Было уже не до бумеранга, назад бы без оглядки. Но ослабели ноги, да и все
равно поймают в чаще.
А те смотрели с ухмылками. Разные были ребята - и такие, как Ежики, и
старше. И лица разные, но чем-то похожие. Выражением. И словно одинаково
припудренные серой пыльцой. Старшему было лет пятнадцать - волоски уже над
мокрой растянувшейся губой.
Лучась улыбками и прыщиками, предводитель встал:
- Охотишься, значит... А ну-ка, подойди, мой хороший...
Ежики сделал два слабеньких шага. Все равно не убежать.
- Не... я не охочусь. Я просто так бросал. - Голос каким-то противно
тоненьким сделался.
Предводитель сказал:
- Охотишься, охотишься... Все охотятся в этой жизни друг за другом. И
получается - сперва ты охотник, потом ты же добыча. Судьба - индейка, жизнь
- копейка... Копейки есть?
- Не...
- Если есть, отдай сам. А то проверим и... Жижа, что бывает тем, кто
говорит неправду?
Тощенький большеухий Жижа сидел по-турецки. Он поднял печальное треугольное
личико, сказал пискляво:
- Больно бывает... ой как больно, прямо даже нестерпимо.
Ежики испугался не боли. Испугался бессилия, зловещей неизвестности, чужих
грязных пальцев, которые вцепятся в него.
- Ребята, я... у меня только вот... - Он суетливо зашарил в кармане. - Но
на нее ведь ничего не купишь, она старая...
- Ну-ка, ну-ка... - Монетка перешла к предводителю. - Глядите, детки.
Мальчишки вскочили, застукались лбами над добычей.
- Фи, - сказал писклявый Жижа. - С голого петушка - ни пера, ни гребешка.
Тын, давайте его лучше почешем.
- Дурень, - отозвался предводитель Тын. - Это ан-тик-ва-ри-ат...
"Что же я наделал!" - ахнул наконец Ежики. Чуть не заплакал:
- Ребята, отдайте... Ну пожалуйста! Это же йхоло!
По всем законам отбирать йхоло было нельзя. Но этим оказалось наплевать на
честные правила ребячьего мира. Толстый сопящий мальчишка оглянулся на
Ежики.
- Нам-то что? Хоть йхоло, хоть... дуля с колом, - сказал он. Даже похлеще
сказал.
Но Тын оказался хитрее.
- Йхоло? А поклясться двумя кольцами можешь?
Ничего особенного не было в такой клятве. Надо сцепить правый и левый
мизинцы, потом дернуть, разорвать и сказать, глядя прямо в глаза тому, с
кем говоришь:
Если лопнут два кольца,
Буду гадом без лица.
Просто, зато железно. Редко кто мог под такой клятвой схитрить. Это уж если
совсем никакой совести и стыда перед собой нет.
Ежики пробормотал:
- Кто по пустякам такие клятвы дает...
- Йхоло разве пустяк? А?
Поймал его Тын! И смотрел, ухмыляясь.
Монетка не была еще йхоло. Чтобы вещь стала таким талисманом, надо ее
поносить с собой, привыкнуть. А потом подержать в кулаке над пламенем
настоящей свечки - до тех пор, пока терпит рука. Вот тогда - йхоло... А
Ежики еще не успел. Он и забормотал про это - умоляюще, с плаксивой ноткой.
И безнадежно...
- А обманывать нехорошо, - ласково перебил Тын. - Жижа, что бывает тем, кто
обманывает?
- Ой, что бывает!.. - с готовностью запищал Жижа. - Ой, даже совсем
ужасно...
Двое ухватили Ежики за локти, один - за плечи и уперся коленом ему в
поясницу. А мерзкий Жижа присел, стиснул ему клейкими ладонями щиколотки.
Ежики понял, что пришел в жизни миг отчаянной битвы. Насмерть! Он рванулся
с такой яростной силой, что все четверо отлетели кто в кусты, кто на камни.
Отскочил и Тын. Округлив рот мокрой буквой "О".
Враги полежали, отдохнули и, пригибаясь, начали подбираться. Отчаяние
гудело в Ежики...
- Сто-оп, - вдруг сказал Тын. - Мальчик-то не прост...
Ежики метнулся, схватил с камней бумеранг.
- Храбрых мы уважаем, - задумчиво сказал Тын.
Ежики выдохнул:
- Отдавайте монету...
- Ну уж, так сразу... Ты ее сам отдал. Теперь за монету выкуп.
- Какой?
- А такой... Да не маши загогулиной то. Если надо будет, все равно скрутим
и причешем. Лучше слушай. Три дня будешь приносить нам дань. Подарки. Потом
отдадим твою деньгу... Идет?
Куда деваться-то? Ярость и сила уже оставили Ежики. Он понуро кивнул.
- Колечками пусть поклянется, - предложил один из мальчишек. Тын возразил:
- А на шиша. Если хочет монету, придет без клятвы.
...Три дня подряд платил Ежики дань "садовым троликам" - так называла себя
компания Тына ("тролик" - это помесь подземного тролля и дикого
австралийского кролика, так объяснил Тын). В сводчатом подземелье, под
фундаментом срытой усадьбы, у троликов было убежище - они называли его
бункером. Ежики, маясь от стыда, носил в бункер то банку натуральных
засахаренных вишен, то коробку с большими орехами, где в некоторых не
ядрышки, а мелкие игрушки-сюрпризы, то магнитный диск с фильмом-серией про
Маугли. Носил, конечно, тайком от мамы, и потому было тошно вдвойне. И
никому ничего не говорил.
Можно было признаться во всем Ярику, можно было поднять на ноги Морских
орлят. Уж отряду-то шайка троликов была вполне по силам. Но пришлось бы
рассказать ребятам, как позорно, без боя отдал монетку. При мысли об этом
лицо и уши обдавало горячим паром.
Тролики встречали Ежики добродушно. Говорили спасибо. Усаживали с собой.
Угощали сваренным на старой микроволновой печке густым, как смола, чаем.
Рассказывали истории, от которых было тошно, будто босыми ногами вляпался в
какую-то мерзость. Один раз дали даже глотнуть дыма из старинного черного
мундштука с набалдашником - трубка мира, мол. Он закашлялся, поплыло в
глазах.
- Хватит! - приказал Тын. - Мальчик нежный, мужские забавы не для него...
Акунин Борис
Роллинс Джеймс
Белов Вольф
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Маккарти Кормак