друга прикрываются. Значит, и у них не все можно? Или... или пора задать тот
вопрос, который мучил его уже столько дней: да Боги ли это?
неожиданно заметил Лилар. - Уж не поглупел ли ты от чрезмерного усердия и
повиновения?
человек. - Легко ребенку спросить: чем огонь разжечь, как твердую глину
мягким воском сделать... Но проходит детство, и хочется спросить: ежели есть
друг и есть закон, то чьему голосу внимать? И если тебя осудили прежде, чем
ты в дом вошел, то стоит ли говорить, когда приговор составлен заранее? Не
поискать ли другой дом с другим другом?
привыкну спрашивать себя: а чего мне остерегаться, чтобы в один прекрасный
день я не пришел в дом друга и не почувствовал себя лишним? И вот уже я буду
не я, а тот, кого желали встретить вы...
Инебел всей кожей чувствовал, что многим здесь очень и очень неловко.
вскочил и, слегка переваливаясь, побежал вокруг едальни. Передник, слишком
длинный спереди, путался в ногах, и так же путалась и спотыкалась длинная
тень, скользящая рядом вдоль глиняной загородки.
скажу тебе несколько слов, хотя действительно решил больше не посвящать тебя
в свои мысли. Но прежде ответь мне на один вопрос: вот ты много лет приходил
ко мне, и слушал меня, и спрашивал... А задумался ли ты хоть раз над тем,
что же я, старый гончар Арык Уныния, которого все привыкли называть просто
Арун, что же я получал от тебя взамен своих слов?
хорошую фасолину, зерно встало ему поперек горла.
конечно...
радость туда же... Ну, хорошо. Этого ты не знаешь. Не потрудился подумать.
Ну а если ты завтра пойдешь к своему Неусыпному и перескажешь все то, что
здесь видел и слышал?
казалось, что ты действительно приносишь мне радость. Что-то вроде того, как
чесать за ухом. И мы квиты.
ресницами миндалевидные, не аруновские, глаза - так слушают, когда уже
известно, о чем будет идти речь, но важность говоримого не позволяет не то
чтобы встать и уйти, а даже показать свое отношение к предмету разговора.
Вежливые были сыновья у Аруна, почтительные. Рыбаки слушали со спокойными
лицами, но напряженными спинами - их-то это тоже касалось. Инебел же маялся
оттого, что никак не мог понять, как помочь самому себе, когда приходишь
поговорить о самом сокровенном, а тебя умело и обдуманно сталкивают на
другой, тоже очень важный и волнующий разговор, но об этом можно и в
следующий раз, без него можно прожить и день, и два, и обе руки... Но за
тебя думают, за тебя спрашивают, за тебя отвечают.
И может быть, перед этим кто-то тоже смотрел ему в рот - ах, учитель! И
учитель млел: сынок... Могло быть? Естественно, могло. Потому что за
радостью теряешь чуткость недоверия. Так что же надо давать взамен мудрости
тех, кто учит тебя не по долгу родства? Наверное, ты уже сам ответил себе в
мыслях своих, мой юный Инебел: верность не только в тех делах, которые
свершены, но и в тех, которые предстоят. Единение в мыслях, которые уже
созрели и которым еще предстоит созреть. Спокойствие за то, в чем ты повинен
не был и никогда повинен не будешь. Вот мера твоей благодарности.
вечных красок, я поступлю неугодно тебе? И главное: как оценить меру
верности в своих мыслях, учитель? Ведь что бы там ни было, эти мысли - мои,
а не твои.
спроси меня, и я отвечу.
передавать свои собственные. Или мне это только кажется?
Арун. - Ты обладаешь некоторыми способностями... не без того... и в степени,
которая могла бы удивить даже жрецов.
законом, выбитым на ограде Закрытого Дома. Оно нарушает законы естественного
предназначения, по которым ногам полагается ходить, рукам - принимать формы,
сообразные с работой, а голове - сопоставлять свой опыт с уроками чужой
жизни, дабы от соприкосновения твоих мыслей с чужими, как от удара двух
кремней, рождались разгадки сокровенных тайн.
интонациям отца. - Образно мыслишь, юноша, образно, но верно.
учитель, как я смогу услышать твои мысли, чтобы согласовать с ними свои
поступки? Ведь течение моих мыслей отличается от твоих, как левая рука от
правой.
сопоставляй! Выуживать из старших готовые мысли - о таком только худородку
впору мечтать. Ты глаза раскрой пошире, да кругом гляди, а не только на
нездешнее-то обиталище! А потом думай! Ты у меня в доме покрывала клетчатые,
наградные, что на зависть всей улице, - видал? Не видал. А чтоб урока мой
дом не исполнял, слыхал? Не слыхал. Значит, и из кожи вон я не лезу, и
забивать себя в землю не позволяю. Ты вон сколько лет секрет краски своей
искал?
Инебел. - Не отдать принадлежащее - воровство.
спишь - тайны тебе недостает? Ну, что молчишь? Что надобно, чтобы спать сном
сладостным и легким?
меня, что Боги карают за непочтение прежде всего беспокойством сна.
маковую головку, его возражение, но порой их разговор шел на равных, словно
Арун признавал в нем противника себе по плечу.
несмышленышу... хе-хе... фигу божественного возмездия; да не перепутай, они
у меня подсажены на третью снизу ветвь, что простирается над стеной
едальни... Во-во, малыш, синяя... не видно? Тогда на ощупь, мохнатенькая
она, как пчелиное брюшко... Не раздави.
что-то среднее между ежевичиной и волосатым каштаном. На белой ладони она
казалась совсем черной.
смеси, проговорил Арун. - Выжми в нее три капли соку, остальное выброси и
руки помой. Выпей. Наутро будешь знать, при помощи чего жрецы устраивают
всем, кто виновен малой виной, кошмарные ночи. Это не опасно, зато
поучительно. Иди, Инебел. Ты сейчас становишься мужчиной, и благие задатки,
заложенные в тебя Богами - я не говорю "спящими", - становятся
достоинствами, которые преисполняют тебя гордыней. Выпей сок синей ягоды, и
может быть, ты убедишься, как мало истинного в том, что ты в запале
юношеской гордыни считаешь кладезем собственной премудрости.
Не выпрямляясь, замер, руки сжались сами собой. Теплый сок побежал по
пальцам, черными каплями затенькал по обожженной глине настила...
пытались это уловить, распознать, но пока это знал только он один, знал
непонятно откуда - просто чувствовал всей поверхностью тела, как кто-то
чужой и злобный настороженно ловит каждое слово, произносимое в глубине
двора.
углу ограды. - Подслушали... Донесут.
движением бросился к подножию смоковницы. И снова никто не понял, один
Инебел почувствовал - этот тоже умеет владеть мыслью, как оружием, и вдвоем
они, может быть, справятся, только бы не дать бегущему закричать; но крик
уже набух, как ком, который надо затолкнуть обратно, глубже, еще глубже;
крик бьется, пузырится мелкими всхлипами, но и их обратно, пока совсем не
затихнет, и затихает, затихает, значит, он справился, и вот уже все, все,
все...
Шилова Юлия
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Глуховский Дмитрий
Андреев Николай