Чтение 21–й страницы книги ~Сокровища звезд~

думал о рыбах, холодных и зеленых, покрытых чешуей, легко скользящих в
глубокой и спокойной воде, греющихся на отмелях, бессмысленно глядящих на
свою вселенную. Вот что было бы настоящим счастьем: жить и быть здоровым,
удовлетворять потребности в еде и общении и умереть спокойно, без
осложнений, которые являются следствием избыточной конвульсивной
деятельности нескольких унций серого вещества. Никогда не испытывать
страха, потому что страх предполагает предвкушение, ожидание. Никогда не
сожалеть, потому что если нет памяти, нет и прошлого. Никогда не желать
недостижимого, никогда не мучиться вопросами, никогда не терять надежду.

Я вновь лежал лицом вниз. У меня было ощущение, что я пролежал так
довольно долго. Мне показалось, что в пути я потерял что-то ценное. Я стал
обшаривать песок, но не нашел ничего, кроме пыли, мела и гальки. И тогда я
понял, что потерял не какую-то безделушку, купленную за несколько кредитов
на распродаже. Во время своих приключений я растерял юность, здоровье и
надежду на будущее. То есть те самые богатства, которыми мы так недолго
владеем в начале жизни, а потом вдруг теряем сразу и навсегда. Я потерял
их немного раньше, чем хотелось бы.

Лежать здесь, уткнувшись лицом в землю, и ждать, когда остановится
сердце, показалось мне более мерзким, чем встать и идти туда, куда я не
мог прийти. А там, даже если бы я добрался туда, было так же пустынно и
голо, как в камере, высеченной в скале темницы, которой был весь мир.

Итак, я напряг ноги и встал, сделал шаг, потом другой. И пошел.

Как только первые слабые лучи восходящего солнца осветили небо, я
увидел гряду утесов. Ослепительно засияли самые высокие вершины. Казалось,
солнечный свет горящей полосой стекал вниз по гладкой поверхности разлома.
Вдруг жар опалил мне спину.

Человек, даже очень здоровый человек, не выдержал бы и часа под палящим
солнцем Розового Мира. Тот же самый древний инстинкт, который не позволял
мне прервать ночной переход, заставил меня проковылять к убежищу в виде
неглубокой лощины, которая пересекала равнину.

Там было если и не очень удобно, то во всяком случае прохладнее. Я
позволил себе еще несколько глотков воды, прикинув, что запаса хватит
максимум дня на два. И тогда я задумался, что лучше: выпить столько,
сколько хочется, и тем самым ускорить приближение смерти, или уменьшить
потребление воды и продлить мучения еще на полдня или больше. Я
остановился на первом варианте, но с удивлением обнаружил, что вместо
обычных четырех глотков сделал только два. Очевидно, подсознание
собиралось бороться до конца.

Я проспал несколько часов и проснулся оттого, что солнце поджаривало
мне ступни ног. Забившись в самую глубокую щель, я продержался еще час или
два. Солнце было почти в зените, когда я понял, что совершил серьезную
ошибку, если, конечно, собирался продолжать борьбу. После полудня мое
убежище будет находиться на самом солнцепеке. Задолго до того, как солнце
опустится, я умру от разрыва сердца.

Единственное спасение - добраться до утесов. Пройдет еще час, и у
подножия появится тень. Сквозь марево расстояние определялось с трудом, но
вряд ли оно превышало милю. Я мог преодолеть эту милю за двадцать минут,
если не придется тратить время на падения. И чем скорее я двинусь, тем
лучше. Я выпил воды, выполз из расщелины, которая едва не стала моей
могилой, и пошел.

Ночью было плохо, но выяснилось, что это далеко не самое страшное. Не
пройдя и десятка ярдов, я ощутил странный жар сквозь подошвы ботинок.
Солнце жгло макушку раскаленным железом. Воздух стал походить на
отравляющий газ. И вдруг мне стало смешно. Батарея пушек пытается
уничтожить муху. Бедная мушка ползет по разогретой докрасна сковородке,
чтобы добраться до такого же пекла, а кто-то бьет по ней кувалдой. Все это
как-то слишком, чересчур, переиграно.

Как бифштекс, который жарился два лишних часа. Знаете ли вы, что
человек может сидеть на деревянной скамье в сауне при температуре сто
восемьдесят градусов по Фаренгейту и смотреть, как рядом, на этой же
скамье, жарится кусок мяса? Умница этот человек! Зажарьте яичницу на
тротуаре. Зажарьте ее в моем мозгу. Изжарьте мои мозги, мозги идиота с
яичницей и ветчиной и большая кружка холодного пива на завтрак. Утонуть в
холодном пиве? Или даже в холодной воде? Вы называете это смертью?
Наполнить легкие ледяной морской водой и погрузиться в бездонную
прозрачную синь, когда свет постепенно из синего и фиолетового сгущается
до черноты...

Из ниоткуда вылетел грузовик и переехал меня. Я долго плыл, пока не
пристал к песчаному пляжу под тропическим солнцем. У меня был соблазн
остаться там полежать, но я все-таки пополз. На сей раз я не дам себя
одурачить. Притаюсь и буду ждать прибытия лодки, а потом...

На моем пути построили стену. Это было нечестно. Это не по правилам.
Пляж шел под уклон, потом начались деревья, какие-то кислые ягоды, тень,
черная тень, и - изысканная еда. Я найду ее, и буду резать ее, погружаться
в нее, и ничто меня не отвлечет.

Нет, не отвлечет.

Нет, не отвлечет, не уведет в другую сторону. Я вцепился в паутину,
опутавшую мое сознание, разорвал ее и сконцентрировался на
действительности.

Я не на пляже, я в пустыне. Я на пути к скалам, где смогу лежать в тени
и нежиться в изумительной прохладе.

Но я не мог идти дальше из-за стены.

Я открыл глаза и увидел камень, валуны, сверкающую на солнце
потрескавшуюся каменную поверхность, стремящуюся ввысь.

Что вы думаете? Я победил! Я добрался до скал. Но опять осечка. Тени
там не было. По крайней мере сейчас.

Ну, сказал я себе, человек не может продержаться и часу на таком
солнце. Но может быть, я ошибаюсь? Может быть, человек все-таки способен
выдержать час на таком солнцепеке.

Скоро узнаю.

Скоро? Вечность течет так медленно.

В воспоминаниях, когда все уже позади, время кажется таким быстрым.
Тень хлестнула меня, как холодная вода. Я заполз в нее и почувствовал, что
темнота смыкается надо мной. Это напоминало наркоз, и я уснул.

Я лежал и смотрел на громадную тень, которая заканчивалась где-то
далеко вверху в ослепительном блеске, заливающем пыльные просторы. Без
всякого перехода я вдруг вспомнил свой переезд с Главной Станции, когда
раннее солнце отбрасывало тень позади нашей машины.

Позади.

Ливорч-Хен расположен к востоку от Главной Станции.

Всю ночь я шел на восток.

Возможно, я прошел двадцать миль совсем в другую сторону.

Кувалда? Нет, покруче. Стотонный каток. Против израненной мухи.
Забавная шутка! Почему израненная одинокая муха так важна? Почему на нее
потрачено столько усилий?

Адмирал Хэтч думал, что мне что-то известно. Так же считали и хетеники.
И Симрег. Похоже, у всех одна мания.

Может, действительно во всем этом что-то есть? Но если это и так, все
равно мне ничего не приходило в голову.

Будет забавно, если я до чего-нибудь додумаюсь в самом конце, когда
окажется слишком поздно - слишком поздно и для меня и для кого-то...

Я опять уснул, а когда проснулся, было уже темно.

Утес был крутым, но карабкаться по нему все-таки удавалось. Я шел не в
том направлении, но мысль повернуть назад меня не привлекала. Я все равно
пойду в эту сторону и буду идти, пока могу. Я спросил себя почему, но
ответить не смог.

А потом я увидел след.

Он довольно глубоко отпечатался в мягкой пыли и казался свежим.
Впрочем, я мог себя обманывать. Защищенный от ветра и не омываемый
дождями, он мог появиться здесь день или неделю назад, или еще раньше.
Может быть, сто лет назад.

Как ни странно, его вид успокаивал. Кто-то шел по тому же пути, что и
я, нашел ту же дорожку к вершине утеса. Я уже не был так одинок в
пустынном мире.

Я стал карабкаться дальше, отыскивая новые следы. И нашел их. Они вели
к вершине. Я остановился, чтобы сделать два глотка воды, перекусить и
отдохнуть пять минут, и заспешил дальше. Но следы исчезли.

Через полчаса я понял, что ночь мне не пережить. Как ни странно, я
чувствовал себя хорошо. Ступни и ноги у меня онемели и распухли, но уже не
болели. Я привык к жжению и привкусу крови в горле. Я часто падал, но не
причинял себе боли, оказываясь лицом на странно мягкой почве. Упав в
очередной раз, я встал и шел довольно долго, но потом понял, что все еще
лежу, уткнувшись лицом в землю, и брежу. Это немного напугало меня. Я стал
внимательно следить за собой, чтобы знать наверняка, проснулся я или нет.

Я не сломал ногу, но все равно казалось, что я ползу на коленях.

Я считал, что все идет неплохо, но, ощущая вкус песка во рту, понимал,
что все-таки ошибаюсь. На сей раз меня подвели руки. Я подумал о бутылке с
водой, но это желание было таким же несбыточным и чисто теоретическим, как
эфемерные планы выучить незнакомые языки или научиться играть на скрипке.

Моей последней отчетливой мыслью перед тем, как навалилась темнота,
была мысль о том, что не нужно больше делать вид, будто я не сожалею о
прошлом, о том, что утратил и никогда уже не верну.