столкнулись. Пытался встать, но безуспешно. Непонятная сила придавливала
меня к полу. Я слышал резкий вибрирующий свист. Мне казалось, что шумит у
меня в ушах, - но нет, это работали двигатели. Пока я сообразил это, меня
отшвырнуло в обратную сторону. Я стремглав полетел к дверям Централи и
отскочил от них, как мяч, под действием нового толчка. Двигатели каждый
раз издавали свистящий звук и умолкали. Очевидно, на мгновение я потерял
сознание. Корабль, швыряемый страшными толчками, то бросался вперед, то
отскакивал назад. Меня кидало из стороны в сторону, как горошину в
коробке, и, не будь губчатой обивки, я непременно разбил бы себе голову.
Дверь ближайшей каюты раскрылась, и оттуда вылетел Арсеньев.
оба покатились вперед. Я ничего не понимал. Катастрофа, - пусть так, но
что это за отвратительные толчки? При следующем толчке я оттолкнулся
ногами от стены и полетел прямо к дверям Централи. Они открылись, и я
влетел на середину. Арсеньев - за мной. Я вцепился в поручень кресла и не
выпускал его, хотя ракета, словно наскочив на невидимое препятствие, вдруг
остановилась, вся задрожав. Мы увидели Солтыка, приподнявшегося с колен.
Лицо у него было в крови.
до аппарата, одной рукой вцепился в его трубу, а другой ухватил Солтыка,
когда тот пролетал мимо меня. Вначале мы оба судорожно держались за трубу,
потом Солтык высвободил одну руку и схватился за рычаги. Новый толчок
оторвал его от меня. Мне удалось схватить его за комбинезон, но он все же
вырвался у меня из руки. Солтык мчался по диагонали, головой вперед. Я
ничем не мог ему помочь. И вдруг, уже около усеянной рычагами стены, ему
пересек дорогу человек огромного роста. Это был Арсеньев. Новый толчок, на
этот раз вперед, сбил их с ног, но русский, обхватив инженера поперек
туловища, уже не отпускал его. Они пронеслись мимо меня. Мы с Арсеньевым
судорожно вцепились друг в друга. На какое-то мгновение мне удалось,
держась левой рукой за поручень, правой обхватить их обоих. Мне казалось,
что меня сейчас разорвет пополам, что у меня треснут мышцы и нервы. В
глазах потемнело. Во мне, сам не знаю почему, поднялась какая-то страшная,
звериная ярость. Я хрипло вскрикнул, но продолжал держать их, зная, что не
выпущу ни за что. В следующее мгновение двигатели умолкли, и стало
необычайно легко. Мы с Арсеньевым поддержали Солтыка с боков и сзади, а он
кинулся прямо на рычаги "Предиктора", сорвал свинцовую пломбу с
ограничителя ускорения, ломая себе ногти, порвал провода и издал, наконец,
хриплый торжествующий возглас. Ограничитель, сорванный с опоры, упал на
пол. "Предиктор" снова включил двигатели, и мы услышали, как они запели
все мощнее. Ничем не сдерживаемая, стрелка гравиметра перешла за красную
черточку. Ускорение - 12 "g". Я увидел это, скорчившись, лежа с товарищами
у трубчатого поручня "Предиктора". Мы не могли выпустить его, так как
развиваемая сила отшвырнула бы нас назад и разбила о стену. Наклонившись,
сплетясь руками, упираясь ногами в пол, мы все трое с величайшим
напряжением сил боролись с нарастающим ускорением, отрывающим нас от
нашего спасательного круга. Стрелка дошла до 13 "g". Я еще видел это, хотя
в глазах у меня снова потемнело. Солтыку, втиснутому между нами, должно
быть немного легче. Он скорчился, как это делал я сам иногда при
пикирующих полетах, и прижал подбородок к груди. Я сделал то же. В глазах
прояснялось. Уголком глаза я взглянул на экран - и понял все.
пятнышек. Они увеличиваются с головокружительной быстротой. За ними спешат
другие. Это метеориты! Целый рой их окружает ракету. Один, огромный,
падает сверху. Медленно вращаясь, он поблескивает отраженным от его
угловатых поверхностей светом. Я почти физически ощущаю кривизну его пути
в пространстве и то место, где должно наступить столкновение. Не решаюсь
взглянуть на Арсеньева, боюсь от резкого движения потерять сознание, а мне
хочется видеть все до конца. Из-под опор "Предиктора" раздается
пронзительный лязг. "Космократор", словно схваченный чудовищной рукой,
резко сворачивает. Загораются красные огни перенапряжения. Слышится
короткий рев сирены. Страшная сила прижимает нас к металлической плите
"Предиктора", прогибает нам ребра, душит, одолевает. Глаза у меня широко
открыты, но я уже ничего не вижу. Вдруг из "Предиктора" донесся легкий
треск, и двигатели умолкли. Стало совсем тихо. Мы стояли на мягких, словно
ватных, ногах, тяжело дыша. Экраны были совершенно темны и пусты. Настала
такая тишина, такой покой, что не хотелось верить в только что
происшедшее. На экран "Предиктора" можно было положить монету - так ровен
полет ракеты. Я помог Арсеньеву уложить Солтыка в кресло, потом подошел к
другому, стоящему рядом, и скорее упал, нежели сел в него. Мы долго
молчали. Наконец я пришел в себя.
добавил: - Хорошо бы немного эфиру или спирту.
обмороке.
плохо. Все они находились в каютах, - кто лежал, кто сидел в кресле, и
потому избежали опасных ударов о стены. Больше всего досталось нам троим.
Солтыку чем-то острым раскроило кожу на лбу; у Арсеньева оказалась
сломанной в кисти рука, а у меня были обнаружены разбитый плечевой мускул,
несколько синяков и огромная шишка на темени.
Централь, полные самых скверных предчувствий. На внутренних телевизорах
они видели все, что произошло, но более подробно нам потом все объяснил
Солтык.
должно было быть совсем пустым, попал в метеоритный рой длиной около
тысячи километров. Как только радарное эхо отразилось от ближайших
метеоритов, "Предиктор" включил двигатель, и ракета стала уклоняться от
приближающихся метеоритов. В силу рокового стечения обстоятельств
направление их полета совпадало с нашим собственным, и поэтому избежать
опасной встречи было трудно. Лавируя, "Предиктор" то ускорял полет ракеты,
то замедлял его. Но ему очень мешал ограничитель ускорения, не позволявший
развить достаточную скорость, чтобы уйти от опасного соседства. Когда же
Солтык выключил ограничитель, скорость чрезвычайно возросла, и нам удалось
уйти. Все столкновение продолжалось около полутора минут. Узнав об этом, я
не поверил, и меня убедила только запись на ленте, сделанная с помощью
автоматического устройства на "Предикторе". Пока шло оживленное обсуждение
происшедшего, Тарланд перевязал голову Солтыку, а Арсеньеву вправил кости
и наложил лубок. Тот взглянул на меня и широко улыбнулся, указав на свое
предплечье с пятью черными пятнами.
за несколько минут, так как во все узловые точки конструкции вделаны
кварцевые кристаллы, от которых к Централи ведут электрические провода.
Эти кристаллы - как бы чувствительные нервные окончания: превращая каждое
напряжение в электрический ток, они показывают, какие силы и напряжения
действуют в конструкции ракеты. Солтык включил этот аппарат, называемый
пьезоэлектрической сетью. Светящиеся индикаторы остановились на нужных
местах, показывая, что "Космократор" ничуть не пострадал, если не считать
разбитой посуды да четырех-пяти лабораторных приборов, которые были
недостаточно хорошо укреплены. Тарланд сомневался, могу ли я принять
дежурство, но мне удалось убедить его. Когда все ушли из Централи, биолог
вернулся, принес какие-то укрепляющие таблетки и велел принимать каждый
час по одной. Он не ушел, пока я не проглотил первую. Мне показалось, что
он даже рад происшествию, так как у него появилась хоть какая-нибудь
работа.
подозрительно поглядывал на усеянный звездами экран телевизора.
Межпланетное пространство, всегда свободное и спокойное, открылось нам
своей другой, более опасной стороной. В восемь часов меня сменил Осватич.
В ожидании ужина я снова ходил по коридору и продолжал обдумывать свои
наблюдения.
нормального течения к самому опасному приключению нет никаких переходов.
Моряк и летчик замечают признаки бури задолго до того, как окажутся на ее
пути; здесь же опасность может нагрянуть в самую спокойную минуту, как
гром с ясного неба, и так же мгновенно исчезнуть. Я подумал о том, что
могло случиться, если бы импульс тока задержался в "Предикторе" хоть на
долю секунды. Разбитый, опустошенный, мертвый "Космократор" мчался бы
теперь вместе с увлекающим его метеоритным потоком, чтобы лететь из одной
бесконечности в другую.
разговоре. Оказалось, что он помнил. Поздно вечером мы, как всегда,
собрались за круглым столом, и на этот раз Арсеньев стал рассказывать нам
о своей молодости.
имя, особенно в связи с теорией сдвига спектральных линий и с обратным
синтезом материи из фотонов. Я родился и рос под сенью его громкой славы.
Он возвышался надо мной, как гора. С какими бы трудностями ни сталкивался
я в учебе, любая самая сложная проблема была для него пустяком или делом
далекого прошлого, о котором и говорить не стоит. У меня было перед ним
одно преимущество - молодость. Готовясь к диссертации, я не захотел брать
тему, которую он мне посоветовал. Мне хотелось делать все самому. Было мне
тогда уже двадцать лет. Иногда я в шутку говорил ему: "О тебе еще будут
говорить: "А, это отец знаменитого Арсеньева!", но пока что было как раз
наоборот. В этой шутке была капля горечи. Я был настолько нетерпелив, что
все препятствия, которые мне не удавалось одолеть рассудком, я старался
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Шилова Юлия
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия