Владислав Крапивин

Выстрел с монитора

OCR by Ksu Datch

Иллюстрации художника Е. И. Стерлиговой

Обсерватория "Сфера". Плановое донесение спецгруппы "Кристалл-2", '142-д

В течение последних трех суток наблюдалось локальное возмущение межузловых четырехмерных полей. В пространстве "Бэта" (максимально приближенная гипотетическая грань) имел место кольцевой ретросдвиг с суточным радиусом. На границе сдвига зафиксировано перемещение малой (ок. 1,7 г) металлической массы - предположительно с характеристикой типа "прокол". Данное явление могло быть как причиной, так и следствием возникновения Т-кольца. Могло быть также и случайностью, не имеющей связи с ретросдвигом.

(Особое мнение мл. науч. сотр. М. Скицына: "Последнее исключается. Связь несомненна".)

Далее (в пределах амплитуды) отмечено "эхо" поля "VITA", совпадающее с теоретическими расчетами М.А. Мохова. Тем не менее группа не считает этот факт достаточным, чтобы рассматривать "эхо" как резонанс явлений типа "переход" или "бросок" (по М.А. Мохову - "Мђбиус-вектор" ).

Примечание: мл. науч. сотр. М. Скицын считает, что "эхо" есть именно резонанс "Мђбиус-вектора".

Что касается понятий, предложенных нам Центром под шифрами "Дорога", "Окно" и "Командор", группа считает, что данные абстрактно-философские категории программированию и анализу не подлежат и к теме "Кристалл-2" отношения не имеют.

(Особое мнение мл. науч. сотр. М. Скицына: "Имеют".)

...Сюжеты о Командоре - продукт студенческого (в основном стройотрядовского) фольклора периода активной реставрации исторических памятников и увлечения модными, хотя и псевдонаучными, идеями о многомерности миров и явлений. Заметного влияния на молодежное самодеятельное творчество не имели.

(Из реферата доцента Т-ского пединститута У.О. Валуевой, изданного на правах рукописи.)

Часть первая. ИЗГНАННИКИ

ПАРОХОД "КОБУРГ"

Пристань Лисьи Норы построена у низкого травянистого берега, недалеко от поселка с тем же названием. Поселок большой. Можно сказать, городок. Но "метеоры" и "кометы" минуют Лисьи Норы, не сбавляя хода. И когда кто-нибудь хочет попасть на такое быстрое судно, он должен ехать на пристань Столбы. Отсюда на теплоходе с подводными крыльями можно за четыре часа добраться до самого устья. Но это - если повезет с билетом...

В разгар лета, когда в здешних краях полно рыбаков, туристов и прочего отдыхающего народа, купить билет на скоростное судно не так-то легко. Поэтому три колесных пароходика местной линии тоже не остаются без работы.

Здешние жители называют их "смолокурами" (потому что пароходики давно уже работают не на угле, а на мазуте). "Смолокурам" не меньше чем по полсотни лет. Но они еще бодро шлепают гребными досками и громко, хотя и сипловато, гудят у сельских пристаней. Уж они-то, в отличие от "комет" и "метеоров", не пропускают ни одного деревенского дебаркадера. С дебаркадеров спешат на пароход неразговорчивые бабки с гогочущими гусями в корзинах, гладко выбритые районные уполномоченные, которых командировали в глубинку, а иногда и местные мальчишки - они не прочь зайцами прокатиться до соседней деревни.

В "смолокурах" не чувствуется смущения перед современными судами. В их неторопливости - солидность пожилых работников, занятых не очень заметным, но необходимым делом. И может быть, даже усмешка по поводу нынешней суетливой жизни.

От Лисьих Нор до устья "смолокур" добирается через двое суток. Если северо-западный ветер гонит с залива крутую мутно-желтую волну, пароход швартуется в Лесном Заводе, у деревянного пирса под защитой Мохнатого мыса. А когда в заливе тихо, он шлепает до самого Кобурга - к большой радости туристов, которым не терпится осмотреть развалины здешней крепости.

Развалинами крепость сделалась в последнюю войну. А в начале позапрошлого века ее, целехонькую, после неутомительной двухнедельной обороны, галантно сдал генералу Кобургу не то шведский, не то прусский гарнизон. Малозаметный и не избалованный победами генерал-майор был так упоен свалившейся на него удачей, что присвоил крепости и городку свое имя. Сенат и Морская коллегия посмотрели на это мелкое самоуправство сквозь пальцы, и потому имя сохранилось до наших дней. И не только сохранилось, но и дало название одному из "смолокуров" (два других называются "Декабрист" и "Кулибин").

Второго августа "Кобург" подошел к Лисьим Норам после полудня и полтора часа попыхивал у дебаркадера, поджидая пассажиров. На сей раз их оказалось немного. Устроилась на кормовой палубе компания стройотрядовских ребят. Потом поднялся по сходням пассажир в серовато-белой парусиновой куртке.

Пассажир был высок, прям, но еле заметно прихрамывал. Он словно хотел иногда опереться на трость, но вспоминал, что ее нет, и выпрямлялся еще больше, неловко дернув правой рукой. В левой он держал клеенчатый чемодан. Лицо у пассажира было длинное, в резких складках, с мясистым носом, который нависал над впалым прямым ртом. Гладкие волосы, почти сплошь седые, разделял несовременный пробор. Брови, тоже с сединой, торчали мелкими клочками. Из-под этих бровей пассажир быстро, но цепко оглядел небритого капитанского помощника с полинялой синей повязкой на рукаве, когда тот спросил билет.

- В третью каюту, - буркнул помощник, но потом почему-то подтянулся, кашлянул и добавил: - Пожалуйста...

В полутемном коридоре, где были двери шести кают, стоял особый "пароходный" запах: старой масляной краски, теплого железа, машинной смазки, речной воды и близкого буфета. Пассажир поморщился и чемоданом двинул внутрь приоткрытую дверь.

Каюта оказалась узкая, с двумя деревянными койками - одна над другой. Напротив коек привинчен был к стене белый крашеный стол, рядом стояло старомодное кресло с вытертым красным плюшем, у окна - конторский стул. У двери светился белым фаянсом умывальник со старинным медным краном. Из крана капало.

- Милая эпоха Сэмюэла Клеменса, - глуховато сказал пассажир. Он был, видимо, доволен тем, что оказался в каюте один. Поставил чемодан под стол, медленно сел в кресло и прислонился затылком к плюшевой спинке. Прикрыл глаза.

Пока человек так сидит, скажем о нем еще несколько слов. Договоримся называть его просто Пассажиром. Во время бесед с мальчиком они так и не узнали имен друг друга. То ли мешало какое-то смущение, то ли, наоборот, возникло внутреннее согласие, при котором ясно, о чем спрашивать можно, а о чем не надо...

Итак - Пассажир. Можно было бы назвать его и Стариком, но это не совсем точно. Был он очень пожилой, но полным стариком не казался даже мальчику.

Мальчик появился на пристани перед самым отчаливанием "Кобурга". Невысокий, в синей круглой кепчонке с большим козырьком и белой надписью "Речфлот", с такой же синей спортивной сумкой на ремне с кольцами. Ремень был длинный, сумка сердито ширкала по пыльно-загорелой ноге, когда мальчик шел от кассового домика к дебаркадеру по тропинке среди подорожников и луговой кашки.

Он шел независимо.

Кепка на нем была надета козырьком назад. Из-под нее на затылок и виски спускались темные сосульки давно не стриженных волос.

В трех шагах позади мальчика так же независимо и молчаливо шла старая женщина. Сухая, рослая, в беретике.

Тропинка привела к мутной луже посреди травы. Это была, видимо, постоянная лужа, через нее перекинули сходню - две доски с поперечными брусками. Мальчик решительно ступил на доски, они хлопнули, вода выплеснулась из щели и забрызгала кеды. Бесцветно-ровным голосом, но отчетливо женщина сказала:

- Промочишь обувь и носки, а запасных у тебя нет.

Худые лопатки мальчика шевельнулись под выцветшей, в бело-розовую клетку рубашкой. Это неуловимое движение стоило нескольких фраз: "Зачем говорить чепуху - какие-то несколько капель; и вообще я как-нибудь сам о себе позабочусь; и я же понимаю, что дело не в брызгах, а просто вам надо что-то сказать, потому что идти вот так и молчать вам тошно; но уж если кто-то виноват в этом, то никак не я..."

Перешли лужу, и спутница мальчика заговорила опять:

- Все-таки я не понимаю: почему ты не взял чемодан с вещами...

Не обернувшись, но оч-чень вежливо мальчик сказал:

- Ведь я же объяснил, Анна Яковлевна: я оставил чемодан в залог за испорченные часы.

- В конце концов, это просто нелепо... Ты ставишь меня перед своими родителями в двусмысленное положение.

Мальчик опять шевельнул лопатками.

Пассажир открыл глаза, когда мальчик и его спутница вошли. Он был, без сомнения, джентльмен и, увидев женщину, хотел было встать. Но поморщился и остался в кресле.

- Извините, - сказала Анна Яковлевна, - мы вас побеспокоили. Судя по билету, здесь место мальчика... Я понимаю, вам, наверно, приятнее путешествовать одному, но что поделаешь...

Пассажир все-таки поднялся. Прямой, седая голова под самый плафон.

- Ничего... - Он даже улыбнулся. Он, видимо, сперва решил, что в каюте поселится эта пожилая дама, и теперь был доволен: мальчик - более удобный сосед. - Я думаю, мы поладим.

Анна Яковлевна посмотрела на мальчика:

- Я уверена: ты будешь вести себя так, чтобы не стеснять взрослого человека.

- Я тоже в этом совершенно уверен... - Мальчик аккуратно устроил кепку на вешалке у двери и поставил на стул сумку. Она, полупустая, мягко осела.

Анна Яковлевна сухо сказала:

- Папе я вечером позвоню.

Мальчик наклонил и опять поднял голову, поправил на стуле сумку. Анна Яковлевна проговорила:

- Я думаю, у тебя нет оснований на меня обижаться.

- Ни в малейшей степени, - сказал мальчик сумке.

Анна Яковлевна коротко вздохнула:

- Что поделаешь, раз мы оба - люди принципов...

Пароход басовито гукнул два раза.

- Вы можете опоздать на берег, Анна Яковлевна.

- Прощай.

Он аккуратно кивнул опять и, когда она ушла, вдруг обмяк, неуловимо повеселел. Теперь стало заметно, что лицо у него не твердое, не упрямое, а живое и готовое к улыбке.

Это был мальчишка лет одиннадцати, узкоплечий, но круглолицый, толстые губы, нос сапожком, глаза цвета густого чая. В глазах этих еще держалась недавняя напряженность и досада, но на Пассажира мальчик глянул без хмурости, с нерешительным любопытством: что вы за человек? Правда поладим?

ИСТОРИЯ С АКВАПЛАНОМ

Тяжело ворочая колесами, пароход стал отодвигаться от пристани. Толчки поршней и вибрация вала передались ногам сквозь каютную палубу. Мальчик переступил, будто от щекотки. Он держался за спинку стула и смотрел в окно.

Пассажир опять опустился в кресло, достал из внутреннего кармана свернутый цветной журнал...

Шаткая дверь от вибрации отошла. Из коридора снова дохнуло разными запахами и больше всего буфетом.

- Можно я открою окно? - тихо сказал мальчик.

Пассажир зашевелился:

- Сделай одолжение. Я сам хотел попросить... - Голос у него был низкий, с прикашливанием.

Квадратное окно совсем не походило на морской иллюминатор. С карниза свешивалась куцая занавеска в цветочках. Стекло в деревянной раме дребезжало.

В полуметре от пола под окном тянулась белая труба - видимо, отопление. Мальчик встал на трубу, откинул на раме боковые крючки, потянул вниз брезентовую петлю. Перекошенная рама сперва сопротивлялась, потом со стуком опустилась в пазах. Мальчик виновато ойкнул.

Он уперся коленями в узкую подоконную доску, грудью лег на край опущенной рамы и по плечи высунулся из окна.

Увешанный спасательными кругами дебаркадер уходил назад. Берег отодвигался. День был теплый, но почти без солнца. Лишь изредка желтые проблески вылетали из-за мягких серых облаков. Сварливо перекликались чайки.

Мальчик медленно вздохнул - то ли от каких-то переживаний, то ли просто от речного воздуха. Вздыхать было неудобно: рама давила на ребра. Стоять было тоже неловко: острый край подоконной доски резал колени. Но мальчик стоял долго. Влажный воздух шевелил у него волосы, летел через плечи в каюту, качал занавеску, и она щекотала мальчику шею.

Берег сделался выше, и пристань исчезла за мысом.

...Пассажир вдруг сказал:

- Голубчик, если нетрудно, подвинься немного в сторону. Читать будет посветлее.

Мальчик торопливо сдвинулся в окне, прижался плечом к его краю. Так он стоял еще минуту. Затем прыгнул с трубы, потер коленки, подумал и шагнул к стулу. Достал из сумки растрепанную пухлую книжку.

Пассажир укрывался за развернутым номером "Огонька". С обложки улыбалась девица в оранжевой каске строителя. Мальчик полувопросительно сказал девице:

- Моя койка, наверно, верхняя...

- M-м?.. Если не возражаешь, - отозвался Пассажир и опустил журнал. - Мне с моими суставами карабкаться как-то не с руки... Вернее, не с ноги.

Мальчик никак не отозвался на шутку. Присел и стал расшнуровывать кеды.

- Но с другой стороны... - Пассажир, кажется, забеспокоился. - Ты не свалишься оттуда?

Мальчик сердито распутывал на шнурке узел.

- Я и в вагоне-то не падал никогда, а там полки в два раза уже...

Он задвинул кеды под стул и по привинченным к стойке ступенькам забрался наверх. Койка была застелена шерстяным одеялом, в изголовье лежала твердая подушка в синеватой казенной наволочке. Мальчик повозился на одеяле, постукал подушку ребром ладони и притих с книгой.

В каюте стало тихо, только Пассажир изредка шелестел журналом. Под палубой ровно вздыхала машина, за окном бурлила под колесами вода, с кормы доносились голоса и негромкий перезвон струн.

Потом занесло в окно комаров - их в этот пасмурный теплый день было много над берегами и водой. Комары тонко запели. Но Пассажир не обращал на них внимания. И лишь когда отошла опять и заскрипела дверь, он отложил журнал. Медленно встал.

Верхняя койка оказалась у Пассажира на уровне груди. Он взглянул на мальчика. Мальчик не читал. Раскрытая книга съехала к самому краю койки, а мальчик спал. Воздух из окна шевелил его волосы. Нижняя губа смешно и сердито оттопыривалась, к ней прилипло семя одуванчика, влетевшее вместе с комарами.

Пассажир осторожно шагнул к двери, запер ее, скрипучую, на щеколду и вернулся к мальчику. Тот повозился, хлопнул губами и слизнул семечко. Подтянул и обнял коленки (на них все еще краснели рубчики от подоконной доски). На мятых шортах оттопыривался карман, из него тополиным листиком выглянул угол новой трехрублевки. Пассажир мизинцем вдвинул твердую бумажку в карман, прогнал с мальчишкиной ноги двух комаров и оглянулся на окно: не поднять ли раму? Но передумал, снял свою парусиновую куртку и укрыл мальчика от пяток до плеч.

Потом взял книгу. Это было старое, тридцатых годов, издание романа Гюго "Человек, который смеется".

Пассажир полистал, постоял, словно что-то вспоминая. Закрыл книгу и положил поближе к мальчику. Затем он, морщась и постанывая, лег на нижнюю койку. Навзничь. И кажется, заснул.

Сколько прошло времени, трудно сказать. "Кобург" успел приткнуться к пристани Косари, постоять полчаса и двинуться дальше. Пассажир или проспал это событие, или не обратил на него внимания. Когда он открыл глаза, все так же плескалась вода и поскрипывали на проволоке кольца занавески. На потолке змеились длинные живые блики: значит, облака поредели. Блики были неяркие, желтые - видимо, вечерело.

С верхней полки опустилась и закачалась нога в полинялом голубом носке. На пятке была дырка размером с копейку, а к середине ступни прилип расплющенный высохший паук.

- Выспался? - спросил у ноги Пассажир. Нога исчезла, с края свесилась голова с темными нестрижеными прядями.

- Ага... Это вы меня укрыли?

- Естественно... Комары зудят, вот и укрыл.

Мальчик почему-то вздохнул:

- Меня комары не трогают... Хотя если сплю, то, наверно, могут... - Он опустил куртку. - Спасибо.

- Если не трудно, повесь у двери.

- Ага... Спасибо, - снова сказал мальчик и прыгнул вниз.

Вернувшись от вешалки, он боком устроился в кресле, перекинул ноги через подлокотник. Поболтал ими.

- Можно посмотреть журнал?

- Да ради Бога...

Мальчик полистал "Огонек", но почти сразу отложил. Поскучнел и стал смотреть в окно.

- Неприятности? - вдруг тихо сказал Пассажир.

Мальчик не удивился. И не оглянулся. Так же тихо спросил:

- Почему вы решили?

Пассажир не то усмехнулся, не то вздохнул. Объяснил:

- Я такую примету знаю с детства: если паука раздавишь, обязательно что-то нехорошее случится. А у тебя паук на носке.

Мальчик быстро подтянул ногу и с минуту сидел в позе известной итальянской скульптуры. Называется "Мальчик, вытаскивающий занозу". Разглядывал ступню. Взял останки паука за лапку, отнес к окну, дунул.

- Нет, он уже дохлый был, когда я наступил... Это я в чулане веревку искал, разутый, чтобы не топать зря... На живого зачем наступать?

- Но если случайно...

- И случайно не наступлю. Потому что чувствую.

Мальчик вернулся в кресло, забрался с ногами. Встретился с Пассажиром взглядом и поморщился. Взялся за нижнюю губу.

- У тебя что-то болит?

- Не... По-моему, это у вас болит, - нерешительно сказал мальчик. - Только не пойму что. Будто везде...

- А! Ты угадал... - Длинное тело Пассажира болезненно шевельнулось. - Эта штука называется "остеохондроз". Не слыхал?

Мальчик свел брови и качнул головой.

- Между позвонками нарастают хрящи и зажимают нервы. И боль отдает в самые неожиданные места, от пяток до мозжечка... Потому как старость, дорогой мой...

Все так же, со сведенными бровями и держась за губу, мальчик проговорил:

- Если позвоночник, то главная боль в спине... Да?

- Ох... пожалуй...

- Тогда... я, наверно, могу...

- Что? - Пассажир приподнял голову. - Что ты можешь, дружок?

- Ну... полечить, если вы хотите. Я немного умею...

- Неужели?

- Ага... Я так уже делал. С одним человеком. И получалось... Только вам надо вверх спиной лечь.

- Гм, это задача... Впрочем, попробую... А что ты предлагаешь? Массаж? - Пассажир глянул на худые мальчишкины руки в коротких рукавах.

- Да не-е... - Мальчик спустил с кресла ноги. - Я не буду касаться. Или чуть-чуть. Вы не бойтесь...

Пассажир коротко, с прикашливанием засмеялся и стал переворачиваться на живот.

- Уверяю, что не боюсь. Хуже не будет...

Мальчик принес к постели стул. Сел верхом, грудью навалился на спинку. Втянул и закусил губу. Худая спина Пассажира закаменела под синей с белыми полосками рубашкой.

- Вы не напрягайтесь так, - осторожно попросил мальчик. - Не натягивайте... все жилки.

- Ох, ладно... - Спина обмякла, даже подтяжки ослабли.

Мальчик сощурился, протянул руки, ладонями провел вдоль спины. Шепотом сказал:

- Ой-ей...

- Что? - выдохнул в подушку Пассажир.

- Сколько всего у вас... Ну, от которого боль...

- Да? Уже во всем разобрались, уважаемый доктор?