- Не беспокойся, будет битое!
собравшимися, которые окружали пустую еще могилу. К каждому он прикасался
пальцем и шевелил губами - Стефана это очень поразило, но потом он
разгадал прозаический смысл дядиных действий: Анзельм попросту
пересчитывал присутствующих. И затем громким шепотом дал какое-то
распоряжение парнишке, который с простоватой учтивостью выбрался из
черного круга, а оказавшись за воротами, рванул прямиком к дому Ксаверия.
то ли случайно встал рядом со Стефаном и даже улучил момент, чтобы
обратить его внимание на живописность группы, обступившей могилу. В это
время четверо рослых мужиков подняли гроб и начали опускать его на
веревках в яму, пока он не улегся на дно, но немного косо, так что одному
из них пришлось, упершись посиневшими руками в края ямы, пнуть гроб
сапогом. Такая бесцеремонность по отношению к предмету, который до этого
мгновенья был окружен всеобщим почтением, покоробила Стефана. В этом факте
он увидел еще одно подтверждение своей мысли о том, что живые, как бы они
ни изощрялись, стараясь смягчить чудовищно резкий переход от жизни к
смерти, все-таки никак не умеют отыскать и занять единообразную
последовательную позицию по отношению к покойным.
засыпали могилу и выровняли продолговатую кучу глины, явственно
обнаружилась военная специфика этих похорон, ибо немыслимо было, чтобы
уходящие с кладбища оставили могилу одного из Тшинецких не усыпанной
цветами, однако в ту первую послесентябрьскую зиму об этом нечего было и
думать. Подвели даже оранжереи соседней усадьбы Пшетуловичей, поскольку
стекла были выбиты во время боев, так что своеобразное надгробие
образовалось лишь из охапок елового лапника. И вот, по прочтении последней
молитвы, сотворив крестное знамение, собравшиеся один за другим стали
словно украдкой поворачиваться спиной к зазеленевшему холмику из глины и
гуськом потянулись снежными тропами на залитый водой, грязный сельский
проселок.
сразу стали выглядеть как-то обыденно. Подобная же, хотя и менее
разительная, перемена произошла с остальными, улетучилась торжественная
серьезность, не осталось и следа от эдакой замедленной плавности движений
и взглядов, и наивному наблюдателю могло бы показаться, что эти люди до
сей поры все время ходили на цыпочках, а теперь вдруг пошли нормальным
шагом.
тетке Анеле - вдове; не то чтобы он ее не любил или ей не сочувствовал,
напротив, ему было жаль тетку, тем более что он знал, какой они с дядей
были счастливой супружеской парой, но как он ни старался, не мог выдавить
из себя ни единого слова соболезнования. Эти душевные терзания и загнали
его в первые ряды возвращавшихся, где дядя Ксаверий вел под руку тетку
Меланью Скочинскую. Картина была столь странной и редкостной, что Стефан
просто обомлел, ибо дядя терпеть не мог Меланью, называл ее ампулкой со
старым ядом и говаривал, что необходимо дезинфицировать землю, по которой
ступала ее нога. Тетка Меланья, старая дева, с незапамятных времен
занималась разжиганием внутрисемейных раздоров, наслаждаясь сладкой ролью
нейтрального человека: она переносила из дома в дом ядовитые колкости и
сплетни, из-за чего вспыхивали великие обиды и случалось множество
неприятностей, так как все Тшинецкие отличались и горячностью, и
необыкновенной твердостью в однажды зароненных в их души чувствах. Завидя
Стефана, Ксаверий еще издали крикнул:
клюнул носом озябшую длань тетки-девицы, затем они уже втроем пошли к
дому, вынырнувшему из-за деревьев, - самая настоящая усадебка, цвета
яичного желтка, с классическими маленькими колоннами и огромной верандой,
смотрящей на фруктовый сад. У входа остановились, поджидая остальных. Дядя
Ксаверий вдруг почувствовал себя хозяином - он с таким жаром стал
приглашать всех в дом, словно родственники только и думали, что
разбежаться по заснеженным и топким полям. Уже в дверях Стефан подвергся
недолгим, но мучительным истязаниям приветствиями: отложенные до окончания
похорон, теперь они обрушились на него лавиной. Приходилось быть начеку,
чтобы, целуя попеременно ручки и колючие щеки, не склониться ненароком к
мужской руке - такое иногда с ним случалось. Он даже не заметил, как,
наслушавшись шарканья подошв и шелеста рукавов снимаемых одежд, оказался в
гостиной. Увидя огромные напольные часы с бронзовыми гирями, он вдруг
почувствовал себя дома: вот там, у противоположной стены, под рогатым
оленьим черепом, стелили для него постель, когда он приезжал в Нечавы на
каникулы; но углам стояли одряхлевшие кресла, с которыми он днем сражался,
добираясь до их волосяного нутра, а ночью его иногда будил басовитый бой
часов, и щит циферблата призрачно мерцал из мрака отраженным лунным
свечением - круглый, холодный, размазанный сном и мертвенно светящийся,
совсем как луна. Стефану, однако, не удалось предаться воспоминаниям
детства: в гостиной становилось все оживленнее. Дамы рассаживались в
кресла, мужчины стояли кто где, прячась в облаках папиросного дыма,
разговор еще не завязался по-настоящему, а обе створки дверей в столовую
уже распахнулись, и на пороге появился Анзельм. С суровым добродушием
слегка рассеянного цезаря он пригласил всех к столу. Разумеется, о
поминках не было и речи, слово это прозвучало бы неуместно - попросту
опечаленных и уставших с дороги родственников приглашали скромно
перекусить.
кладбище. Худой, с желтоватым, утомленным, но улыбающимся лицом, словно
радовался, что все прошло так гладко. Этот ксендз, низко, но с
достоинством склонив голову, беседовал со старейшиной рода Тишнецких -
тетушкой-бабушкой Ядвигой, маленькой старушкой в длинном и слишком
свободном платье, в котором, казалось, она пребывала испокон веку, а
теперь вот увяла и съежилась, и потому ей приходится держать руки
молитвенно воздетыми, дабы кружевные манжеты не сползали до кончиков
высохших пальцев. Ее чуть плоское и в общем-то нестарое лицо было
отрешенным и упрямым, словно она, вовсе не слушая ксендза, замышляла
какую-то старчески наивную шалость. Обозревая собравшихся круглыми
голубыми глазами, она внезапно обнаружила Стефана и согнутым в крючок
пальцем поманила его. Молодой врач набрался духу и подошел, ксендз замер,
а тетка-бабка разглядывала Стефана снизу вверх внимательно и вроде даже
лукаво и наконец проговорила поразительно низким голосом:
ли видом внучатого племянника; взяла его руку своей костистой, высохшей от
старости ручкой, поднесла ее к глазам, осмотрела с обеих сторон и потом
вдруг отпустила, словно не нашла в ней ничего интересного. Опять
посмотрела своими светлыми глазами в глаза ошеломленного всем этим Стефана
и сказала:
прибавила ни к селу ни к городу:
тем дядя Анзельм появился снова и уже энергичнее пригласил всех в
столовую, затем отвесил грациозный поклон тетке-бабке и двинулся с ней в
первой паре; за ними последовали другие. Тетушка-бабушка не забыла про
Стефана, так как выразила желание, чтобы он сел рядом с ней, и тот
исполнил ее желание с радостным отчаянием: случается человеку испытывать
подобные сочетания полярно противоположных чувств. Суета, сопровождавшая
рассаживание по местам, стихла; появился отсутствовавший доселе хозяин,
дядя Ксаверий, с огромной фаянсовой супницей, источавшей крепкий аромат
бигоса, и, обходя всех по очереди, своей эскулапской рукой с пожелтевшими
от никотина пальцами черпал половником бигос и низвергал его в тарелки с
такой удалью, что женщины шарахались, опасаясь за свои туалеты, -
настроение за столом сразу поднялось. Говорили об одном и том же: о погоде
и надеждах на весеннее наступление союзников.
кладбище привлек его внимание своей армейской шинелью. Это был родственник
матери Стефана, Гжегож Недзиц, арендатор с Познанщины. Он все время
молчал, а когда менял позу, застывал в ней надолго, точно аршин проглотил,
и только улыбался бесхитростно, робко и как-то очень по-детски, словно
извиняясь за неудобство, которое он доставляет своим присутствием; улыбка
эта резко контрастировала с его загорелым, усатым лицом и одеждой - ее
наверняка сшили дома из солдатского одеяла, так как сидело все на нем
ужасно.
присутствующих не в новинку, и Стефан вспомнил, что в последний раз он
видел всю родню за трапезой на Рождество в Келецах. Это давало пищу для
размышлений, ибо всеобщие примирения были редки, и родственников
сплачивали исключительно похороны, но, хотя тогда никто из близких и не
скончался, накал всеобщего горя был схож, поскольку происходило это вскоре
после похорон отчизны, - следовательно, тогдашнее согласие вовсе и не было
исключением из правила.
причинам. Он вообще не любил больших, а особенно - торжественных сборищ.
Далее: видя здесь ксендза, он знал заранее, что присутствие духовного лица
неминуемо спровоцирует Ксаверия на богохульство и подковырки, а скандалов
Стефан просто не выносил. Наконец, он чувствовал себя скверно потому, что
его отец (которого он здесь представлял) не пользовался у родни доброй
славой, - он единственный, насколько помнится, изобретатель среди
Лондон Джек
Грабб Джеф
Бажанов Олег
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Марко Джон