Чтение 16–й страницы книги ~Прововедник~

-- Конечно, его сняли на пленку, -- возразила миссис Дорреш, -- но
пленку, по личному приказу Президента, сожгли.

-- Я смотрел очень хорошую передачу про ван Роширена, -- сказал Джек
Митчелл, -- там все объясняли. Там сказали, что этот человек одолеваем
различными психическими комплексами и не отдает себе отчета в реальном
положении дел, предпочитая утопать в собственных фантазиях. Убеждение в
собственной непогрешимости, проецированное на мистическую фигуру "бога",
составляет основу его инфантильного и нарциссического характера. Мир для
него существует лишь постольку, поскольку он соответствует его
фантастическим рассуждениям о существовании Иисуса. Его поверхностная
вежливость и напускная любовь к людям скрывают глубокое пренебрежение к
кому-либо, кроме самого себя. Его равнодушие к женщинам, привычка соблюдать
посты и желание непрестанно помогать человечеству, несомненно, связаны с
психическими травмами, перенесенными в детстве, и с определенного рода
извращенными стремлениями. Вместо того чтобы общаться с собеседником, он
стремится воздействовать на него, провозглашая себя говорящим от имени якобы
"непогрешимого существа". В сущности это опаснейший характер, который только
и может возникнуть в эпоху взаимного отчуждения людей, в эпоху механической
цивилизации. Характер, способный возбудить вокруг себя массовую истерию,
стать фокусом надежд для человека, вырванного из круга привычных социальных
связей, развязать страсти толпы, санкционируя, с помощью несбыточных надежд,
самое разнузданное насилие...

-- Вы, Джек, современный человек, -- сказал я. -- Если вы увидите на
дороге Фаворский Свет, вы решите, что это террористы палят ферму.

-- Мы все здесь современные люди, -- гордо согласился Митчелл.

На следующий день поздно вечером раздался звонок.

-- Рон?

Это был Ласси.

-- Что такое?

-- Рон, Лина заболела. Поскользнулась на дворе и ударилась животом о
пень.

-- Ясно, -- сказал я, -- у вас есть страховка?

-- Нет. Ты не мог бы довезти нас до Белых холмов?

-- Буду через пятнадцать минут, -- сказал я.

Через пять минут я был уже в воздухе. Я редко летал ночью и надеялся
только, что меня не собьют. Животом о пень. Если бы моя жена на восьмом
месяце беременности ударилась животом о пень, я бы отвез ее в Дайтан. Там
отличная больница и обслуживает всех, кто имеет страховку. У Ласси страховки
не было.

Через десять минут я сел во дворе Ласси. Лассп с братом втащили Лину в
вертолет, и я тут же взлетел. На женщине была цветастая кофта, подбитая
пухом, и клетчатая юбка с желтой каймой. Губы у нее были синие, она была без
сознания.

-- Эй, -- сказал Ласси минут через десять, -- куда мы летим?

-- В Дайтан, -- сказал я.

-- У моей семьи нет страховки, -- сказал Ласси.

-- У моей есть.

Ласси нахмурился.

-- Лина не твоя жена, а моя, -- сказал он.

-- Но в больнице об этом не знают.

-- А что будет, когда все раскроется? -- спросил Ласси.

-- Не пори чепухи, -- сказал я.

У людей, которые привозят жену в больницу на собственном вертолете, не
спрашивают документов.

Лину погрузили на каталку и увезли за стеклянные двери, я был
неспособен на пояснения и громко рыдал. Ласси, немного бледный, безупречно
одетый, объяснил, что я -- начальник отдела связи "Анреко", что Лина -- моя
жена, а он -- брат жены, совладелец небольшой фирмы, что все мы были на
ферме, когда сестра его поскользнулась и... Его английский был безукоризнен,
а он весь -- воплощение респектабельного преуспевающего туземца, возможно,
из древнего и близкого Президенту рода, породниться с которым
высокопоставленному служащему компании, конечно, вовсе не стыдно.

Лине понадобилась операция. Всю ночь я провел в кожаном кресле под
пальмой. За стеклянной стеной, на посадочной площадке сиротливо обвис
голубыми крыльями похожий на головастика вертолет. Я думал о том, как мне
объясняться с местными знахарями, если Лина умрет. Я также думал о том, что
мне придется продать похожий на головастика вертолет в самом ближайшем
будущем, чтобы расплатиться со страховой компанией. Ночью у убитого тревогой
отца никто не спрашивал страховки, но утром...

Ласси, напротив меня, положил ногу на ногу, взял со столика журнал и,
как ни в чем не бывало, читал. Я даже рассердился, пока не увидел, что он
четвертый час смотрит на одну и ту же страницу.

Молодой врач вышел из операционной в четыре утра, оглядел меня, подошел
к Ласси и сказал:

-- Поздравляю с сыном.

Я подскочил.

-- Эй, -- сказал я, -- вы перепутали. Это я -- муж.

Доктор оглядел меня с головы до ног.

-- Да? Тогда уж не знаю, с кем вам изменяла ваша жена. Оба родителя
ребенка -- туземцы.

Я схватился за голову. Ласси спросил:

-- И что ему теперь будет?

-- Ничего ему не будет, -- сказал доктор, -- если вы заберете женщину и
ребенка и улетите отсюда до восьми утра, потому что я не такая сволочь, как
те, кто выписывает эти страховки.

-- Я заплачу, -- отважился я, -- если женщине нужен уход.

-- Помолчите, -- сказал доктор, -- на вас и так лица нет от вашего
геройства.

Доктор надавал нам обоим лекарств и советов, помог донести Лину с
ребенком до вертолета. Он заметно нервничал: в восемь утра кончалось его
дежурство, и человек, который должен был прийти ему на смену, не упустил бы
возможности возвыситься из-за такого случая в глазах начальства.

На прощание я спросил врача:

-- Вы случайно не слышали проповедей ван Роширена?

-- Это кто? -- сначала удивился врач, а потом всплеснул руками: -- А,
этот ваш шарлатан! Не слышал.

До последнего срока оставалось сорок три дня.

Глава шестая

В субботу, тридцать второго числа, я ужинал у Ласси.

Мы остались одни на глиняной. веранде, глядели на звезды и ели при
свечке дыню.

-- Ласси, -- сказал я, -- раньше я глядел на твою ферму и видел, что
моя ферма богатая, а твоя -- бедная. Я думал, что это от вашей лени. А
теперь я вижу, что спелые вы стараетесь, пожалуй, больше нас. Куда ты
деваешь деньги?

-- Сколько, -- спросил Ласси, -- ты платишь налогов?

-- Десять процентов -- компании.

-- Ну а я плачу десять процентов компании, и пять -- Президенту, и еще
шестьдесят процентов отдаю Движению.

Я закусил губу. Я знал, что мятежники вымогают от фермеров деньги. Не
заплатишь -- изнасилуют дочь, сожгут урожай. Но я думал, это десять --
двадцать процентов..

-- А что будет, если ты не отдашь эти деньги? -- спросил я.

-- Вряд ли я могу не отдать эти деньги, -- возразил с усмешкой Ласси,
-- потому что это для тебя я Ласси, а для других я -- Исан Красивые Глаза.

У меня похолодели руки. Исан Красивые Глаза. Племянник полковника.
Человек, который больше всех в окружении полковника ненавидит землян.
Человек, который хотел в самом начале встретиться с ван Ро-ширеном в
Кипарисовой долине. Человек, который возил меня к князю Бродячего Перевала.
Стало быть, князь Бродячего Перевала дарил баранов не мне, Рональду
Денисону, который сделал доброе дело для бедного туземца, он дарил баранов
другу Исана Красивые Глаза.

И стало быть, даже если половина того, что пишут об Исане, -- вранье,
все равно факт остается фактом: я подружился с человеком, голова которого
оценена правительством вдвое больше, чем моя ферма.

-- Ну спасибо, -- говорю я, -- что ты представился. И что мы теперь
будем делать?

-- А теперь, -- сказал Ласси, он же Исан Красивые Глаза, -- мы возьмем
твою машину и поедем в столицу, и спросим, что нам делать, у этого вашего
проповедника.

Мы сели в машину и поехали. Я сел за руль, Ласси -- рядом, а на заднее
сиденье забрались трое: лиц их я в темноте не видел, только слышал, как
брякнули у них на коленях автоматы.

В два часа ночи мы оставили троих наших спутников под окнами глиняного
особнячка, где теперь жил ван Роширен. В окнах горел свет. Ван Роширен
трапезовал с учениками и выслушать нас наедине отказался. Я закусил губу и
надулся. Ласси пожал плечами и стал рассказывать все по порядку.

Ван Роширен выслушал исповедь Ласси в полном молчании. Ласси закончил,
проповедник поглядел ему в глаза и спросил:

-- Почему ты продал поливальную установку?

Ласси побледнел. "Что за идиотский вопрос, -- подумал я. -- Ну
сломалась и продал. Может, террористам понадобились деньги, а может, для