Говорят, он очень странный. Не удивлюсь, если теперь на нас падет небесная
кара - голод или чума.
В любом случае темноволосый убийца в надежных руках. Он уже на пути к храму
- говорят, он очень кроток. Но позабавиться с блудницей, а потом убить ее...
Ее убили, чтобы она молчала. Пусть она и была грешницей, зато дело свое
знала отлично. В какой еще деревне была такая продажная девка? Богатей за
семь миль ехали, чтобы повеселиться с ней. А что теперь? Двое безумных
монахов свернули ей шею, желтоволосый смылся, а на другого, черного, как
демон, храм наложит епитимью - три дня в неделю он будет есть только пресный
хлеб или что-нибудь в этом роде.
совокупился со своим братом, его накажут плетьми. И еще я слышал, как один
из служителей храма сказал, что за убийство негодяя засекут до смерти.
отправились дальше в лес в поисках Шелла.
она не могла прийти в себя, будто не жила среди демонов и ничему у них не
научилась. Все же ей удалось быстро взять себя в руки, заполнив разум
паутиной образов. Почти сразу же хаос сменился желанием действовать, глаза
замерцали зеленым холодом, от которого пробирал озноб. Девушка подумала о
тех, кто собирался причинить вред Зайрему.
словно прочла его мысли. Девушка вспомнила, что негодяй упоминал писаря,
который боялся его, - все тут же сложилось в единую схему. Логика верно
служила Симму, когда того требовали обстоятельства. Что же касается мертвой
женщины, Симму ни о чем не жалела. Подобно эшвам она думала лишь о том, что
ей нравилось.
оливковую рощу. На южном пологом склоне холма паслись овцы. Она еще раньше
заметила их следы, ведущие сюда. Приблизившись к стаду, Симму прошептала
что-то животным, прошла среди них, тихо и незаметно, как летний ветерок.
Посреди стада на камне сидела девочка лет пятнадцати - она присматривала за
овцами. Симму осторожно подкралась к ней сзади и, не дав девочке опомниться,
легонько сжала пальцами ее лоб, вложив в прикосновение чары эшв. Голова
девочки поникла. Она лишь глупо улыбнулась и даже не пыталась возражать,
когда Симму забрала ее домотканое платье и платок, которым та повязывала
волосы.
деревенская девушка. Волосы ее были прикрыты лоскутным платком, она шла,
опустив голову. Через час она вышла на луг, где паслись кони. Встав у
изгороди, она тихонько свистнула. К ней подбежал молодой жеребец. Симму
беззвучно попросила:
через изгородь.
провожали глазами это облако и спрашивали друг у друга:
внимание Симму сосредоточилось на одной-единственной цели.
Но конь нес ее вперед, подгоняемый тихим монотонным напевом.
огоньков далеких окон - и сам храм - дворец света и ночи. Тогда Симму
отпустила жеребца: он был весь в мыле и очень устал. Потряхивая гривой и
негромко фыркая, конь повернул назад и растаял в сгустившейся тьме цвета
индиго.
Люди собирались, чтобы решить судьбу нечестивца Зайрема. Симму узнала все,
что хотела, ловя обрывки фраз у дверей винных лавок и среди полей,
ощетинившихся копьями колосьев. Даже влюбленные, скрывая свои грехи,
отдыхая, говорили о богохульстве молодого монаха. Сам Настоятель судил
Зайрема и признал его вину. Ему даже стало плохо, когда он впервые услышал
целиком всю историю. Юноша не оправдывался и не просил о снисхождении. Придя
в себя, Настоятель объявил, что завтра на рассвете Зайрем умрет под плетью.
безбоязненно появиться в облике женщины, - в Святилище Дев, расположенном
неподалеку. Женщины и девушки прогуливались по лужайке перед Святилищем,
обсуждая новости и громко ахая. Их жизнь проходила без любви, и любая весть
о падении мужчины приносила радость, но они никогда не задумывались почему.
прямо ей в руки спорхнула птичка.
слова тех, кто там... Найди Зайрема. Вернись ко мне и расскажи все, что
увидишь.
между ветвями дерева.
составленную из осколков увиденного в храме.
и его пометим... Холоден камень под моими ногами, отдавший последнее тепло
солнца. Слушай! Червяк шевелится в земле... Схватить его клювом! Ах, нет,
уполз... Ой! Птица в воздухе, нарисована прямо на стекле - это же я! Ага,
вот и двор, где растет кривое дерево, там в каменной клетке кто-то сидит...
Лампа не горит, мотыльки не вьются, склевать нечего. Он сидит, обхватив
голову руками. Это тот самый... Когда он умрет, я позову своих кузин. Мы
вырвем его волосы и совьем в них гнезда. А моему дорогому родственничку,
ворону, понравятся его глаза, похожие на два драгоценных камня... Да, но
сейчас он на севере, пирует на похоронах какого-то короля".
лампа, но ее запах отпугивает всех насекомых. Они трясут гремящими белыми
шестигранными улитками. Я видела однажды такую в траве. Хотела склевать ее,
но она оказалась твердая... Думаю, что сама выклюю ему глаза. Почему воронам
всегда должно доставаться самое лучшее?"
закричала.
Девушка вновь была нагой, как в прежние дни, проведенные с демонами, только
повязка скрывала ее волосы.
черной перчаткой сжимала она землю, оставляя взамен лиловое дыхание тайны.
Один раз мимо Симму прошел один из послушников. Встав у куста, он, смущаясь,
справил нужду и скороговоркой пробормотал молитву, прося у богов прощения.
Симму возненавидела его, и ее ненависть вонзилась меж лопаток монаху, словно
клинок. Жертва бросилась прочь, не понимая, что случилось, почему бежит.
снова стала почти мужчиной. Цепляясь руками и ногами за стену, она полезла
через нее, как часто делала, будучи мальчиком.
нас?"
Глава 9
знал этого. Львы, сломанное копье - все это казалось полузабытым сном, хотя
и остался связанный с ними ужас. Теперь Зайрем в одиночестве сидел в темном
каменном чулане, смирившись с тем, что завтра на рассвете умрет. Он думал об
этом с какой-то ненавистью. Зайрем снова превратился в молчаливого ребенка,
неспособного опровергнуть несправедливое обвинение в ужасном, непостижимом
преступлении. А все дело в том, что он чувствовал себя по-настоящему
виноватым.
редко кто заходил из монахов), два послушника, поставленные охранять
Зайрема, играли в кости. Монах средних лет наблюдал за ними. Играть
разрешалось, поскольку играли мальчики не на деньги, а на засахаренные
фрукты. Но сегодня монах казался слишком встревожен, чтобы внимательно
следить за игрой. Грех, совершенный Зайремом, поверг его в мучительные
раздумья. Немолодой монах попытался вызвать в сердце Зайрема слезы
сожаления, хоть какой-то признак того, что тот мучается, - чтобы боги
получили с кровью и раскаяние Зайрема. Но сердце юноши молчало.
чтобы его проняло до глубины души. Чем мучительней будет агония, тем скорее
боги даруют ему прощение". В храме были три плети: одна окована железом,
другая - бронзой, а третья - полностью металлическая. Обычно, прежде чем
пустить в дело, ее раскаляли докрасна на жаровне.
одного, что он закричит после первого же удара плети. У него нет жира, чтобы
смягчить удары.
потеряет на пятнадцатом.