образовали нечто новое, но результат оставался для меня неразрешимой
загадкой. Я попытался сосредоточиться на охоте, чтобы хоть немного рассеять
одолевшую меня мрачную меланхолию.
Я вывел из сарая снегоход и поехал вдоль невысокой горной цепи, на одном из
отрогов которой и гнездился домик Гарри. Проехав мили две, я наткнулся на
утоптанную площадку. Здесь было полно свежих оленьих следов - их еще даже
не успело замести снегом. Я спрятал машину за молодой сосновой порослью,
остановился, достал ружье и наркопистолет и стал ждать.
Пятнадцать минут спустя из-за деревьев рысцой выбежал лось. Он остановился
на краю поляны, понюхал воздух и принялся рыть копытом снег. Я подождал,
пока он осмелеет и выйдет на открытое место, потом, так и не слезая с
машины, выстрелил. Я промахнулся. Испуганный лось прыгнул вперед и принялся
продираться через снег, доходивший ему до колен. Он бежал вниз по склону, к
другому краю леса. Я отбросил ружье, схватил наркопистолет и, держась за
руль одной рукой, погнался за лосем.
Лосю приходилось нелегко. Он скакал по глубоким сугробам, а метель швыряла
снег прямо ему в морду и мешала смотреть вперед. Я подъехал поближе и
выпустил несколько стрелок. Но лось заметил меня и в последний момент
ухитрился свернуть влево.
Я продолжал гнаться за животным, заходя справа. Лось заревел. Я выстрелил.
На этот раз лось упал. Несколько секунд его ноги судорожно дергались, потом
животное погрузилось в наркотический сон.
Я остановился рядом с лежащим лосем и сошел со снегохода, прихватив с собой
ружье. Я приставил дуло ружья ко лбу лося и вдруг понял, что я не могу
смотреть на то, что собираюсь сделать. Тогда я отвернулся, не глядя нажал
на спусковой крючок и положил ружье в машину.
Лось был слишком большим, чтобы его можно было погрузить на снегоход
целиком. Нужно было разделать тушу - иначе я просто не сдвину его с места.
Я вытащил нож и принялся за работу. Нож нужно было взять разделочный, а я
об этом не подумал. Теперь оставалось только ругать себя и орудовать тем,
что было. Я кое-как ухитрился вырезать два больших куска фунтов по
пятьдесят каждый, погрузил их на заднее сиденье и отвез домой. Там я
сбросил мясо в погреб, закрыл за собой дверь и поехал обратно, чтобы
забрать остальное. Он ничего не сказал, а я тоже был не в том настроении,
чтобы начинать беседу.
Обратный путь показался мне куда длиннее двух миль. Я не мог отделаться от
мыслей об этом новом Джекобе Кеннельмене, убийце животных, мяснике. Когда я
наконец нашел искромсанную лосиную тушу, мне хотелось лишь одного - как
можно быстрее покончить с этим делом. Я спрыгнул с машины и принялся резать
мясо, все еще истекающее кровью, и грузить его на сани. Я уже почти
разделался с тушей, когда яркий луч ручного фонаря выхватил меня и снегоход
из темноты.
Пистолет и ружье стояли рядом с сиденьем дулами кверху. Я схватил ружье,
развернулся и выстрелил. Раздался испуганный визг. Фонарь упал в снег и
погас. На мгновение я ощутил радостный подъем. Потом мои мозги, последние
несколько минут бездействовавшие, снова заработали, и я понял, что только
что выстрелил в человека.
В человека. А человек - это уже не лось. Это куда серьезнее.
Я застыл, глядя на скорчившееся тело. Я молился, чтобы этот человек был
здесь не один, чтобы сейчас из-за деревьев вышли правительственные солдаты
и попытались убить меня - ведь тогда это можно было бы считать самозащитой,
это было бы хоть каким-то оправданием для меня. Но человек был один. За его
спиной никто не стоял. Осознав, что никаких смягчающих обстоятельств у меня
нет, я бросил ружье и пошел к лежащему, сперва пошел, потом побежал. Мои
легкие разрывались, метель хлестала меня по лицу, ноги вязли в снегу.
Я упал рядом с этим человеком и повернул его лицом вверх. Он был одет в
штатское. Это был мужчина сорока - сорока пяти лет, высокий, довольно
худой, с черными, начинающими седеть усами. Рот его был приоткрыт, глаза
закрыты. Я поспешно осмотрел его и нашел, куда попала пуля. Дела обстояли
не так плохо, как я сперва подумал. Я ранил его в правое бедро. Я ощупал
ногу и убедился, что кость не задета. Рана кровоточила, но не сильно.
Мужчина явно был без сознания - боли от раны и самого осознания факта, что
в него стреляли, оказалось достаточно, чтобы отправить пострадавшего в
обморок - а возможно, и вогнать в шоковое состояние.
Минуты три спустя я осознал, что бездумно пялюсь на снег. "Шевели мозгами,
Джекоб!" - прикрикнул я на себя. Возьми себя в руки и рассуждай здраво. Ты
выстрелил в человека. Ты. Тебе придется смириться с этим фактом. Теперь
тебе нужно что-то предпринять. Причем быстро. Если я отвезу этого человека
в хижину, то смогу извлечь пулю при помощи подручных инструментов, которые
наверняка найдутся на кухне. Я могу остановить кровотечение. Остается еще
шок...
Следующее, что я осознал, - что гружу этого человека на снегоход. Я поискал
оружие и убедился, что при нем ничего нет. Возможно, он, как и Гарри,
снимал домик где-нибудь поблизости - например, вон за той рощицей. Он
услышал выстрел, подошел, увидел лося и остался посмотреть, не вернусь ли
я. Просто добропорядочный гражданин попытался поймать браконьера. И
заработал дырку в ноге.
Я забрался на водительское сиденье, пристегнулся и погнал сани вниз по
склону, стараясь ехать как можно быстрее. Лишь через двадцать минут,
оказавшись рядом с оградой, я осознал, что везу пострадавшего не в хижину,
а в больницу, наплевав на возможность быть узнанным.
Но к этому моменту мои эмоции немного улеглись. Я снова обрел способность
мыслить логично. Я ранил человека. Рана не смертельна. Само собой
разумеется, что он нуждается в квалифицированной медицинской помощи. Но это
не повод, чтобы я рисковал собой и Им, когда мы так далеко зашли и столь
многого достигли. Приняв решение, я почувствовал себя лучше. Я развернулся
и поехал к главным воротам, где располагалась центральная спасательная
станция.
Я остановил снегоход футах в пятистах и посмотрел через дорогу на здание
станции. Ее окна мягко светились. Я быстро отвязал ремень, удерживавший мою
жертву, подхватил ее на руки - никогда бы не подумал, что я могу с такой
легкостью нести взрослого мужчину, - и отнес к зданию станции. Я прислонил
пострадавшего к двери, постучал и бросился бежать.
Подбежав к снегоходу, я вскочил на переднее сиденье и оглянулся посмотреть,
что происходит. Прошло несколько секунд. Я уже подумал было, что мне
придется вернуться и постучать погромче. Потом дверь открылась, и раненый
упал внутрь, прямо на руки спасателю. Я развернул сани и погнал их обратно
в горы, через сугробы, леса и прогалины. Быстрее, быстрее...
Спасатель обязательно обнаружит рану. Он доставит этого человека в
Кантвелльский медицинский центр куда быстрее, чем это мог бы сделать я, - у
спасателей есть джипы. Пулю извлекут. Кровотечение остановят. Гангрена
начаться не должна. Но все-таки я выстрелил в человека... Это по-прежнему
остается у меня на совести. Я обречен жить с этим воспоминанием.
Мне не хотелось возвращаться к лосиной туше, но я знал, что сделать это
придется. Я все посбрасывал, когда усаживал пострадавшего в снегоход, а Ему
нужно мясо.
Ему...
Только сейчас я сообразил, что мог бы отвезти раненого к Нему, и Он
мгновенно исцелил бы беднягу. С человеком все бы было в порядке, ему бы не
пришлось терпеть длительное и болезненное лечение, которое теперь его
ожидает. Я понял, что последние несколько часов думаю чем угодно, но только
не головой. Если мне не удастся вернуться к привычному логическому
мышлению, то меня ждут большие неприятности. Происходящее явно можно
считать первыми признаками безумия, от которого не застраховано ни одно
мыслящее существо. Тогда домосед начинает носиться по свету, одиночка -
искать общества, а логически мыслящий человек - действовать под влиянием
эмоций...
Я погрузил лося на снегоход и отвез его к хижине. Мне пришлось здорово
попыхтеть, прежде чем я дотянул лосятину до лестницы и сбросил ее в погреб.
Посмотрев на замерзшее мясо, я сказал:
- Я устал.
Собственный голос показался мне каким-то чужим. В нем слышались сдержанные
металлические нотки, слабые, но отчетливые. Такие голоса можно услышать в
горячечном бреду, когда к вам подбираются демоны или гномы.