сидящий на металлическом стульчике возле моей кровати.
на него. Он внимательно всматривался мне в лицо, и его острый кадык то и
дело судорожно дергался вверх и вниз. Под глазами у него висели мешки,
набрякшие бурые мешки, отчего вид у него был не очень здоровый.
собственными словами и, резким звуком прочистив горло, повторил: - Конечно
узнаю, Снаут.
этого сжимал в кулаке.
сутки...
свою руку. Сгиб локтя был усеян красными точками.
Концентрат внутривенно и шок-уколы. Как учили. - Он усмехнулся и
подтолкнул шприц носком ботинка, так что тот закатился под кровать.
за которым быстро угасал закат. Черная спина океана теряла в сумерках
характерные детали, и можно было представить, что там, снаружи, за стенами
Станции, простирается голое поле. Обыкновенное земное поле, упирающееся в
березовую рощу. Или в сосновый лес.
опять лег, поправив подушку. Меня не покидало ощущение, что все происходит
в бреду. Снаут исподлобья глядел на меня.
Сарториус?
тебе визит, - он вновь скупо усмехнулся, - без предварительной
договоренности.
несколько суток назад...
затуманенные. Он слишком часто пил... после всего того, что случилось с
нами, и я еще подумал тогда, что это может для него плохо кончиться. Но я
его не осуждал. Я и сам был бы не прочь напиться - до слез, до истерики,
до беспамятства, - только я знал, что это ничему не поможет и ничего не
изменит. Опьянение неизбежно пройдет - и ты вновь окажешься лицом к лицу с
тем же самым, ничуть не изменившимся миром.
могло показаться, что он не расслышал или не понял моих слов. Его
загорелый лоб больше уже не шелушился и блестел от пота, хотя кондиционер
работал вполне исправно.
повторил я, склоняясь над его креслом.
черного свитера. - Не хочу ничьего возвращения. Неужели тебе мало, Кельвин?
словно отгораживаясь от меня.
но он же и самый пагубный. Хорошо, сиди и пей, и проклинай этого
могущественного младенца, который не ведает, что творит, а я пойду к
Сарториусу. Пусть еще раз снимет мою энцефалограмму в бодрствующем
состоянии, только на этот раз я буду усиленно думать на вполне
определенную тему. И если что-то действительно получится, вас с
Сарториусом это никак не заденет. Это будет касаться только меня.
ладонь от лица. - Ты вновь лезешь в болото, из которого все мы только что
еле выбрались. Наверное, ты просто мазохист, Кельвин. Больной психолог.
надрывом проговорил он, по-прежнему отгораживаясь от меня ладонью, - мало
того, что мы все больны... Так нам еще присылают больного психолога!
смешно.
дискуссию. Можешь смеяться здесь сколько угодно, а я сейчас же иду к
Сарториусу. Надеюсь, у него еще не атрофировался интерес к научным
экспериментам - мы же все-таки ученые, исследователи...
уговаривай нашего Фауста, и делайте что хотите. Только не трогайте меня.
Меня нельзя трогать руками, Кельвин, на мне уже живого места нет. Давай,
выклянчивай у него новую... копию...
громких глотков и неожиданно остро взглянул на меня:
экспериментируй. Контакт - святое дело. Только без меня. С меня довольно.
Я больше ничего не хочу... вообще ничего... Иди к Сарториусу, Кельвин. Но
если сюда явятся чудовища... пеняй на себя.
Снаута. Я не нуждался ни в чьем согласии. Я должен был предпринять эту
попытку, должен! Иначе мне оставалось, как некогда это сделал Севада,
направить машину в глубь какого-нибудь подвернувшегося быстренника. То,
что все эти дни и ночи - безысходные дни, одинокие ночи! - зрело во мне,
должно было воплотиться в действие. Боль утраты не стихала, эта боль
угрожала самому моему существованию. Дважды потерять... Дважды... Это было
невыносимо.
направился к Сарториусу.
даже не заходил в свою комнату - я все-таки заглянул в библиотеку и
связался с ним по видеофону. Доктор Сарториус был не из тех людей, к кому
можно заявиться в любое время дня и ночи, не договариваясь о встрече
заранее.
немного набок голова Сарториуса с ежиком серых волос и большими синеватыми
ушами.
своих холодных глаз, скованных контактными линзами. Его длинная нижняя
челюсть слегка пошевеливалась, словно он что-то перекатывал во рту.