цепляясь за стену, он сделал несколько нетвердых шагов и
свалился, ругаясь и всхлипывая, и наконец заснул.
эпохой его молодости. Экспоненциальный рост демографического давления много
лет назад привел повсюду к переполнению всех судебных архивов, после чего
юридические процедуры были освобождены от документации до такой степени,
чтобы в самый раз хватило на круглосуточное отправление правосудия. Вот
почему Мур предстал перед судом в десять вечера, два дня спустя после
Рождества.
обвинительное заключение; он признал себя виновным, и судья приговорил его к
смерти в газовой камере, ни разу не подняв глаза от своих бумаг.
трапезы, на которую не обратил никакого внимания. Он не имел ни малейшего
представления о правилах судопроизводства в этом году, выбранном им для
проживания. Адвокат Круга с безучастным видом выслушал его историю, сказал
что-то о символических наказаниях и дал совет отказаться от выступления и
признать себя виновным в человекоубийстве при изложенных обстоятельствах.
Мур подписал предложенное заявление. Потом адвокат ушел, больше никто с
Муром не разговаривал, кроме тюремщиков, до самого процесса, и даже перед
отправкой в суд ему было сказано всего несколько слов. И вот теперь -
получить смертный приговор за то, что признал себя виновным в убийстве
убийцы собственной жены, - он не мог представить, что правосудие уже
свершилось. Несмотря на это, он сохранял неестественное спокойствие,
механически прожевывая принесенную по его заказу еду. Он не боялся смерти.
Он не мог в это поверить.
с единственной застекленной щелью высоко в металлической двери. Мур сел на
скамейку, и стражники в серой униформе захлопнули за ним дверь.
почувствовал запах газа. Запах усиливался.
лежащей в холодном бункере, ироничная мелодия юнгеровской песенки крутилась
в его голове:
пряталось в его подсознании? И он чувствовал, как это вырывалось наружу,
поэтому и просил Мура остаться с ним, чтобы предотвратить произошедшее?
голову и затопила мозг.
в наушниках обращавшийся к Элвину Муру голос: "...И пусть это послужит вам
уроком".