Чтение 80–й страницы книги ~Пылающий остров~

экстренное и чрезвычайное заседание парламента.

Пристав палаты, носитель черного железа, почти бегом совершал
трехвековую традицию обхода вестминегерских подвалов. Триста лет назад
здесь был раскрыт пороховой заговор Гай-Фокса, хотевшего взорвать
парламент во время торжественного заседания.

Теперь в каждом подвале фотоэлектрические автоматы включали свет
при одном лишь приближении людей, но люди эти все равно держали в
руках незажженные фонари.

Сегодня палата общин и палата лордов заседали совместно.

Одетый в старинный черный костюм и башмаки с чулками, спикер,
председатель палаты, нервничал. Он ждал донесения, что традиционный
обход завершен, а без этого он не имел права начать заседание. Не один
раз соскакивал он с окруженного решеткой кресла и вертел во все
стороны напудренным париком.

Но спикера беспокоило еще больше отсутствие первого лорда
казначейства - иначе говоря, премьер-министра - и других членов
кабинета. Неужели кабинет министров все еще заседает в доме премьера
на Даунинг-стрит?

Депутаты против обыкновения были на местах. Лидер оппозиции уже
сидел на своем месте против "скамьи казначейства" и всем своим видом
выказывал негодование по поводу столь пренебрежительного отношения
правящего кабинета к чрезвычайному заседанию парламента, а значит, и к
древнейшей в мире демократии.

Напряжение увеличилось еще больше, когда пришло сообщение о
продвигающейся к Трафальгарской площади демонстрации.

Напрасно ждал спикер. И пудра осыпалась с его парика. Это был,
может быть, единственный случай во всей истории существования
старейшего в мире парламента, когда на заседание его не пожелал
явиться ни один член кабинета.

Та часть процессии, с которой шел дядя Эд, не могла пройти к
Трафальгарской площади прямым путем, а повернула к Сити, чтобы через
давно исчезнувшие ворота старинной и узкой улицы Стрэнд проникнуть на
площадь. Демонстрация, как снежный обвал, увлекала все на своем пути.

Улица Стрэнд - улица юристов. К моменту приближения демонстрации
все они выскочили на улицу из залов заседаний в своих официальных
костюмах, в коих вершили дела. В человеческой лавине замелькали
напудренные парики, черные мантии и тоги. Но у всех этих пламенных
барристеров, крючкотворных клерков, деловитых атторнеев и солиситоров
высокочтимых их лордств судей, - у всех этих людей, несмотря на их
нелепые костюмы, были такие же испуганные глаза и опущенные головы, и
они также хотели дышать самым обыкновенным английским воздухом, ибо у
них тоже не было денег для приобретения акций спасения.

Процессия достигла Трафальгарской площади. Восемь людских потоков
вливались в нее с разных сторон, над головами людей колыхались
откуда-то появившиеся плакаты: "Воздуха!", "Воздуха англичанам!", "Мы
сумели спасти людей от войны, мы сумеем спасти их от удушья!",
"Снизить цены на акции спасения!", "Мир и жизнь!", "Требуем рассрочки
на акции!", "Мы хотим дышать!", "Люди, объединяйтесь во имя жизни!"

Трафальгарская площадь, несмотря на ее огромную величину, не
смогла вместить всех собравшихся. Толпы народа щупальцами протянулись
по всем прилегающим улицам.

Дядя Эд так и не мог пробраться к площади. Вместе с испуганной
девочкой, стоящей на подножке автомобиля, он оказался прижатым к
зданию суда на улице Стрэнд.

Может быть, благодаря этому около них оказалось больше всего
людей в странных нарядах. Девочка смотрела на них непонимающе и еще
более испуганно.

- Сэр, - обратилась она к дяде Эду, - скажите мне, что
происходит? Объясните мне. Я попала сюда случайно. Я искала по улицам
моего маленького братишку, Вы не можете мне помочь найти его?

Дядя Эд что-то промычал в ответ.

На площади с цоколя колонны памятника адмиралу Нельсону говорили
сразу несколько ораторов. На улице Стрэнд их, конечно, не было слышно.
Но они могли говорить только об одном. Они только могли требовать
воздуха, только права жить для тех, кто не мог приобрести акций
спасения. Они требовали от правительства принятия мер.

На маленькой уличке Уайт-Холл показались отряды полицейских.
Плотными рядами, вооруженные резиновыми дубинками, ом оттеснили толпу
от Даунинг-стрит.

Толпа постепенно отступала. Около черно-серых башен
Конногвардейской команды полицейские неожиданно рассеялись.

На крыше Национальной галереи, на арке, где начинается пустынная
улица Мэлл, и на других выходящих на площадь зданиях стояли пулеметы.
Поблескивающие стволы одновременно выдвинулись и показались толпе.

На улице Стрэнд были хорошо слышны выстрелы.

Толпа побежала. Может быть, задавленных и искалеченных в этом
паническом бегстве было куда больше, чем погибших под пулями.

Дядя Эд почувствовал эту обратную волну спустя минуту после
первых выстрелов, значения которых он не понял. Его оттеснили от
автомобиля и от стоящей на подножке девочки. Он видел ее умоляющий
взгляд.

Люди кричали. Крик этот несся с площади и пропадал на улицах.
Плакаты с требованием воздуха, мира и жизни валялись, растоптанные
толпой. Паника и ужас овладели людьми.

Дядя Эд напряг все свои силы.

- Тысяча три морских черта! - заревел он. - Я не собираюсь менять
свой курс!

Кто-то упал перед ним. Это дало дяде Эду возможность ловким
маневром протолкнуться к автомобилю. Дядя Эд чувствовал, что он во что
бы то ни стало должен добраться до девочки.

- Сэр, сэр, вы поможете мне? Я боюсь! - шептала она.

Ее сорвали с подножки и понесли в толпе. Жирный толстяк в парике
старался проложить себе дорогу. Под руку ему попала девочка. Она
вскрикнула от боли.

Дядя Эд видел это. Ему удалось дотянуться до толстяка, но в руке
его остался только парик. В толпе виднелась лысая голова, обрамленная
соломенно-рыжими волосами.

Девочка плакала.

- Пусть проглочу я морского ежа... - начал дядя Эд, но не
договорил.

Дрожащая, заплаканная девочка оказалась перед ним.

- Сэр, он мне сейчас сказал, что я все равно задохнусь! Разве это
правда? Разве это может быть правдой?

- Пусть никогда я не увижу океана, если правда! - сказал дядя Эд
и сунул в руку девочке фланелевый мешочек, который сорвал с груди.

Со стороны Трафальгарской площади все еще слышались выстрелы.

Глава IV. ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ

Матросов позвонил Марине по телевизефону и попросил разрешения
немедленно прийти.

Марина заволновалась. Этого никогда не было. Что-то случилось!
Она побежала к директору института хлопотать пропуск. К ее удивлению,
Николай Лаврентьевич, едва услышав о Матросове, тотчас распорядился
выдать ему пропуск.

Марина ждала Дмитрия, нервно расхаживая по лаборатории. Она
добилась, чтобы ненавистные ножницы были вынесены. Они стояли сейчас
на дворе под навесом, и Марина всякий раз делала крюк, чтобы не пройти
вблизи.

Фундамент от них все-таки остался. Даже он был неприятен Марине,
и она распорядилась поставить на нем лабораторный стол и сама взялась
помогать лаборанткам и технику.

Заниматься обычным делом она не могла. Все валилось из рук.
Матросов застал ее раскрасневшейся после перестановки в лаборатории.

Две лаборантки с бесцеремонным любопытством рассматривали
статного посетителя с седыми висками.

Под этими взглядами Марина чувствовала себя скованной и в душе
боялась, что Дмитрий подумает, будто она холодна с ним.

Марина не знала, куда посадить Матросова. Отправить своих
помощниц из лаборатории она стеснялась.

- Ну, покажи, - попросил Матросов, - где здесь ваша алхимия?

- Вот за тем свинцовым экраном, - показала Марина, не понимая,
зачем об этом спрашивает Матросов.

- Вот оно где, "марсианское производство", - задумчиво сказал
Матросов, глядя на закрытый проем в бетонной стене.

- Да, там сверхурановый реактор. Мы пытаемся утяжелить ядра
сверхтяжелых элементов. Превратить кюрий, берклий или менделевий в
радий-дельта.

- Понимаешь, какое дело... - замялся Матросов.

- Зачем ты пришел... сюда? - тихо спросила Марина, включая
электромотор, чтобы он начал жужжать.

- Выходит дело, неверно я сказал тебе в Брестской крепости, что
никогда больше не вернусь туда...

- Куда? В крепость?

- Нет, я говорил о Западе.

- Что ты хочешь сказать? - ужаснулась Марина.