Чтение 66–й страницы книги ~Сильнее времени~

спросила:

- Так вот, сестренка моя из будущего, откройся мне! Почему мы так
сурово обошлись с Петей тен-Кате?

Виленоль смутилась, покраснела, потом оправилась:

- Он предательски повел себя - выступил против Великого рейса,
против своих и моих друзей.

- Ах вот как? А ты не подумала, что никто из этих друзей не
переменил своего отношения к Пете тен-Кате? Он ведь ничего другого не
хотел, кроме блага человечеству.

- Не надо меня уговаривать! - запротестовала Виленоль.

- Может быть, найдем причину? - предложила Вилена.

- А как? - удивленно взглянула на нее Виленоль.

- Рассказывай.

- О чем?

- Все, что теперь помнишь о своей прапрабабке.

- Об Аннушке? Но я ничего о ней как следует не знаю.

- Как так ничего не знаешь? У меня тоже пробуждали генную память.
Мне снились сны... сны из далекого прошлого... Тебе не снятся?

- Нет. Я просто кое-что помню.

- Давай попробуем представить себе жизнь твоей Аннушки Иловиной.

- Право, я не знаю... Все так смутно...

- Так что ты помнишь о ней... самое далекое?

- Помню подвал... Окна под сводчатым потолком, а на нем разводы
мокрых пятен. В окнах - серый колодец...

- Это внутренний двор дома, - решила Вилена. - Ну еще?

- Помню, что было весело, а почему - не знаю. Часто пар стоял в
подвале. Помогала маме стирать...

- Это Аннушка помогала, а не ты.

- Ну конечно! И помню еще отца... разного...

- Как это так разного?

- Сначала в кепке, усталого... от него пахло машинным маслом...
Наш город он называл Питером.

- На заводе работал.

- Потом - веселый такой, в матросской бескозырке, в тельняшке...
Братик Андрюша все примерял тельняшку, а я - бескозырку... перед
зеркалом.

- Не ты, а Аннушка.

- Прости, все путаю. И помню того же отца в бескозырке, но с
пулеметными лентами крест-накрест на груди. Говорил, что буржуям -
амба и еще про Зимний...

- Это очень интересно. Значит, он был не только современником
Великой Октябрьской революции, но и ее участником.

- Помню его лицо. Была в нем и гордость, и строгость, и пыл
борьбы. Хорошо помню потому, что все старалась перед зеркалом передать
его выражение.

- Так вот когда в твоей Аннушке начинали пробуждаться ее
способности!

- Я не знаю... И снова помню отца. В кожанке, в скрипучих ремнях.
И все плакали...

- Значит, уходил на фронт, - заключила Вилена. - Гражданская
война.

- Вспоминаю уже не подвал, а огромную пустую комнату,
нетопленную... На потолке фигурки крылатых мальчиков. Интересно было
заставлять братика Андрюшу принимать такие же позы.

- Режиссерские замашки?

- Ну что ты!.. Прежняя барыня проходила мимо бывшей своей
гостиной с задранным носом, на нас и не смотрела... а раньше посылала
меня за извозчиком.

- Значит, в том же доме переехали... прачкины дети...

- Интересно было представлять эту барыню перед зеркалом. Братик и
мама смеялись.

- Определенно актерские замашки. А барыня? Тоже смеялась?

- Тоже. И совсем не сердилась. Помню, как учила и хвалила меня за
произношение и понятливость. Артисткой она была.

- Это уже факт биографии! И что еще?

- Потом очень смутно... Ведь каждый, если начнет вспоминать свое
прошлое, увидит лишь несвязные картинки... И еще засели у меня в
памяти стихи.

- Прочитай.

О ветер города, размеренно двигай

Здесь неводом ячеек и сетей,

А здесь страниц стеклянной книгой,

Здесь иглами осей,

Здесь лесом строгих плоскостей,

Дворцы-страницы, дворцы-книги,

Стеклянные развернутые книги.

- Постой, постой! Это уже совсем другое время! Судя по всему, это
описание новой Москвы! Это, пожалуй, вторая половина двадцатого века.
Ты попросту не можешь этого помнить.

- А я помню. И даже скажу, чьи это стихи, где их слышала. Это
Хлебников! И читали их в Брюсовском институте, куда я бегала из студии
Художественного театра послушать поэтов.

- Хлебников? Двадцатые годы! А описана в стихах Москва
семидесятых годов. Это же проспект Калинина, построенный чуть ли не
полвека спустя. Дома в виде развернутых книг. Стекла - строчками...
Иглы высотных зданий!..

- Я сама не знаю, - смутилась Виленоль. - Я ведь только
вспоминаю. Говорят, что поэзия и фантастика - сестры. Видимо, поэт
угадал замыслы будущих зодчих...

- Ваятелей лица эпох! - подхватила Вилена. - Но это значит, что
твоя Аннушка, очевидно, перебралась с родными уже в Москву.

- Да, да, конечно! Москва! Шум, суета, звонкокопытные лихачи и
лохматые увальни-битюги. Трамваи, до одури звенящие и переполненные...
И все люди торопятся...

- Да, так и описывают Москву тех времен.

- А потом - огненная река льется в подставленный ковш. И во все
стороны летят веселые искры. Ярко так!

- Завод?

- И брат мой - уже инженер.

- Аннушкин брат Андреи Михайлович Иловин. Должно быть, она с ним
уехала. На Урал.

- Почему на Урал? - удивилась Виленоль.

- Я ведь изучила все, что могла, о жизни Ильина, когда
унаследовала его память. Мой Ильин встретился с твоей Аннушкой на
Урале, где она играла на клубной сцене. На первых ролях была.

- Ой, помню, помню! Миша Ильин! Приехал из Ленинграда к родным.
Так все быстро случилось...

- Да, Аннушка твоя стремительная была. Разом выскочила замуж...

- И мы вместе отправились в Москву... за своим будущим!

- Это ты хорошо сказала - "за будущим"!.. И что же у тебя
всплывает в памяти?

- Вокзалы... набитые пассажирами залы, теснота, узлы, чемоданы,
чьи-то беды, горести... Пожалуй, я тогда на людское горе больше всего
насмотрелась.

- Не ты, а Аннушка.

- Это теперь все равно. Ночевали мы среди узлов, в грязи. Негде
нам с Мишей было остановиться... Иной раз на ночь всех выгоняли из
помещения. Приходилось "гулять"... Картинки ночной Москвы так и
вспоминаются, будто вчера виденные. Костры на улицах... можно
погреться. Рельсы трамвайные меняли. Задушевный разговор с рабочими...
шуточки... И поддерживали они нас с Мишей...

- Ильин обивал тогда пороги учреждений, это я выяснила... Впервые
знакомил со своей теорией микрочастиц, хотел завоевать весь мир!

- Аннушка тоже хотела. Как удивились в Художественном театре,
лучшем театре столицы, когда провинциалка попросила дать ей роль Анны
Карениной в только что появившейся пьесе по роману Льва Толстого!..

- Можно себе представить! - улыбнулась Вилена. - И тебе дали
сыграть? - тоже забыв, что речь идет о далекой по времени Аннушке
Иловиной, спросила она.

- Должно быть... Я помню совсем пустой зал... в нем несколько
"художников", как называли тогда актеров Художественного...
Аплодисментов не было. Только знаменитый артист, игравший Вронского,
шепнул: "В вас, Анна Михайловна, что-то есть!" В фойе потом главная
исполнительница роли Карениной обнимала меня, сулила будущее... Так и
приняли мою провинциальную Аннушку в Художественный театр.

- Говорят, редчайший это был случай, - подтвердила Вилена. - Но
был!.. А что еще вспомнишь?

- Госпитали... выступления перед ранеными... или прямо перед
солдатами на передовой. И бомбежку на фронте помню... И еще помню
бомбежку Москвы... С крыши все хорошо видно. Прожекторные лучи
пересекаются на сверкающей фигурке игрушечного самолета... Только он
был не игрушечный, а страшный... С крыш сбрасывали зажигалки... Они
плевались злыми искрами, совсем не такими, как на металлургическом
заводе... А в одном госпитале застала я, то есть моя Аннушка, своего
Мишу Ильина...

- Нога у него была в гипсе и подвешена на блоках, - напомнила
Вилена.

- И ты помнишь! - обрадовалась Виленоль.