поглощая пространство. Колея дороги вынырнула на поверхность земли; свет за
окнами стал ярче, живее: я догонял уходивший на запад день. В тишине, не
нарушаемой звуками радиопередачи, еще яснее всплыли в сознании четыре
медленных такта вступления "Прощальной симфонии", похожие на фанфары. Я
встал и начал ходить между рядами кресел. В жемчужных глазках стенных
информаторов поминутно загорались названия станций, которые мы проезжали,
потом вновь стало темно: поезд достиг берега Европы и нырнул в глубь
проложенного под Атлантическим океаном огромного туннеля, направляясь в
Гренландию.
что надо увидеться с отцом. Конечно, именно за этим я и ехал сюда! Я
справился о самом удобном маршруте и вскоре вышел на станции, расположенной
в открытом поле, а поезд нырнул в прозрачную трубу. Она уменьшалась по мере
удаления и на востоке была погружена во мрак, в то время как на западе ее
еще освещал багряный отблеск зари. Из нее доносился все удалявшийся и
слабевший высокий звук, подобный тому, который издает звенящая струна; этот
звук вновь напомнил мне симфонию.
покрыта росой, и я замочил брюки до колен. Ругаясь про себя, я сел в кабину
и полетел прямо домой. Когда моя машина опускалась на площадку нашего сада,
день, который я нагнал в неустанном беге на запад, вновь начал угасать, но я
не обратил на это внимания. Даже не захлопнув за собой дверцу, я бросился в
дом. Бабушка и мама были в городе, а отец принимал участие в съезде врачей в
Антарктиде. Я решил немедленно найти его. Геликоптер, конечно, был слишком
медленным способом сообщения, поэтому я отправился на ракетный вокзал,
расположенный в северном предместье Меории. Уже издали я увидел его купол,
сверкавший в последних лучах заходящего солнца. Оставив геликоптер на
верхней платформе вокзала, я направился к эскалаторам, близ которых на
стеклянном глобусе информатора мелькали цветные светлячки. Прямого сообщения
с Антарктидой в ближайшие минуты не было, и мне надо было лететь на третий
искусственный спутник и там пересесть на ракету, отправлявшуюся на Южный
полюс. Я стал на лестницу, спускавшуюся вниз, к перронам. На стенах первого
яруса я прочитал светящиеся надписи:
местным сообщением с Антарктидой, но не тронулся с места. Эскалатор
продолжал двигаться вниз, я миновал второй, третий и четвертый ярусы. Людей
становилось все больше. Сверкнула надпись:
откуда-то сверху донесся свист удаляющейся ракеты, брякнули захлопнутые
люки, издали послышался голос, объявлявший: "Ракета прямого сообщения
Марс-Деймос-Земля - опоздание на восемь секунд". За прозрачными
перегородками двигались непрерывным потоком люди, а я спускался все ниже.
Вот уже белый свет, заливавший перроны местного сообщения Земли, сменился
голубым: мы были на перроне, откуда отправлялись ракеты на спутники. Вместе
с толпой, спешившей на посадку, я направился к ракете, но где-то по пути
растерял всю свою энергию: она словно исчезла с последним лучом света,
проникавшим в глубь зала сквозь стеклянные стены.
вызову отца из зала; он обрадуется и удивится, спросит, не нужно ли мне
чего-нибудь, что ответить ему? Сказать, что мне было необходимо видеть его?
Но для этого не нужно лететь: существуют же телевизоры! Сказать, что хотел
прикоснуться к его темному костюму, почувствовать тепло его рук? Но это
придется говорить в каком-нибудь коридоре; из-за дверей будет доноситься
голос докладчика, отец будет делать вид, что не спешит вернуться в зал, а я
буду стоять и молча смотреть на него: что же я могу сказать? Ведь "Гея"
отправляется в полет лишь через два дня, к чему же такая спешка, эти прыжки
с ракеты на ракету, какие я проделывал сегодня ночью?
в согласии со здравым смыслом. Но, когда я стал медленно удаляться от
площадки, откуда отправлялись ракеты, меня охватило жгучее сожаление. Я
оперся о балюстраду и смотрел, как зеленые сигнальные огоньки выскакивают на
телефорах, как набирают скорость ракеты, и серебристые буквы на их боках
сливаются в мелькающие полосы, как ракеты с пронзительным свистом
втягиваются в стартовую трубу и на полной скорости вылетают из нее на высоте
двенадцати этажей, оставляя позади полосы огня. Секунда - и ракета исчезла в
темнеющем небе. В лицо мне повеяло душным запахом нагретого металла. Потом
гул умолк, и я остался в одиночестве. Вдоль перронов у входа на эскалаторы
ярко горели указатели, за стеклянными стенами все больше сгущались сумерки -
вторые сумерки для меня за сегодняшний день.
рыб с приплюснутыми головами, а в глубине зала засверкали надписи:
минуты.
двигавшейся вниз лестнице; у той из них, что была позади всех, раскрылась
сумочка, разноцветные безделушки рассыпались по ступенькам. Девушка сделала
отчаянный жест, как бы намереваясь вернуться, но подружки закричали на нее,
она махнула рукой и побежала к ракете. Минуту спустя в телефорах вспыхнул
зеленый свет, а в воздухе послышался гул: ракетный поезд на Луну отправился
в путь. Платформы почти совсем опустели. Блуждая взглядом по залу, я увидел
дату, светившуюся над глобусом информатора. Ведь сегодня Праздник
уничтожения границ! Потому-то мама отправилась в город! Любопытно, надела ли
бабушка свое новое платье или, всполошившись, по обыкновению, в последнюю
минуту, оделась в фиолетовое, которое носит каждый день? Видели ли они
марафонский бег? Вот какие мысли мелькали у меня, когда я двигался к выходу.
голубыми крапинками, - его потеряла одна из девушек с Луны. Мне стало жаль
этот шарик, сиротливо лежавший в огромном зале, полном музыки непрерывного
движения. Я спрятал его в карман, где лавровая ветка напомнила о себе мягким
шелестом листков. У самого выхода я увидел человека. Он не сел почему-то в
кресло, а, вытянув ноги, отдыхал на ступеньках, рядом с большим свертком, и,
скрестив руки на груди, громко и фальшиво насвистывал "Прощальную симфонию".
взгляды встретились, и мы одновременно вскрикнули от удивления: это был
Пеутан, мой коллега по занятиям кибернетикой. Началась бессвязная беседа; мы
дергали друг друга за рукав, то приближались, то отступали один от другого,
хлопали по плечу и непрерывно повторяли: "А помнишь, как профессор?..", "А
помнишь?..", "А помнишь?.."
делаешь в такую пору, да еще в праздник?
здесь. Я уже поговорил с ней, знаешь?
шестимесячной практике на звездоплавательной станции на Титане, одной из
самых отдаленных во всей солнечной системе.
действительности.
меня. Пеутан этого совсем не заметил.
Ниагара, ее кот. Он родился как раз в день ее отъезда. Но теперь он уже
большой. Он мог удрать, и я на всякий случай упрятал его в коробку.
раздражение. - На твоем месте я пришел бы с цветами.
раздалось нервное мяуканье. - Ну, а ты-то зачем здесь, олимпийский
победитель? Ты себе не представляешь, как мы все кричали, когда ты
финишировал, хотя и сожалели, что ты выступаешь не от нашей команды. Ну-ка,
повернись на свет, дай посмотреть на тебя, ведь я...
покорять? Ах ты, марафонский победитель! И ни единым словечком не
обмолвился!
маленькой белой эмблемы "Геи", приколотой на моей груди. Теперь надо было
начать длинный рассказ, но я не был в состоянии это сделать и лишь спросил:
тоном, что Пеутан ни о чем больше не спрашивал. Несколько секунд мы молча
глядели друг на друга, наконец он протянул руку и как-то торжественно пожал
мою:
снова наполнился шумом стартующих ракет, а когда этот шум утих, далеко за
спиной послышалось насвистывание Пеутана.
тротуаров. Я выбрал тот, который вел к парку на берегу реки, и, опершись о
поручни, смотрел на проплывавшие мимо меня огни большого города.
окруженные кольцом садов. На фоне ярко освещенных белых стен резко
Лукин Евгений
Куликов Роман
Посняков Андрей
Шломо Вульф
Лукин Евгений
Контровский Владимир