Чтение 14–й страницы книги ~Флаг родины~

Что касается Тома Рока, то его не видно с самого утра, и он, должно
быть, лежит взаперти у себя в каюте, еще не оправившись от вчерашнего
припадка.

Я убедился в этом, когда около трех часов пополудни, задержавшись у
входа в люк, граф д'Артигас знаком подозвал меня к себе.

Не знаю, чего он от меня хочет, но отлично знаю, что я ему скажу.

- Долго ли продолжаются припадки Тома Рока? - спросил он по-английски.

- Иной раз по двое суток, - ответил я.

- Что нужно с ним делать?

- Оставить его в покое, пока он не заснет. После крепкого ночного сна
приступ кончается, и Тома Рок возвращается к своему обычному состоянию.

- Хорошо, смотритель Гэйдон, если потребуется, вы будете по-прежнему
ухаживать за больным, как в Хелтфул-Хаусе.

- Ухаживать за больным?

- Да... на борту шхуны, до тех пор пока мы не приедем.

- Куда?

- Туда, куда мы прибудем завтра после полудня, - ответил граф
д'Артигас.

"Завтра... - подумал я. - Значит, мы держим путь не к африканскому
берегу и даже не к Азорским островам. Остается предположить, что "Эбба"
бросит якорь у Бермудских островов".

Граф д'Артигас уже поставил ногу на верхнюю ступеньку трапа, когда я в
свою очередь задал ему вопрос.

- Сударь, я хочу знать, я имею право знать, куда мы едем и...

- Здесь у вас нет никаких прав, смотритель Гэйдон. Ваше дело -
отвечать, когда вас спрашивают.

- Я протестую!

- Протестуйте, - холодно ответил надменный иностранец, бросив на меня
недобрый взгляд.

С этими словами он спустился в люк, оставив меня вдвоем с инженером
Серке.

- На вашем месте я бы смирился, смотритель Гэйдон, - сказал тот,
насмешливо улыбаясь. - Когда человека захватили в тиски...

- Он имеет право кричать, я полагаю...

- Какой смысл, раз никто не может вас услышать?

- Меня услышат позже...

- Позже... этого долго ждать! Ну что же, кричите сколько угодно!

После этого иронического совета инженер Серке удалился, оставив меня
одного с моими мыслями.

Около четырех часов дня в шести милях к востоку показался большой
корабль, идущий нам навстречу. Он быстро приближается и растет у нас на
глазах. Из двух его труб вырываются клубы черного дыма. Несомненно, это
военный корабль, так как на грот-мачте развевается узкий вымпел, и хотя на
гафеле не видно флага, я как будто узнаю крейсер американского флота.

Интересно, будет ли "Эбба" согласно обычаю салютовать крейсеру, когда
мы поровняемся с ним.

Очевидно, нет, ибо в ту же минуту шхуна меняет курс с явным намерением
избежать встречи.

Подобный маневр со стороны подозрительной яхты ничуть не удивляет меня.
Но я крайне поражен тем, как капитан Спаде производит этот маневр.

В самом деле, подойдя к брашпилю на баке, капитан останавливается у
небольшого сигнального аппарата, вроде пульта, передающего на пароходах
команду в машинное отделение. Лишь только он нажимает одну из кнопок
аппарата, "Эбба" делает поворот в четверть румба к юго-востоку, а матросы
ослабляют шкоты парусов.

Очевидно, был отдан некий приказ механику неведомой машины, управляющей
движением шхуны при помощи неведомого двигателя, система которого мне пока
еще неизвестна.

В результате этого маневра "Эбба" уклоняется в сторону от крейсера,
который продолжает идти, не изменяя курса. Да и ради чего стал бы военный
корабль преследовать парусную яхту, не вызывающую никаких подозрений?

Однако "Эбба" поступает совершенно иначе, когда около шести часов
вечера с левого борта появляется второй корабль. На этот раз капитан
Спаде, подав команду в аппарат, ложится на прежний курс и, вместо того
чтобы избежать встречи с судном, идет на восток, прямо ему наперерез.

Час спустя оба корабля находятся всего на расстоянии трех-четырех миль
друг от друга.

Ветер к тому времени совершенно стихает; команда встречного корабля,
трехмачтового торгового судна, спешит убрать верхние паруса. До утра на
ветер рассчитывать не приходится, и завтра, при таком штиле, трехмачтовик
несомненно окажется на прежнем месте. Что касается "Эббы", она продолжает
идти на сближение при помощи своего таинственного двигателя.

Капитан Спаде, разумеется, приказывает тоже спустить паруса, и команда
под наблюдением боцмана Эфрондата выполняет приказ с такой же изумительной
быстротой, как на гоночных яхтах.

Тут капитан Спаде подходит к правому, борту, где я стою, и без
церемоний приказывает мне спуститься в каюту.

Приходится повиноваться. Однако прежде чем покинуть палубу, я успеваю
заметить, что боцман вовсе не торопится зажигать сигнальные огни, тогда
как на трехмачтовом судне уже горит зеленый огонь на правом борту и
красный - на левом.

Для меня ясно, что шхуна намеревается пройти незамеченной мимо
встречного корабля. Ход ее несколько замедлился, но направление не
изменилось.

По моему расчету "Эбба" со вчерашнего дня ушла на восток миль на
двести.

Вернувшись в свою каюту, я чувствую какое-то смутное беспокойство. На
столе меня ждет ужин, но, едва притронувшись к пище, я ложусь на койку,
встревоженный, сам не знаю почему, и напрасно стараюсь заснуть.

Такое томительное состояние продолжается около двух часов. Тишину
нарушает лишь мерное покачиванье шхуны, журчание воды, струящейся вдоль
корпуса, да легкие толчки при поворотах судна на гладкой поверхности
спокойного моря.

В моей голове теснятся тревожные мысли, воспоминания обо всем, что
произошло за последние два дня, и я никак не могу успокоиться. Итак
завтра, после полудня, мы пристанем к берегу. Завтра, на суше, я снова
возьмусь за свои обязанности по уходу за больным Тома Роком, "если это
потребуется", как сказал граф д'Артигас.

Когда меня впервые заперли в глубине трюма, я заметил, в какой момент
шхуна вышла в море из залива Памлико; теперь - около десяти часов вечера -
я чувствую, что она остановилась.

Чем вызвана эта остановка? Когда капитан Спаде приказал мне уйти с
палубы, никакой земли не было видно на горизонте. По пути нашего
следования на картах нанесены лишь Бермудские острова, а в наступающих
сумерках сигнальщики на мачтах едва ли могут их заметить раньше, чем мы
пройдем еще пятьдесят - шестьдесят миль.

К тому же "Эбба" не только легла в дрейф, но стоит совершенно
неподвижно. Едва ощущается легкое, равномерное бортовое покачиванье. Даже
зыбь почти не чувствуется. Ни малейшее дуновение ветра не рябит гладкой
поверхности океана.

Мои мысли обращаются к торговому судну; оно стояло от нас не больше чем
в полутора милях, когда я спускался в каюту. Если бы шхуна продолжала идти
ему наперерез, она бы уже поровнялась с ним. Теперь же расстояние между
двумя кораблями не должно превышать одного-двух кабельтовых. Трехмачтовое
судно легло в дрейф при заходе солнца, и его не могло отнести к западу.
Без сомнения, оно на прежнем месте, и, будь ночь посветлее, я бы увидел
его через иллюминатор каюты.

Мне приходит в голову, что сейчас представляется удобный случай,
которым следует воспользоваться. Почему бы не попытаться убежать, раз
всякая надежда быть отпущенным на свободу для меня потеряна? Правда, я не
умею плавать, но неужели, бросившись в море со спасательным кругом, я не
доплыву до трехмачтовика, если мне удастся обмануть бдительность вахтенных
матросов?

Значит, надо прежде всего выйти из каюты и подняться по трапу... Ни в
кубрике, ни на палубе "Эббы" не слышно никакого шума... Должно быть, в
этот час команда уже спит... Рискнем...

Я пробую отворить дверь каюты, но она заперта снаружи. Этого следовало
ожидать.

Придется отказаться от плана побега, сулившего, впрочем, мало надежды
на успех.

Самое лучшее - уснуть, ибо если я не утомлен физически, то сильно
измучен нравственно. Меня преследуют неотступные вопросы, запутанные
противоречивые мысли... Хоть бы забыться сном!..

Должно быть, мне это удалось, так как я внезапно просыпаюсь от
какого-то странного шума, шума необычного, - такого я еще ни разу не
слышал на борту шхуны.

За стеклом иллюминатора, обращенного на восток, занимается рассвет. Я
смотрю на часы. Они показывают половину пятого утра.

Первым делом надо узнать, тронулась ли в путь "Эбба".

Нет, конечно, - ни на парусах, ни при помощи мотора. Иначе я чувствовал
бы знакомое покачиванье и дрожание корпуса судна; в этом я не мог бы
ошибиться. Кроме того, море, по-видимому, так же спокойно на восходе
солнца, как было вчера на закате. Если "Эбба" и шла на парусах, пока я
спал, то сейчас во всяком случае она стоит неподвижно.

Странный шум происходит от беготни и топота ног на верхней палубе, -
слышатся шаги людей, нагруженных тяжелой ношей. В то же время мне кажется,
что такой же шум и суета доносятся из-под пола моей каюты, из трюма,
сообщающегося с палубой через большой люк позади фок-мачты. Я различаю
также какое-то трение и царапание вдоль корпуса шхуны, над ватерлинией.
Может быть, к судну пристали шлюпки? Может быть, матросы грузят или