пошел я дальше, но, смекая, что невозможно ввалиться с бухты-барахты на
филармонический двор с его этикетом придворным, выспрашивал всякого
встречного о возвышенных гафнийских обычаях, а в ответ всего ничего или
ничего вовсе, гримасы, да мины, да общее колыхание, чем у кого было -
головой или иным чем-нибудь; так я ничего и не выведал. Однако, шествуя
дальше средь звезд, встречаю ублюдище почернелое, и отводит оно меня в
сторону: слушай, приятель, в Гафний путь держишь, о, сколь же ты счастлив,
и счастлива эта минута, вот уж где вдосталь намузицируешься, Збаситель -
добрый государь и могущественный, муз обожатель, он тебя златом осыплет!
Что мне злато, отвечаю, как там с оркестром? А он усмехнулся, блажен,
говорит, кто в нем играет, за место в этом оркестре я жизнь бы отдал! Как
же так, говорю, что ж ты в обратную сторону поспешаешь? Ах, отвечает, я к
тетке, а впрочем, иду далече, дабы нести благую весть о Збасителе, пусть
же отовсюду спешат музыканты, ибо открыта столбовая дорога к Гармонии
Сфер! Да и к Гармонии Бытия, ведь это одно и то же! Как, говорю, и
Симфония Бытия им известна?! Тогда дело стоит стараний! Но точно ли так? А
он, тошняк (довольно-таки, правду сказать, сопрелый и вывалянный то ли в
коксе, то ли в смоле, поди, пригорел, бедолага, обворонился, или что там
еще), восклицает на это: Что ты! Да откудова ты столь темный, дремучий
взялся? Так ты не знаешь, что Гафний - не простая держава или монархия, но
Держава Нового Типа, или Держаба, а Збаситель не просто монарх, но
Гармонарх! Династический разработал он план, чтобы все играли и оным
игранном до блаженства бы доигрались; и не как попало, наобум да на ощупь,
но манером академическим, теоретическим и классическим, для чего учредил
он Консерваторственный Совет Министров и составил Гармонограмму Гармонии
Сфер, которую того и гляди откроют и исполнят, если уже не исполнили, так
что поторопись!
снова и слышу в ответ: Персону она сопрягает с Природой и претворяет Грез
Рой в Рай Земной, так что беги, не мешкай, ведь пособить в таком деле -
галактическая заслуга!
образом держава, то бишь Держаба Гафния заполучила партитуру Сфер и
гармонию оных, откуда она у них завелась? Ба! - ответствует мне тошняга,
есть у них обычаи древние, указания верные, ведь играть-то они завсегда
играли, только не так, не на том и не тем манером, каким надлежит, но
теперь они в курсе, и от музыки ихней грудь спирает, дух замирает, очи
внутрь, а уши вширь, так спеши же, мой колотун, а тоне поспеешь на
репетицию!
маэстро из симфонического оркестра, но расскажи, ради Бога, еще хоть
малость о гафнийских обычаях, чтобы мне там в грязь лицом не ударить!
благодарен по гроб!
Держаба - не какая-нибудь женская, простая планета, но мужской, хоть и
крохотный, сугубо мужской планет) и показалась Ограда Громадная Мраморная,
на которой горела золотом надпись: "КОРОННЫЙ КОНСЕРВАТОРИУМ", - неподалеку
заприметил я деревянную, маслом покрашенную повозку, а на ней - крайне
утомленного робота; он искался - страдая, по дряхлости лет, от опилок,
вгрызавшихся во все его шестеренки; я помог ему очистить суставы и
сочленения, а он между тем что-то тихонько мурлыкал. Я спросил - что, он
ответил: Масличную песнь! Не знал я такую. Стал я выспрашивать о Гафнии,
он же был глуховат и велел повторять каждое слово четырежды, а потом
говорит мне: Ударник! Ты молод, проворен, дюж и ногаст, ты выдержишь
многое! Не буду тебя отговаривать от посещения Гафния, но уговаривать тоже
не буду. Как решишь, так и сделаешь. - Верно ли, что там играют? - А как
же, с ночи до утра и с утра до ночи, однако во всякой стране особый
обычай, и вот тебе мой совет: молчи. Что бы ты ни узрел - ни слова. Что бы
тебе ни казалось - ни звука. Ни гугу! Воды в рот, язык на замок, немотою
запечатай уста, тогда, может статься, расскажешь когда-нибудь, что там
увидел, во что там играл! И сколь ни просил я его, сколь ни молил, сколь
ни увещевал, он уже ни слова не проронил.
не скажу, чтобы в золотые ворота Гафния я стучал совершенно спокойный, ибо
чувствовал кожей: скрыта за ними бездонная некая тайна! Все-таки принялся
я колотить колотушкой из чистого золота, звон же ее был чуден и бодрил
дух, и стража весьма охотно меня впустила и приветливо молвила: Видишь
дверь? вали туда смело. А уже и сени тут были дивные - уже стоял я в
густоколонной громаде, сокровищами сверкающей; не сени, а храм, и кругом
золотые инструменты висят! Я в дверь; вхожу - и глаза зажмурил, такой
ослепил меня блеск - от алебастра, и оникса, и серебра; вокруг колонн
чащоба, я на дне амфитеатра стою, о Боже, да это пропасть, бездна, знать,
веками сверлили они свой планет и в середке устроили Филармонию! Нету
здесь мест для публики, только для оркестрантов, кому кресла, кому
табуреты, дамастом в серебряный горошек застеленные и рубином присыпанные,
и для нот стояки изящные, и плевательницы среброкованые для духанщиков,
как-то: трубодеров, трубодувов и фанфаронов, а потолочье брильянтит
пауками-подсвечниками, каждый радужно люстрится, и в холодном блеске огней
- ничего, ни зала, ни галереи, только в стене напротив оркестра во всю
ширину - ложа одна-одинешенька: красное дерево, с тисненьем материя, амуры
в раковины дуют, бордюры да кисти, а ложа закрыта портьерой парчовой, а
шитье на ней виольное да бемольное, и месяц новый, и гирьки свинцовые, и
пальмы в кадках величиной с дом, а за портьерою, верно, трон, только
задернута она, и ничего не видать. Но я-то мигом смекнул, что это и есть
королевская ложа! И еще вижу на дне амфитеатра дирижерский пюпитр, да не
простой, а под балдахином хрустальным, ну прямо алтарь, а над ним надпись
неоном: CAPELLOMAYSTERI UM BONISSIMUS ORBIS TOTIUS!
Музыкантов тьма, но на меня никакого вниманья, одеты как-то чудно, с
пестротою ливрейной и либеральной; у одного икры обтянуты белыми чулками в
сплошных фа и соль, но заштопанными; у другого туфли с золотой пряжкой в
виде нижнего до, но каблук стесался; у третьего колпак с плюмажем, но
перья трачены молью; и не вижу ни одного, кто бы прямо держался, так их
тянут вперед ордена, сукном подложенные, верно, чтобы бряканье не портило
музыки! Обо всем позаботились тут! Знать, доброй души монарх, меломан
щедрый, и сыплются градом награды на господ музыкантов! Протискиваюсь
несмело в толкучке и вижу - перерыв в репетиции, все разом галдят, а
капельмейстер в пенсне золотом поучает из-под своего балдахина
алтарно-хрустального. И не палочка в перчатчатом его кулаке - скорее уж
палица; что ж, не мне махать, а ему, умахается - его забота. Зал громадный
и исключительно, должно полагать, акустичный! Играть разбирает охота... а
капельмейстер, застопорив на мне быстролетный взор, молвит приветно
издали: а, новичок? Хорошо! Что умеешь - арфач? Что, ударник? Тогда садись
вон там, как раз выбыл у нас ударник, посмотрим, справишься ли! - Садитесь
же, сударь! - Господин виолончелист, не толкайтесь! - И вижу:
беззастенчивая виолончель что-то дирижеру в лапу сует - какой-то пухлый
конверт - письмо концертное ему написал, или как? - Впрочем, ведь я ничего
не знаю еще... сажусь. А капельмейстер говорит сотне сразу: - Кларнет! Не
дыдурыду-выду-дыдудым, а дидуриду-виду-бидупиим! Это вам не завитушки
кремовые на торте, сударь, это виваче, но не МОЛЬТО виваче - или уши у вас
дубовые?! А дальше трилли-трулли-фрулли-фрам, и это не фиоритура, здесь
надобно вступать _мягше_, ради Бога, мягонечко, и веди ровно, но не
верхами, тут мягонько, а там как сталь! И трилли-рида-падабраббам! А вы,
медные, тихо, не заглушайте мне пикколо в шестнадцатых, ведь гробите
лейтмотив! не глушите, говорю; так что вижу я, что манеры здесь самые
обыкновенные и разговоры в точности те же, что во всех филармониях
Универсума.
барабан: больно уж странен! Не простой, а капитально усиленный, бока
могучие, круглые, тугие, выпуклые, ну прямо бесстыдно-бабские, лазоревые,
со шнурами, обшитыми золотым дубовым листом, а уж пленка натянута без
изъяна, звончатая, перепончатая, ох, и гулким, поди, перегудом гудит!!
в рысью шкуру оправленную, а на конце хвоста - кисть, а к кисти платочек
привязан, для отирания обильного пота после финала! Обо всем тут, видать,
подумали! И куда ни глянь, алебастры, гербы, грифоны, грудастые музы,
кариатиды, фавны, венеры, бомбоньеры, тритоны, бом-брам-стеньги, гроты,
прианы, стаксели, брамсели, бизань-мачты, бейдевинды, швартовы - плыви,
плыви, музыка! А над королевской ложею герб государства - держабный коготь
в венце червонного золота, и колыхнулась портьера ложи, словно сидит уже
там Гармонарх, да прячется. От нас?.. Но уже Капельмейстер в пенсне,
гибкий, юркий, спешный и вездесущий, внимание! кричит, по местам! И:
начинаем! за дело! Все помчались, бегут, бренчливо инструменты
настраивают, я - за палочки, а это не палочки, но сущие обухи-дроболомы!
Колья гремучие! Прилаживаю ноты, поплевываю в кулак и на партитуру смотрю,
как баран на новые ворота, капельмейстер "уно, дуо, тре" кричит, и
постукивает, и золотым пенсне посверкивает на нас, и вдруг вступают
скрибки... но что это? Хотя и дирижирует капельмейстер, ничего не слыхать,
кроме наждачного какого-то скреба... ох, и скребят же эти скрибки...
струны, что ли, запакостились? А вот и мой черед, и опускаю я руки, чтобы
бабахнуть, и ударяю вовсю, а слышу только "тсстук, тсстук", как будто бы в
дверь, смотрю, а барабан хоть бы дрогнул, поверхность какая-то жесткая,
гладкая, как пруд замерзший, как торт, ничего не пойму, и снова "стук!
стук!", немного будет от этого толку, думаю, а тут оркестр вступает,
дребезжит, верезжит, дудонит, долбахает, и вижу - вот те на! - тромбонист
тромбону помогает губами "бу-бу-бу", а скребачи губки бантиком и:
"титити", сами напевают, немым инструментам спешат на подмогу, ну и игра!
а капельмейстер вслушивается, и вдруг по пюпитру бац! и молвит: Нет. Ах,
не так! Плохо. Da capo [сначала (ит.)]. Ну, мы опять, а он из-за пюпитра
Посняков Андрей
Суворов Виктор
Каргалов Вадим
Никитин Юрий
Суворов Виктор
Самойлова Елена