Чтение 7–й страницы книги ~Настоящее напряженное~

было теперь нереально.

Она пробормотала какое-то извинение и подала ему блюдце с печеньем.
Интересно, когда он входил, блюдца не было. Он ограничился одним
бисквитом. Разговаривая, он исподволь оглядел комнату в поисках других
изменений. Разожжен камин... передвинут столик... Ага! С полки исчезла
фотография. Любопытно!

Когда он закончил рассказ, она заговорила не сразу, что немного удивило
его.

- А как дела у вас в Фэллоу? - спросила она.

- Почти как всегда. Полагаю, мы меньше других испытываем нужду.

Она недоверчиво приподняла бровь.

- Ну, и каково вам воспитывать следующую порцию пушечного мяса?

- Не очень приятно.

- А каким светлым и героическим все это представлялось поначалу! -
горько улыбнулась она. - Когда я видела Эдварда в последний раз, его
больше беспокоило то, что его не возьмут в армию из-за сломанной ноги, чем
обвинение в убийстве. Еще чаю? Но теперь-то мы знаем гораздо больше, не
так ли?

Огорченный такими пораженческими замечаниями, Джонс согласился еще на
чашку.

- Насколько я поняла, Эдвард обнаружился во Фландрии, - сказала она,
налив чай. - Должно быть, он записался добровольцем сразу же, как только
зажила нога. Это несомненно. Но для того, чтобы записаться, ему необходимы
были документы. И потом, то, что его нашли без одежды...

Она снова обратила на гостя свой строгий взгляд. Сама королева Мария не
устыдилась бы такого взгляда.

- Я не посещаю спиритические сеансы, мистер Джонс. Я не гадаю на спитом
чае, я не обращаюсь к цыганкам на ярмарках. И все же я убеждена: в чем бы
ни оказался замешан мой кузен три года назад - это носит мистический
характер.

Джонс вздохнул:

- Если честно, я все время старался уйти от такого вывода, но думаю, вы
правы. Слишком много запертых дверей, слишком много необъяснимого.
Рациональное объяснение... его нет!

- Эдварду казалось, что он влюблен в меня.

Интересно, чем отличается кажущаяся влюбленность от настоящей?

- Он не делал из этого особого секрета.

- Я говорю это только потому, что я действительно верила в то, что он
погиб. Он ни за что бы не бежал добровольно, не оставив мне по меньшей
мере записки. А теперь вы говорите, что он вернулся при таких же
загадочных обстоятельствах. Не следует ли из этого, что его увезли из
больницы против воли, а теперь он вырвался?

- С раскаленной сковороды?

Она улыбнулась и отвернулась, глядя на горящий газ.

- Мне надо увидеть его.

- Я сказал Смедли, что навещу его еще в пятницу.

- Нет, у нас в пятницу присутственный день. - В глазах ее загорелась
озорная искорка. - Главное преимущество того, что ты женщина, мистер
Джонс, в том, что шеф-мужчина слишком стесняется вникать в подробности,
если ты просишь отгул.

- Да. - Он осторожно кашлянул, смутившись сам.

- Так что оставайтесь-ка вы сегодня у меня.

- О, вряд ли это...

- Мои друзья говорят, что этот диван вполне удобный. Не думаю, чтобы
мои соседи заметили что-нибудь, и, будем надеяться, цеппелины тоже не
заметят. Хотя нет, цеппелинов сейчас почти уже нет - они перешли на эти
большие бомбовозы. У меня есть треска, и картошкой снова торгуют, слава
Богу. Если вы удовольствуетесь половиной трески, двумя картошинами и
диваном, вы будете более чем желанным гостем.

- Вы восхитительно добры!

- Я очень благодарна вам, мистер Джонс, за ваш визит, - мрачно
произнесла Алиса. - Расскажите, каким образом вам удалось выследить меня?
Кстати, как вы обыкновенно организуете побеги из тюрьмы?

5

Среда принесла Смедли несчастье. И не одно, а целых три.

Что бы ни творилось на войне, это не особенно сказалось на работе
Королевской почты, которая исправно доставляла корреспонденцию. Первые две
беды пришли с утренней почтой. Мисс Алиса Прескотт по адресу в Челси "не
значилась". Проживает ли Джонатан Олдкастл, эсквайр, в Дубах,
Друидз-Клоуз, Кент, почтовая служба не сообщила, поскольку вообще не знала
такого адреса.

Одной рукой, помогая себе ногой, Смедли изорвал оба письма на мелкие
клочки, а потом расплакался.

Третье несчастье оказалась еще страшнее. Ему было приказано собирать
вещи.

Он просил. Он умолял. Он рычал. Чертовы слезы как назло не шли - как
раз тогда, когда были бы кстати. Одна мысль о Чичестере приводила в
отчаяние. Это все равно что похоронить себя заживо. После смерти матери
дом превратился в гробницу. Слуг сейчас днем с огнем не сыщешь - значит,
он останется наедине с отцом. Хуже того, в следующую субботу ему
исполнится двадцать один год, так что все его тетки, дядья и кузены
соберутся поздравить вернувшегося с войны героя. Он будет дергаться и
реветь в три ручья, и они все с ума сойдут, глядя на это.

- Таков приказ, капитан, - беспощадно заявил врач. - И потом, у нас не
хватает коек, старина.

Его увольнение из армии будет действительно с момента, когда он явится
во дворец получать медаль. До той минуты он числится в отпуске по
состоянию здоровья. Следующий автобус в 12:10. Так вот!

Тут он вспомнил Экзетера, который так и будет ждать, не зная, почему не
возвращается его спаситель. В пятницу приедет Джинджер Джонс - возможно,
он уже что-нибудь придумал, ведь сам Смедли ничего не может сделать. От
этой мысли у него наконец начался приступ. Лицо задергалось, как
рассерженный осьминог. Слезы хлынули ручьем. Его затрясло так сильно, что
он испугался, как бы повязка не слетела с руки. Он захлебнулся словами.

- Ну... - нехотя кивнул врач. - Следующий завоз у нас в пятницу. До тех
пор мы можем еще подержать вас здесь.

Смедли даже не мог поблагодарить его. Еще два дня! Ему, как туземцу,
хотелось облобызать доктору руку.

Казалось, уже полночь, хотя на самом деле даже до ленча было еще
далеко. Он вышел в прихожую - почти единственное место в здании, открытое
для посетителей. В дождливый день вроде этого она была битком набита
людьми в форме, теми, кто мог самостоятельно передвигаться. Помимо бинтов,
костылей и инвалидных колясок, здесь были еще домино и шашки, бридж и
газеты, и еще больше разговоров, по большей части так, со скуки.

Из главной двери появился доктор Стрингер.

Смедли повернулся, бросился в свою палату и переоделся в гражданское
платье. Если повезет, он уложится в двадцать минут. Он попросил
рыжеволосую сиделку повязать ему старый галстук выпускника Фэллоу - так
будет лучше.

- Мистер Стрингер очень занят! - буркнула секретарша.

Хирургов никогда не называют "доктор", но, к счастью, Смедли знал это.
Он мог бы и раньше догадаться, что хирургов, словно Золотое руно, стерегут
монстры. Этот монстр подготовился к обороне основательно: ее стол
наверняка был бронированным; шкаф с больничными картами отгораживал ее от
холла. Внешняя линия обороны - столы и стулья - вряд ли была бы надежнее,
проектируй ее немецкий генштаб. Потребовалась бы по меньшей мере дивизия,
чтобы прорваться к заветной двери.

Если она и не была огнедышащей, по ее внешности никогда этого не
скажешь.

- Вы не являетесь его пациентом, капитан...

- О, я займу его совсем ненадолго! Я по делу семейного характера.

- Семейного? - недоверчиво переспросила старая ведьма. Ну конечно,
такой выдающийся хирург, как мистер Стрингер, не может состоять в родстве
ни с кем в звании ниже полковника.

- Можно сказать, да, - ответил Смедли, сникнув под ее свирепым
взглядом. Он потеребил свой галстук. - Видите ли, просто хотел
засвидетельствовать свое почтение.

Возможно, в молодости она была школьной наставницей. Волосы собраны в
пучок, и на вид - явно за тридцать. Черты ее лица казались высеченными из
гранита. Но, узнав галстук, глаза василиска сузились.

- Я узнаю, может ли он уделить вам минуту, капитан Смедли. Прошу вас,
садитесь.

Он сел на жесткий деревянный стул и, покрывшись испариной, стал ждать.
Стрингер тоже выпускник Фэллоу, но вряд ли он знает Экзетера, ведь тот
учился на много лет позже его. Да, поговорив с ним, Смедли нарушает данное
им слово. Но есть ли у него выбор? Меньше чем через два дня его выгонят из
Стаффлз, и он потеряет последнюю надежду помочь Экзетеру. Это его
единственный шанс. Да потом он и не обязан называть настоящее имя Джона
Третьего. Он только задаст несколько вопросов. Чтобы понять истинное
положение вещей. Возможно, лицо покажется ему знакомым? Осмелится ли он