Вчера случайно услыхал об этих похоронах, то есть о том, что твой дядя...
- Он осекся, отвел глаза, потом продолжил: - Вот я и подумал, что,
наверное, тебя здесь встречу. Давненько мы с тобой не виделись, а?
мыслями. - Позволь, так ты работаешь в Бежинце? Подумать только! Так ты
повятовый врач, что ли? Ведь дядя Ксаверий...
ведь эти места знакомы...
психиатром? Специализировался в этой области? Это для меня новость!
ли, была вакансия, и по объявлению Медицинской палаты...
обычной своей манере - с массой несущественных подробностей, а Стефан, как
всегда, горячился, понукал его вопросами, пропускал мимо ушей целые
фрагменты реляции. И при том взирал на приятеля с нескрываемой радостью.
Познакомились они на первом курсе медицинского факультета, их сблизила
схожесть чувств, которые каждому приходилось преодолевать, когда он
попадал в прозекторскую. Сташек жил неподалеку от Стефана и вскоре
предложил заниматься вместе, сославшись на чрезмерную дороговизну
учебников и невозможность долго оставаться с книгой один на один. Стефан и
раньше сталкивался с Кшечотеком, но близко с ним не сходился, так как ему
казалось, что в Сташеке есть что-то от отличника, а зубрил он не терпел.
Проникся к нему доверием только на вечеринках и балах, где тот всегда
верховодил. Узнав его поближе, Стефан понял, что веселость и задор
приятеля - напускные. Это был юноша закомплексованный, не уверенный в
себе. Страшился экзаменов, однокурсников, трупов, профессорских
настроений, женщин, короче - всего на свете. Очень искусно создал себе
маску весельчака, но сбрасывал ее с облегчением, едва представлялась
возможность. Стефана это удивляло тем более, что девушкам Сташек нравился
и они охотно смеялись его шуткам. Но только толпа придавала Кшечотеку
храбрости. С двумя девушками он еще чувствовал себя сносно, изящно
флиртовал наперебой с обеими, но, оставшись с глазу на глаз с одной,
пронизывал вчистую. Тут уж шутки в сторону, надо браться за дело всерьез,
а это у него и не получалось. Танцы, флирт и зубоскальство по общепринятым
понятиям были как бы подготовительным маневром, неким вступлением, чем-то
вроде распущенного хвоста, которым павлин обвораживает самку. Между тем
светские таланты Сташека на том и кончались. Стефан догадался об этом,
наблюдая поразительные перемены, происходившие с Кшечотеком: едва он
покидал общество, душой которого был, как моментально стихал, сникал и
грустнел. Так наступил период долгих бесед вдвоем, прогулок по осенним
аллеям, бесконечного философствования по вечерам, жарких споров, поисков
"абсолютной правды", "смысла жизни" и тому подобных словопрений о сущности
бытия. Ни один из них порознь пс смог бы отыскать столь отточенных
формулировок. Они подстегивали и обогащали друг друга. Их взаимная
откровенность все же была небезграничной - слабела, утыкаясь в проблемы
более интимного характера. Сташек подвел под свои мужские неудачи целую
теорию: он не верил в любовь вообще. Читать о ней ему нравилось, но верить
в нее он не верил. "Послушай, - говаривал он, - почитай-ка Абдергальдена!
[Абдергальден Эмиль (1877-1950) - швейцарский биохимик, исследователь
структуры и функции белков] Если обезьяне сделать укол пролактина и
подкинуть ей щенка, она тут же начнет его ласкать и пестовать, но стоит
только прекратить впрыскивать гормон, и через два-три дня она слопает
своего любимого песика. Вот тебе материнская любовь, самое высокое
чувство: капля химикалий в крови!"
Кшечотека было круглое, как луна, и пухлое, хотя сам он был поджарый;
добродушный нос - картошкой, на кончике постоянно обретался крупный прыщ.
Зимой Сташек всегда мерз, так как не носил кальсон, считая это недостойным
мужчины. Кроме того, три четверти года страдал от несчастной любви -
демонстративно, безнадежно и забавно. Отношения их сложились так, что о
жизни вообще они толковали очень много, а собственной почти не касались.
Но сейчас, здесь, в сумрачной, несмотря на солнечный день, гостиной
дядюшки Ксаверия, обитой шелковыми узорчатыми обоями, трудно было с маху
вскочить на какого-нибудь спасительного философского конька. Поэтому,
когда Кшечотек завершил свое повествование, установилось тягостное
мотание. Сташек попытался его разогнать, спросив Стефана, как у него с
работой.
теперь... оккупация... сам не знаю. Присматриваюсь. Чем-то надо будет
заняться, найти какое-нибудь место, но конкретно я об этом не думал...
основательно. От огорчения, что им почти нечего сказать друг другу, и
только из желания поддержать разговор Стефан после лихорадочных поисков
темы спросил:
осенило, глаза расширились, и лицо радостно засияло.
Архимед тоже вдруг... ты же знаешь! Стефан, послушай, Стефан, если бы - ты
да к нам в лечебницу, а? Место хорошее, очень хорошее, специализация, края
тебе знакомые, тут и спокойно, и работа интересная... и... времени
свободного достаточно, да, наукой займешься, я же помню, ты ведь на это
нацеливался...
улыбнулся. - Видишь ли, вот так, с бухты-барахты... приехал на похороны, и
тут же... впрочем... собственно, мне все равно, - выпалил он и осекся,
испугавшись неуместности этого своего последнего замечания, но Сташек
ничего не заметил.
они прикидывали, как будет, если Стефан на самом деле устроится в
лечебницу врачом, ведь вакансия там действительно была. Сташек опрокидывал
одно сомнение Стефана за другим:
специалистом. Врачи там первоклассные, сам увидишь! Ну, естественно, как
это обычно бывает, врачи ведь люди, кто лучше, кто хуже. Но интересно все.
И какие удобства! И словно нет никакой оккупации, да что там, как на
другой планете!
подобие внеземной или космической обсерватории, этакий островок уютного
одиночества, в котором человек, одаренный от природы выдающимся умом,
может развиваться, как ему заблагорассудится. Они болтали так и болтали, и
Стефан, хотя он был совершенно уверен, что ничего путного из этого не
выйдет, охотно подыгрывал другу, словно ища в этом разговоре спасения от
жуткой пустоты, обложившей его со всех сторон.
станцию. Приличествовало бы их проводить, но Стефан как-то отвертелся от
этого, бросившись торопливо целовать ручки и отвешивать поклоны. Тетя
Анеля, казалось, была в хорошем настроении; при иных обстоятельствах
Стефан осудил бы ее - рассказ Ксаверия не выходил у него из головы, - но
он слишком торопился вернуться к Кшечотеку, и ему некогда было
морализировать. Очередное свидание с родней, барственность Анзельма,
который обнял его, но не поцеловал, а лишь коснулся его лица колючей
щекой, какие-то бессмысленные наставления и поручения тетки Меланьи - все
это только прибавляло привлекательности неожиданному предложению Сташека.
Но, едва увидев друга, с напускной небрежностью глазевшего на старинные
гравюры, развешенные по стенам гостиной, он снова заколебался. Наконец
после долгих размышлений над всеми "за" и "против" Стефан решил ехать
домой, - мол, там ему надо уладить кое-какие дела (это была отговорка,
никаких дел не существовало, но выглядела она внушительно и толково).
Потом он вернется, то есть через некоторое время (Тшинецкий подчеркнул
это, дабы не выглядеть законченной свиньей) приедет в Бежинец.
на станцию. Кшечотек его провожал, добраться до Бежинца он мог на том же
поезде.
превратившие дорогу в настоящее болото; приятели говорили мало, так как
переправа через лужи требовала внимания, да и о чем было говорить? На
станции еще немного поскучали, ища спасения в курении, - по студенческой
привычке они, как в перерывах между лекциями, укрывали сигареты в кулаках.
Но вот подкатил поезд. Он еще не успел остановиться, как Сташек,
пораженный его видом, решил идти пешком; вагоны были набиты битком: люди
свешивались из окон, облепили крыши, висели на всех поручнях, скобах,
ступеньках. Когда поезд остановился и его атаковала толпа крестьян и
мешочников, началась шумная драка. Стефан проявил ожесточенность, какой от
себя и не ожидал; вопя, он почти вслепую таранил стену тулупов - так
отчаянно, словно боролся за жизнь. Поезд, сопровождаемый всеобщим ревом,
уже тронулся, когда Стефану удалось носком ботинка нащупать край
деревянной ступеньки и обеими руками ухватиться за тулупы и пальто тех,
кто уже висел выше него, вцепившись в дверь. Однако у него хватило ума
сообразить, что так не продержаться и нескольких минут, и он спрыгнул на
ходу, едва не рухнув в грязь. Однако обошлось, его лишь обдало с ног до
головы снегом и грязной водой. Стефан, побагровевший от натуги и злости,
пошел назад и увидел на платформе, Сташека; тот снисходительно, хотя и
сочувственно улыбался. Злость вспыхнула с новой силой, но приятель,
оценивший его старания, еще издали закричал:
пойдем в Бежинец...
Корнев Павел
Махров Алексей
Сапковский Анджей
Орлов Алекс
Володихин Дмитрий
Лукин Евгений