Чтение 23–й страницы книги ~Сильнее времени~

- Как хорошо! Мне снилось, что я ранен, - обрадовалась Вилена,
вцепившись в бабушкину руку.

- Ранена, - поправила та.

- Нет, ранен. Второе орудие моей батареи погибло под гусеницами!
А какие были ребята! Орлы! Точно.

- Что ты, внученька. Танки сейчас разве что в музее можно
отыскать.

- Ах, бабуля, бабуля! Это ужасно! - твердила Вилена. - Неужели
люди жили так? Меня только что понесли в медсанбат.

- Ну знаешь ли! Доэкспериментировались на тебе. Если не
медсанбат, то врач требуется.

Она была права. Врач был нужен, и его пригласили. Он стал
неотступно наблюдать за Виленой. Это был профессор Сергей Федорович
Лебедев из Института мозга.

В отличие от родных Вилены, он не впадал в панику, считал, что
причин для беспокойства нет.

Но Вилена беспокоилась не о себе, а о том, что происходит в
ночной ее жизни, которая была и ее и не ее, а давно погибшего под
Берлином человека, и была не менее ярка, чем дневная.

Вилена видела себя на больничной койке в госпитале. Нога была
изуродована, загипсовала и "изуверски" подвешена на блоке. Лежать
можно было лишь недвижно на спине, и все время думалось, думалось,
думалось...

И думы эти были для нее так ясны, что утром она звала отца и
говорила:

- Я по ночам все думаю, размышляю... Спи я сейчас, я тебе все это
рассказала бы на математическом языке... Но сейчас мне легче показать
на пальцах, ты уж прости: во сне я математик, а просыпаюсь... не то!

- О чем же ты размышляешь по ночам?

- О строении вещества.

- Вот как? А знаешь ли ты, что в нашей фамильной хронике есть
упоминание: этими вопросами занимался дальний твой предок по матери
физик Ильин еще в двадцатом веке.

Вилена пересказала последний сон:

- Над головой у меня висела под потолком люстра. На внешнем ободе
было четыре электрических лампочки, на внутреннем - три.

- Люстра?

- Она представлялась мне моделью микрочастицы.

- Какой же? Микрочастиц сейчас известны сотни.

- Нет. Я хорошо помню, что их насчитывалось шесть.

- Так и есть. Середина двадцатого века.

- Но мне все они представлялись различными состояниями одной и
той же микрочастицы. Электрические заряды-лампочки вращались в ней с
различными скоростями, близкими к скорости света.

- Извини, в этом случае твоя микролюстра должна была бы излучать
энергию. И скоро "сгорела" бы.

- Нет. Внешние лампочки были белые, а внутренние синие. Это как
бы разные по знаку электрические заряды. И они взаимно компенсировали
излучение каждого "обода" с лампочками.

- Но ты сказала, что их разное число. Как они могли
компенсироваться?

- Внутренние лампочки вращались быстрее. Главное свойство
вещества, как я была уверена, - устойчивость и энергетическая
уравновешенность.

Отец с интересом прислушивался к ее "формулировкам", раньше столь
ей неприсущим, и подталкивал ее к развитию мысли:

- Если лампочек на внешней орбите на одну больше, чем на
внутренней, то этим определяется заряд частички?

- Верно! - обрадовалась Вилена. - Если число белых и синих
лампочек одинаково, то это нейтрон.

- Если белых больше на одну, то протон? - подсказал отец.

- А если синих больше, то электрон.

- Значит, частичка одна, состояния ее разные? Но раз нет
излучения энергии во внешнюю среду, частичка не расходуется? Так? -
заключал он. - Во всяком случае, здесь есть о чем подумать.

И профессор Ланской отправился в Институт истории физики и
откопал в архивах давнюю работу Ильина, в свое время отвергнутую, а
потом забытую. Она была основана не только на наглядном представлении
о строении микрочастиц, но и на новаторских математических приемах.

Начиная с двадцатого века физика развивалась другим путем.
Математический аппарат, крайне сложный, но доступный математическим
машинам, позволял не пользоваться наглядными картинами, находя
математические ответы на возникающие у физиков вопросы.

Однако в том же двадцатом веке видный физик того времени Нильс
Бор, как раскопал Ланской, высказал мысль о кризисах знания в физике.
Они возникали из-за переизбытка знаний. Зачастую до конца непознанное
явление все же объяснялось и даже предсказывалось. Но достаточно было
появиться какой-нибудь загадке (вроде опыта Майкельсона о
независимости скорости света от скорости движения наблюдателя), чтобы
предшествующие этому и такие удобные представления рушились, уступая
место новым. В опыте Майкельсона было доказано, что скорость света не
зависит от скорости движения Земли. Получалось, что скорость света
нельзя было складывать с какой-либо другой скоростью. Понадобилась
"безумная", как выразился Нильс Бор, идея Эйнштейна, чтобы объяснить
все. Былая механика Ньютона оказалась действительной лишь в
определенных пределах малых скоростей. Поддерживая Эйнштейна - его
почти никто не понимал, - Макс Планк и шутливо подбадривал ученого,
говоря, что "новые теории никогда не принимаются. Они или
опровергаются, или вымирают их противники".

- Не знаю, насколько "безумны" припомнившиеся тебе мысли Ильина,
- сказал Ланской дочери, вернувшись из Института истории физики. - Но,
во всяком случае, стоит вспомнить слова Ленина о неисчерпаемости
электрона...

Анна Андреевна сердилась на мужа. Ей казалось, что он нарушает
семейный сговор и помогает дочери попасть на звездолет.

А Юлий Сергеевич вовсе не пытался помочь дочери улететь. Он
просто, как ученый, увлекся давними забытыми идеями. Оказалось, что
"грубые" представления о "микролюстре" из снов Вилены позволяли с
помощью сложного математического аппарата вывести формулы для всех
параметров любой из микрочастиц, как бы коротко они ни жили, и
объяснить, что они не могут долго жить из-за неустойчивости.

В своем Кибернетическом центре профессор Ланской попытался
сделать то, что в свое время не успел сделать забытый Ильин:
подсчитать параметры различных элементарных частичек. Он пришел к
дочери с загадочным лицом.

- Не знаю, как все сотни микрочастиц, - встречая его, сказала
Вилена, - но известные мне шесть первых частиц... все получается
точно, как в экспериментах. Как раз сегодня ночью я уточняла (или
уточнял, не знаю, как сказать!) эти цифры.

- Любопытно, - заинтересовался отец. - Во всяком случае, давай
сверим, если ты запомнила.

- Конечно, запомнила. Я ведь теперь уже другая, не та, что
побаивалась математических задач, от которых отвыкла, играя на рояле.

- Я записываю. Говори.

- Пожалуйста.

Вилена, легко оперируя такими "заумными" понятиями, как "спин"
(характеристика "микроволчка"), магнитный момент, масса и
электрический заряд каждой частицы, назвала значения для всех "старых"
шести частиц, полученные из формул и опытов.

- Совпадения поразительны, - заключил Ланской. - Но самое
удивительное, что такое же совпадение я обнаружил и для всех остальных
неизвестных прежде Ильину частиц.

Отец и дочь составили каталог микрочастиц. В нем, как в
менделеевской таблице элементов, разместились все известные частицы, а
также и те, которые еще предстояло открыть.

Профессор Ланской, осторожный ученый, чего-то еще ожидая от
дочери, медлил с публикацией получившего вторую жизнь открытия.

И Вилена сообщила ему, что микрочастиц две, а не одна, как она
вначале говорила. Они отличаются знаками зарядов на внешней и
внутренней орбитах. Зеркальное их сочетание дают в природе протон +
электрон, антипротон + позитрон. Это и есть состояние вещества и
антивещества.

Межзвездный вакуум представлялся теперь пространством, имеющим
материальную структуру, образованную слипшимися зеркальными
микрочастицами. Когда-то произошла аннигиляция (кажущееся
взаимоуничтожение с выделением энергии), частицы слиплись, но не
перестали существовать. В природе ничто не исчезает. Частицы попарно
составили полностью компенсированные системы. На внешней и на
внутренней орбитах "микролюстр" оказалось вперемежку по одинаковому
числу белых и синих лампочек. Нельзя ощутить их электрический заряд
или магнитное поле, так же как и гравитацию. Даже масса их неощутима.
Но материя продолжает наполнять пространство, проявляя себя прежде
всего в передаче колебаний (свет, радиоволны). Вот чем определяются
"сказочные свойства" эфира, которые ставили когда-то физиков в тупик:
полное отсутствие плотности и одновременно упругость сверхтвердого
тела.

- Ты это тоже видела во сне? - спросил профессор Ланской,
выслушав дочь.

- Нет, - призналась она. - Мне просто стало ясно, что это так.
Более того: если разъединить пару слипшихся частиц, из бесконечного