распахнуты, даже если чародей куда-нибудь отлучился. Лишь однажды какой-то
разбойник оказался настолько глуп, что осмелился забраться в этот дом. Он
вышел оттуда идиотом, так и не сумев никому рассказать, что же он там
увидел. Конечно же, Зайрек не держал слуг, кроме околдованных им несчастных.
Иногда на море начинался страшный шторм, гигантские валы бушевали и
разбивались о стены старого дома. Если кто-нибудь в непогоду решался
покинуть свое жилище, он мог разглядеть фигуру Зайрека на высокой башне.
Колдун всматривался в бурное море и время от времени бросал что-то со своей
башни вниз, в волны, - так бросают объедки в клетку с диким голодным зверем.
Никто не сомневался, что Зайрек заключил какой-то договор с ужасным Морским
Народом, обитающим глубоко под водой.
грозовые тучи. Люди расступались перед магом, кланяясь до земли. Женщины
хватали детей и прятались по домам.
упали на раскаленные улицы, но ни одна из них не задела чародея. Вдруг в
саду богатого дома открылась калитка оттуда тихо вышла бледная девушка и
упала перед Зайреком на колени.
драгоценности, чтобы преподнести их тебе в дар.
проходил мимо, девушка вцепилась руками в его ногу.
мостовой. В глазах Чародея бесновались призраки, но он спокойно обратился к
красавице:
служишь самому Владыке Смерти - так много людей подарил ты ему.
забавное, но тебе этого не понять.
отпустив его ногу. Она долго пролежала так под дождем потом слуги
осмелились выйти и занесли ее в дом.
остановился, чтобы посмотреть на казнь, и, когда преступник заплясал на
веревке, лицо чародея побледнело. Никто не заметил этого - люди слишком
боялись Зайрека, чтобы смотреть на него. Но тут чей-то голос произнес его
имя не совсем так, как оно звучало теперь. Чародей быстро обернулся, но
никого не увидел - никого, кто бы мог назвать его Зайремом.
Глава 2
очнулся в Долине Смерти под деревом со сломанными сучьями. Его шею все еще
сжимала веревочная петля - он хотел повеситься, когда другие средства не
помогли. Все еще шел дождь. Зайрем знал, что провел здесь уже несколько дней
и ночей, но не мог сообразить сколько. Он лежал на спине, подставив лицо
дождю, смутно припоминая тень, коснувшуюся его чела. Тень эта принесла ему
облегчение, некое подобие смерти, но не смерть, он всего лишь потерял
сознание - ибо от самой смерти он избавлен надолго.
Владыке Ночи, Азрарну, князю демонов, но его отвергли. У него отняли все:
его стремление к добру, надежды и гордость, даже единственную возможность
отомстить Судьбе - уничтожить свое собственное тело, - ибо он был неуязвим.
Безвыходное положение: Зайрем более всего жаждал убить себя - но не мог
этого сделать.
вспомнил своего товарища, Симму, ставшего ради него женщиной. Он вспомнил,
как она неотступно следовала за ним, как танцевала, зачаровывая единорогов
волшебством эшв и своей красотой. Но наслаждение, полученное им, лишь
усилило стыд Зайрема, заставило его почувствовать пустоту и отчаяние. И все
же сейчас он испытал прежнее гнетущее и непреодолимое желание обладать
Симму.
покинул долину и, еле волоча ноги, отправился в дикие и зловещие черные
земли. Когда он добрался до соленого озера, он не нашел ни свою подругу, ни
даже ее следов.
светилось каким-то жутким светом. Зайрем бродил по берегу, думая о старом
колдуне: тот от имени Азрарна отверг его, но пристально вглядывался в Симму,
девушку с сияющими волосами, чья женственность, казалось, расцвела от этого
взгляда в те мгновения Симму стала прекраснее, нежнее и сладострастнее, чем
когда-либо бывала для Зайрема.
монахи в желтом храме, сами того не подозревая, научили его презирать богов.
Люди научили Зайрема вероломству. Азрарну он был не нужен. Владыка Смерти
отвернулся от него. Зайрем остался ни с чем, однако Симму могла бы подарить
ему свою любовь - этой любви, возможно, хватило бы, чтобы исцелить его
кровоточащую душу. Но Симму исчезла дева или юноша - она отреклась от
Зайрема. Так ему казалось. Как мог он в тот день и ту ночь догадаться о
всепоглощающей печали эшвы, которая стала теперь и печалью Симму? Откуда он
мог узнать о тьме и об Азрарне, шагнувшем из тьмы, чтобы навеять чары
забвения? Или о том, что, несмотря на эти чары, Симму все еще смутно помнил
своего спутника, свое второе я-, свою любовь?
Он шел по диким землям, шел куда глаза глядят, и его душа напоминала курган
из праха.
***
другое не вызывало у него никаких эмоций, он ел ягоды и коренья лишь по
привычке. Часто на него нападали дикие звери, но они не могли убить
несчастного и в страхе уползали прочь. Иногда Зайрем встречал людей. В одной
деревушке, в сотне миль от тех диких земель, его приняли за того, кем он
когда-то был, - за жреца. К нему подошли несколько женщин, одна из них
держала на руках больного ребенка, но Зайрем с отвращением взглянул на него
и зашагал прочь. Когда же несчастная мать догнала его, он, неожиданно для
себя самого, ударил ее. Так он впервые понял, что стал жесток. Именно
жестокость пробудила его раньше он испытывал подобные чувства, проявляя
доброту и сочувствие к больному.
плоским и однообразным - днем он брел или ночью, вверх или вниз, светило
солнце или шел дождь. С таким же успехом он мог бы просто сесть на землю и
не двигаться. Но молодое и деятельное начало еще жило в нем, заставляя идти
вперед, куда глаза глядят, Однажды на рассвете Зайрем проснулся в лесу
огромных папоротников и, сев среди широких листьев, на которые он в
изнеможении повалился вчера в полночь, увидел сидящего неподалеку
незнакомца.
странствующего монаха. Его неподвижные грубые черты говорили о хладнокровии,
уверенности в себе и безграничном самодовольстве.
приоткрылись ровно настолько, чтобы произнести эти слова.
смотрел вверх, и низкие своды леса с пробитыми в них кое-где оконцами,
сквозь которые струился утренний свет, успокаивали его глаза и сердце. Но
тут жрец заговорил:
когда-то было облачением священнослужителя. Выходит, что ты, как и я,
странствующий монах.
слезами.
мое общество принесет тебе пользу. Видишь ли, я очень благочестив и посвятил
свою жизнь благим делам, усердно поклонялся богам и помогал людям в трудную
минуту. За это много лет назад меня вознаградили, по велению богов либо
каких-то других могущественных сил на меня снизошла благодать. Ничто - что
бы это ни было! - не может повредить мне. Молния никогда не ударит в то
место, где я стою море никогда не опрокинет корабль, на котором я плыву
дикий зверь не разорвет меня. Ну, не замечательно ли это? - Зайрем не
ответил, и монах продолжал:
меня. Даже чужестранцы зовут меня на свои празднества, ибо знают, что, пока
я нахожусь в доме, он в безопасности, даже в самую бурную погоду. Корабли
соперничают между собой за право взять меня на борт пассажиром - конечно,
бесплатно, - ибо корабль, на котором я плыву, не может утонуть. К сожалению,
- добавил монах, поджимая губы, - это не все. Есть одно "но". Если я
оказываюсь в обществе только одного человека и какая-нибудь опасность
угрожает нам, то она всегда обрушится на моего спутника, а не на меня. Но
пусть это не смущает тебя, ибо я уверен, что смогу найти то, чего жаждет
твоя душа.
многое мог бы узнать от меня.
останавливаясь и пристально глядя монаху в глаза. - Ничто и никогда не
сможет причинить мне вреда, и я не желаю иметь попутчиков.