Чтение 46–й страницы книги ~Колокол солнца~

- Вам предоставится возможность найти любые слова, чтобы разъяснить,
что в Городе Солнца вы имеете в виду отнюдь не общность всего имущества,
что противоречит всем законам - и человеческим и божеским.

- Общность имущества (здесь не надо искать другого слова!) должна
быть полной, монсиньор. Беда, если дом или конь, поле, колесница или лодка
могут принадлежать одному, а не другому, зарождая в нем зависть. Не должно
существовать понятий: "это твое", "это мое"! Человеку может принадлежать
только то, что на нем в условиях природы. Иначе зародыши "зла
собственности" расцветут бесправием и тягой к преступности, к нищете и
богатству, к праздности и страданиям и сведут на нет преимущества жизни в
подлинно свободном от всех зол обществе.

- Мне трудно переубедить вас, отец Фома. Но я хотел бы предупредить
вас, что не эти обреченные мечты, а заслуги противоборца испанской тирании
вывели вас из темницы и вводят сейчас в королевский дворец Франции.

- Вы огорчаете меня, синьор Мазарини. Я надеялся, что монсиньор
Ришелье разделяет мои убеждения, если просил папу о моем освобождении.

- Вы глубоко заблуждаетесь, отец Фома. Кардинал Ришелье не обращался
к святейшему папе с такой просьбой. Папа Урбан VIII освободил вас по своей
великой милости, из сострадания. Что же касается молодого человека,
защищавшего вас, то он был прислан в Рим, поскольку кардинал Ришелье
предвидел ваше освобождение. И если вам будут оказаны какие-либо знаки
внимания, то отнесите их не к своим необузданным мечтам, а только лично к
себе.

- Мудрейший синьор Мазарини, я должен признаться вам, что эти
мечтания и составляют мою сущность. По крайней мере, так понимает меня
господин Сирано де Бержерак, которого монсиньор Ришелье нашел нужным
прислать за мной.

- Ничего не значащее совпадение. Этот молодой человек известен в
Париже как крайне необразованный и тупой буян. Он мог вам наговорить
немало глупостей, забывая, что он только солдат со шпагой, не больше.

- Как странно, - заметил Кампанелла. - Он произвел на меня иное
впечатление.

- Первое впечатление всегда обманчиво, отец Фома.

- Я привык думать наоборот, монсиньор.

- Вам придется отказаться от многих своих былых привычек.

- Но, обретя теперь свободу в вашей прекрасной стране...

- Мы с вами земляки, синьор Кампанелла. Эта страна действительно
прекрасна, если к ней должным образом относиться.

- Я хочу лишь воспользоваться ее гостеприимством, чтобы издать свое
собрание сочинений.

Мазарини пожал плечами и загадочно произнес:

- Сколько успеете, отец Фома. Долгой вам жизни на свободе*.

_______________

* Прожив свои последние годы во Франции, Кампанелла успел издать

лишь первые тома своего задуманного собрания сочинений. (Примеч.

авт.)

Карета въезжала в Лувр.

Мечта господина Абеля де Сирано-де-Мовьер-де-Бержерака неожиданно
осуществилась. Его в убогой квартирке на окраине Парижа нашел посланец
Мазарини и пригласил присутствовать "в шляпе" (как было сказано в
письменном приглашении) на большой аудиенции в Лувре. (Оказывается,
Ришелье наперечет знал тех, кому дарована безумным королем "английская
привилегия"!)

Это вызвало необычайное оживление в доме господина Абеля. Он пошел на
немалые траты, чтобы приобрести (из основного капитала!) нарядную одежду,
особо крикливую шляпу с перьями, вызвать портных, которые сбивались с ног,
прилаживая новые камзол с шитьем и кружевные панталоны на грузную фигуру
бывшего "владетельного сеньора". Его багровое, квадратное лицо было
оживлено, и бедная Мадлен, а также дети, старший сын и дочь, издергались
из-за капризов господина Абеля за эти предшествующие его "восшествию в
Лувр" дни.

Конечно, понадобилась и стоившая уйму денег шпага, которую
"королевский писец", пожалуй, впервые в жизни взял в руки.

В таком виде, провожаемый всей семьей, и отправился он (для экономии)
пешком через весь город в Лувр, делая вид, что он прогуливается.

Конечно, в числе приглашенных туда на торжественный акт большой
аудиенции были граф и графиня де Ла Морлиер и состоящий при них маркиз де
Шампань.

Предок мужа графини Мишеля де Ла Морлиер получил в тяжелое для
Франции время по прихоти угодного англичанам безумного короля Карла VI
право не снимать шляпы перед французским королем в знак заслуг перед
английской короной.

Сам Мазарини письменно от имени кардинала Ришелье напомнил графу о
возможности показать перед всеми себя как особо привилегированного по
сравнению с другими дворянами, и потому он был сегодня особенно напыщен и
чем-то напоминал индейского петуха из числа тех, которые недавно появились
во Франции, вывезенные из заморских колоний в Америке.

Был он тучен до невозможности и по сравнению с маркизом де Шампань
казался горой рядом с мышью. При его завидном росте шляпа, украшенная
отборными перьями, возвышалась над всеми. И головные уборы других вельмож,
обладающих подобной же "шляпной привилегией", тонули в толпе. Их и не было
видно.

- Ну, мадам, - шептал маркиз де Шампань, - сегодня и на вас, а
следовательно, и на меня падет сияющая тень не снятой перед королем шляпы
вашего достойного супруга.

- Ах, маркиз, я умираю от любопытства, чем все это вызвано?

- Ах боже! Это уже известно всему Парижу, я был в двух или трех
салонах, где об этом только и говорят.

- Что же там говорят, почему вы молчите?

- Я не могу молчать, графиня, я никогда не молчу, в этом моя
особенность, мой дар и мое несчастье, если хотите!

- Я хочу, чтобы вы не молчали. Именно этого хочу.

- Извольте. Весь парижский свет говорит о причуде его
высокопреосвященства, который представит королю человека, желающего
отменить браки и сделать всех дам доступными любым мужчинам.

- Боже, какой ужас! - воскликнула графиня. - Впрочем, в этом что-то
есть.

- Конечно, есть, графиня, все с вожделением ждут такого указа короля.
Однако общими должны стать и дворцы, и сундуки с золотом, земли и замки -
словом, все, чем вы обладаете, как никто другой.

- Я обладаю и еще кое-чем.

- Это останется при вас, а вот имущество...

- Ах оставьте, маркиз! Я могла бы еще подумать, чтобы стать "общей"
для избранных, но не нищей же!..

- Предвижу смуту, сударыня.

- Неужели король примет подобного смутьяна?

- Примет и, как видите, у всех на глазах.

- Мне кажется, я потеряю сознание.

- Я поддержу вас, положитесь на меня.

- Мне уже душно, где мой веер?

- Он у вас в руке, мадам. А я - рядом.

И тут открылись парадные двери зала, в них показался торжественный
церемониймейстер двора с посохом, увенчанным тремя лилиями.

- Его величество король Людовик XIII, - громогласно провозгласил он.

В нарядной шляпе, украшенной перьями, вошел король обычной своей
порывистой походкой, вытянув вперед шею.

И как по мановению незримой силы множество шляп первых вельмож
Франции, даже приехавших к этому дню издалека, взвились вверх и опустились
к самым ногам, чтобы проделать замысловатые, заимствованные, кстати
сказать, у испанцев движения.

Король гордо шел в своей вызывающей пышной шляпе, зорко поглядывая по
сторонам, чтобы убедиться, все ли обнажили перед ним головы.

Только три человека остались в шляпах: потомок егеря, спасшего в пору
английских завоеваний безумного короля на охоте, полузабытый дворянин
Абель де Сирано, герцог Анжуйский, чьи предки отстояли это право при
присоединении Анжу к Франции, и граф де Ла Морлиер, похожий на башню,
увенчанную вместо крыши головным убором, столь же аляповатым, как и у
господина Абеля де Сирано-де-Мовьер-де-Бержерака.

Придворные состязались друг перед другом в изяществе поклона перед
королем, все, кроме упомянутых вельмож, которые ограничились лишь
сотрясанием перьев на шляпах.

Через зал была проложена ковровая дорожка, по которой и шествовал
король, сопровождаемый присоединившейся к супругу королевой и кардиналом
Ришелье. Закинув голову, тот ястребиным взором окидывал все вокруг.

Не дошел король и до половины зала между почтительно расступившимися
перед ним придворными, как открылись противоположные двери, и там
появились два монаха в серых сутанах, смиренный будущий кардинал Мазарини
и на шаг впереди него тревожно озирающийся, полуослепленный дворцовым
блеском, недавний вечный узник Кампанелла.

И тут произошло невероятное.

Король обнажил голову перед скромным монахом, выражая тем самое
высокое уважение, которое, если верить истории, короли вообще никому не
оказывали.

Получилась невероятная ситуация. Весь зал, весь цвет французской
знати стоял перед былым вечным узником, итальянским монахом с обнаженными
головами, все, все, кроме... трех вельмож, имевших привилегии не обнажать
головы перед королем. Перед королем! А если сам король обнажил?