Чтение 11–й страницы книги ~Лоцман. Хроника неоконченного путешествия~

- А я, что ли?! Я Игорю Петровичу все показал, что надо! Даже перевыполнил программу!

- А по срокам? Что в контракте сказано?

- При чем тут сроки! Если программа выполнена!.. Игорь Петрович, скажите им, сколько мы...

Я прислонился к косяку и грустно сказал:

- У меня нет претензий к проводнику. У меня только вопрос... к мальчику Сашке, с которым мы... ну, не то чтобы подружились, но все-таки. Вот улетел бы этот Сашка, а я что? Бегай, ищи, кричи-надрывайся: где ты, куда девался?

- Ну-у, Игорь Петрович! - Клим Збаров даже привстал со стула. - Это вы зря! В этом плане наш Сашенька человек обязательный. Собирался и маме письмо отправить, и вас не забыл. Вот, полюбуйтесь. Как говорится, изъято при задержании... - Он вытащил из кармана куртки помятые конверты.

- Дай сюда, - набыченно сказал Сашка. - Чужие письма хватать - это свинство.

- А тут не чужое... - Збаров поднялся. - Это Игорю Петровичу адресовано, пусть он и полюбопытствует...

- Не смей. Дай сюда!

- А зачем писал, если не хочешь, чтобы...

- Дай сюда! - сказал Сашка с таким звоном, что диспетчер Збаров малость усох и сунул конверты ему в руку. Сашка скомкал письма в шарик, рывком затолкал его в карман на шортиках, отчего они сильно съехали, и он яростно поддернул их.

Збаров потоптался перед нами и вдруг сказал официальным голосом:

- Игорь Петрович, объединение "Пилигрим" приносит вам извинения за инцидент с проводником Крюком. Вы вправе расторгнуть контракт, деньги будут возвращены без вычетов.

Сашка опять уронил голову. Я смотрел на его пушистую макушку, и делалось мне все горше и горше.

- Нет, зачем же расторгать. Мы и правда выполнили программу... Верно, Сашка?

Он шевельнул плечами, затеребил, задергал на кромке штанов оставшуюся пуговку.

"А, собственно говоря, что я от него хочу? От ребенка... Дружеской преданности? Но кто я для него?"

Девица подняла с пола рюкзак и бухнула его на табурет. Остальные вздрогнули, Збаров посмотрел на часы.

- Через час нам надо уезжать...

Сашка глянул исподлобья, и в негромком вопросе его проскользнула капелька ехидства:

- Что так быстро?

Ответил Кирилл. И не Сашке, а мне:

- Хорошо четырехмерникам, которых Господь наградил талантом от рождения. Шастают где хотят, без всякой науки. А мы - расчетники. Прежде чем сунуться в сопредельное пространство, считаем и формулы выводим до помутнения в голове. Ловим моменты для перехода... И если сейчас не уйдем, застрянем здесь неизвестно на сколько...

- А у нас дел других полно, не только всяких Крючков ловить, - обиженным баском добавила девица.

Сашка презрительно промолчал. Збаров сказал:

- Этого доброго молодца, Игорь Петрович, мы, естественно, заберем с собой. А вам дадим направление к частному проводнику, он здешний. Серьезный, взрослый парень, без фокусов, как...

- А можете уйти вместе с нами, - предложил Кирилл.

Я молчал. Потерянно и сердито. Куда уходить, зачем? Я ничего не нашел здесь, ничего не понял и не решил... А что я хотел понять и решить?

- ...Ну, или... - неловко проговорил Збаров.

- Что?

- Есть, конечно, и такой вариант... Контракт еще не завершен. В принципе вы имеете право оставить прежнего проводника... Хотя после того, что случилось...

- Пусть решает сам, - сказал я.

Сашка не поднял головы. Все молчали. В этом молчании Сашка боком сделал два шаркающих полушажка. Ко мне. Плечом коснулся моего локтя. Нерешительно взял меня за обшлаг. Тепло прошло по мне от головы до пяток. Но я сказал сухо:

- Пошли в гостиницу. Спать пора.

- Только пускай Крючок поклянется, что больше... - начала девица и вдруг заверещала, прижав к подбородку растрепанные косы. На кроссовке у Сашки сидела белая крыса с черным, как у морского кота, хвостом-жалом.

- Чибу не узнала, что ли? - сказал девице Кирилл...

Этот случай разрядил обстановку, все, кроме Сашки, посмеялись. Правда, как-то нервно. Пантюхин сказал:

- Я отвезу вас до гостиницы. Пошли, лоцман. - Взял Сашку за плечо, мягко двинулся к двери. Тот послушался.

- Игорь Петрович, задержитесь на минутку, пожалуйста, - попросил Кирилл. Он был сейчас похож не на матадора, а на смущенного студента. Я остался.

- Игорь Петрович, вы за ним поглядывайте, ладно? - тихо сказал Кирилл. - Раз уж так получилось... А то у него общий алгоритм паршивый...

- То есть?

- Ну, существует такое понятие - алгоритм пути, - хмурясь, вмешался Збаров. - Или алгоритм события... Можно сосчитать с большой долей вероятности... Мы стараемся рассчитывать, когда отправляем проводника. А на Сашку как ни посчитаешь, обязательно выскакивает возможность чего-то... такого. Иногда вообще... прямо трагический потенциал... В этот раз, когда направляли, все вроде было нормально. А сегодня утром пересчитали на всякий случай (душа-то неспокойна), и - мамочки мои - сплошные минусы на выходе! Белые на черном...

Неуютно мне стало, зябко...

- Но зачем же вы тогда...

Кирилл перебил меня:

- Да сейчас-то уже все в порядке. Этот вариант мы нейтрализовали. Правда, скандальным путем, но...

- Я не про этот вариант, а вообще. Зачем вы его посылаете, если... этот алгоритм ваш такой.

- Это не наш, это его алгоритм, - неохотно сказал Кирилл. - А посылаем... потому что это лучше, чем если бы он сам... Разве удержишь? Есть птички, которые в клетке не живут.

Девица шумно шмыгнула носом и объяснила:

- Это все равно, что стараться запретить поэту стихи сочинять. Как он это сможет, если он даже думает стихами?

Я вспомнил, как Сашка дирижировал пространствами... А потом почему-то - как нес его через каменную осыпь к месяцу. И ощутил в нагрудном кармане теплый камешек.

Кирилл, морщась, переступил с ноги на ногу. Я сказал:

- Мне очень жаль, что я так неловко... лягнул вас.

- Ничего, - буркнул он. - Будем считать, что это вроде автографа.

4. К вопросу о педагогике

В машине мы молчали. Пантюхин высадил нас у гостиницы и коротко попрощался, сказав, что завтра утром уезжает. Взлохматил Сашке волосы и укатил.

В комнате Сашка увидел очки. Спросил нерешительно:

- Это что?

- Подарок тебе. От "Даблстара"...

Непонятно, обрадовался ли он. Примерил очки, снял, помахал ими. Скинул кроссовки, с ногами забрался на кровать. Тихонько сел, привалился к стене. Натянул очки на поднятые к подбородку коленки, пощелкал резиной...

Я копался в "сидоре", отыскивая чистую рубаху.

Молчание давило нас обоих.

Наконец Сашка сказал, будто издалека:

- Игорь Петрович, простите меня, пожалуйста...

Я понимал, что веду себя по-дурацки, и все же ответил надуто:

- Ну, ты же знал, на что идешь, когда хотел удрать. Чего теперь извиняться?

- А вы... очень обиделись?

- А ты как думаешь? Радоваться мне, что ли?

Кажется, Сашка чуть-чуть ощетинился.

- А тогда... зачем согласились, чтобы я опять с вами?

"А ты почему захотел, чтобы опять вместе?" - чуть не спросил я. Но вместо этого получилось:

- А затем, что показалось... что возвращаться с "пилигримами" тебе совсем уж тошно. И еще...

Он стыдливо стрельнул глазами.

- Что?

- Я не привык бросать тех, кто со мной в Дороге...

Эх, зачем я его так? Будто наотмашь... Идиот старый!

Сашка сжался. Потом спросил глухо:

- Что же мне теперь? Головой о стенку стукаться?

Чтобы как-то все смягчить, я проворчал добродушно:

- Если голова дурная, расплачиваются другим местом...

Сашка не смягчился. Спросил пренебрежительно:

- А для вас было бы удовольствием отлупить меня, да?

"Дурень, - чуть не сказал я. - Даже своих детей я сроду пальцем не трогал..." Но опять меня защекотал этакий педагогический зуд.

- Дело не в удовольствии, просто для назидания следовало бы тебе всыпать горячих... Кстати, имею право! Ты сам ко мне в племянники записался. Так что я мог бы взгреть тебя, как родственник.

Сашка опять сильно щелкнул резинкой очков. И сообщил:

- Один пробовал. В прошлом году... Месяц с прокушенным пальцем в больницу ходил.

- И кто же этот неудачливый воспитатель?

- П-папочка, - с непередаваемой интонацией сказал Сашка.

Тут мне совсем стало тошно. И чтобы это скрыть, я постарался проговорить со сдержанным упреком:

- Весьма сочувствую твоим семейным неприятностям... Но, в конце концов, не я в них виноват. И не я толкал тебя на... сегодняшнее приключение. Так что зря ты на меня дуешься.

- Это вы... дуетесь.

- Но у меня-то есть основания!

- А у меня... А мне теперь что? - И вдруг он предложил, хихикнув: - Ну, давайте в угол стану. Коленями на горох.

- Где ты горох-то возьмешь?

- Ну... тогда просто так. Меня маленького мама носом в угол ставила...

- Видимо, недостаточно...

- Ага, - отозвался он с намеком на прежнюю дурашливость. - Хотите, стану? - И спустил ноги с кровати. Это была уже наполовину игра.

- По-моему, ты сам хочешь. Наверно, для очищения души от греховной тяжести.

- Встаю, - решительно вздохнул Сашка. И шагнул в угол между окном и креслом. Встал ко мне спиной. В нарочито покаянной позе: пятки раздвинул, колени свел, голова ниже плеч. И начал легонько поддавать ногой очки, которые держал за резинку в сложенных за спиной руках.

Я закрыл "сидор". Сказал Сашкиной спине:

- Какой смирный, послушный ребенок. Всегда бы такой...

Он поддал очки сильнее и пробубнил не обернувшись:

- Между прочим, это тоже унизительная процедура. Торчать вот так...

Я изобразил сдержанное злорадство:

- Естественно. Всякое наказание унизительно. Ибо оно - наказание, а не праздник.

- Значит, вы меня наказали? - обрадовался Сашка.

- Здрасьте! По-моему, ты сам себя наказал.

Он поглядел через плечо:

- И долго мне так стоять?

- Наверно, пока дурь из головы не улетучится.

- Тогда всю ночь, - печально сказал Сашка.

- Ночь не ночь, а пока я не вернусь, стой.

- А вы куда? - испугался он.

- Это детям до шестнадцати знать не полагается.

По правде говоря, я хотел пройтись по улице, а потом заглянуть в бар и пропустить рюмку коньяка. Нужно было очухаться от всего, что случилось, и заодно решительной мерой снять давление, а то в голове начинался гипертонический гудеж.

...Так я и сделал. Потолкался среди все еще шумной, хотя и поредевшей карнавальной толпы. Все обсуждали взлет "Даблстара". Одни уверяли, что это пришельцы, другие - что подготовленный организаторами праздника аттракцион. Третьи с ними спорили, что никто ради аттракциона не разрешил бы разрушать памятник природы и древности.

Я спохватился, что ни о чем не расспросил Пантюхина. Как могло оказаться, что корабль стоял на площади несколько веков? Неужели "Даблстар" когда-то ушел по вектору времени назад и приземлился в прошлом? И значит, у них в корабле совсем иной темп времени? Ведь Пантюхин вовсе не библейский старец, а кроме того, там есть даже и мальчишка. Откуда он вообще, этот "Даблстар"? Что ищет, в каких пространствах?

От размышлений голова загудела сильнее, но порция в баре оказала благотворное воздействие. И я с удовольствием вспомнил, что за три дня путешествия в этих краях мои прежние хвори не потревожили меня. Что ни говори, а благодаря Сашке.

Я взглянул на циферблат. Прошло уже около часа, как Сашка отбывал свой добровольный арест. Впрочем, я не думал, что он и вправду торчит в углу. Наверняка завалился на кровать и читает "Плутонию" или развлекается с Чибой. И, поднявшись на второй этаж, я в коридоре нарочно затопал погромче, чтобы Сашка успел принять в углу у кресла прежнюю смиренную позу и продолжить игру.

Глава 8. ЛИХОРАДКА

1. Пробитое небо

Все-таки он меня надул. Самым бессовестным образом. Когда я вернулся, его и след простыл. Снова было раскрыто окно. Теплый воздух шевелил на столе самолетик из газеты, который Сашка, видимо, смастерил без меня... Я со страхом, с нарастающим опять чувством беды обвел глазами комнату. Чибы тоже не было. И... не было нигде пилотских очков.

Жуткая догадка толкнула меня к двери. Я прогремел вниз по лестнице, кинулся через улицу, толкая людей в пестрых костюмах и масках. Надо мной смеялись, палили вслед из хлопушек. А я, задыхаясь, торопился к площади. С ужасом, с горькой жалостью к обреченному Сашке!

Конечно... Конечно, он так решил... Почему я сразу не догадался? Ведь можно было понять: раз не удалось удрать на "Даблстаре", он попробует взлететь на самолете. Назло судьбе! Чтобы доказать себе и всем, что каменного неба нет!..

Как спасти? Догнать, вцепиться в хвост самолета!..

Нет, не успел я... Когда пробился на площадь, красно-желтый самолет уже дрожал и дергался в сбивчивом ритме двигателя. Треск мотора - как у десятка гоночных мотоциклов - заглушал голоса толпы. Пропеллер превратился в прозрачный искрящийся круг, и за этим кругом, за лобовым стеклом, за выпуклыми очками я увидел прищуренные Сашкины глаза.

- Сашка, не надо!

Конечно, он на меня не взглянул. Не услышал за треском настоящего мотора. Да и в полной тишине он никого сейчас не услышал бы. Он весь был в напряжении старта и прицельно смотрел вперед... Треск перешел в ровный вой, с капота ударил белый прожектор, луч рассек надвое толпу.

- Сашка, не смей... - сказал я уже плачущим шепотом.

[Image]Самолет шевельнул подкрылками, дернулся и побежал через площадь, подпрыгивая резиновыми бубликами колес на булыжниках. Скорее, скорее... Он пронесся совсем рядом, крыло мелькнуло в метре от моего лица, обдало ветром.

На середине площади самолет взлетел. Толпа замерла, потом разом ахнула: казалось, летучая машина врежется на малой высоте в крышу городского управления, рядом с башней. Но перед самим зданием самолет взмыл, лег на крыло, сделал вокруг башни "бочку" и пошел над площадью по кругу. Толпа будто взорвалась, все орали, плясали, швыряли над собой маскарадные колпаки и шляпы. Три прожектора поймали самолет своими лучами, и он засверкал красным лаком и стеклами. Я видел, как светло-желтым огоньком вспыхивают Сашкины волосы...

Все ликовали, думали, что этот полет - еще один сюрприз праздника. И только я закостенел в обморочном предчувствии.

Самолет в сотне метров над крышами несколько раз облетел площадь, потом вдруг вошел в крутое пике. Ниже, ниже... Опять все замерли, и в этой тишине кто-то пронзительно завопил. Я хотел закрыть глаза и не смог...

Над самыми головами машина выровнялась. Сперва летела горизонтально, затем снова свечкой пошла вверх. Выше, выше!.. Прожекторы едва успевали за ней. Но вот они запутались в густых волокнах облаков, а самолет мелькнул красной каплей и ушел в этот взвихрившийся туман.

Прожектора качнули лучами и погасли...

Несколько секунд ничего не было. Ни движения людей, ни звука мотора, ни голосов. И я вдруг испытал великое облегчение. Значит, Сашка пробился! Так же, как звездный катамаран! А почему я, дурак, решил, что он не пробьется?

Но в этот миг площадь тряхнуло глухим каменным ударом. И вверху разошелся ярко-желтый свет.

Среди разорванных облаков горела теперь громадная звезда. Нет, не звезда. Пробоина в каменном своде - неровная, с разбежавшимися трещинами-лучами. В нее пыльным светлым столбом вошел и упал на толпу тяжелый солнечный свет.

Наверно, в другое время это могло показаться красивым. Но в ту минуту... С нарастающим свистом летели вниз и грохались на площадь громадные камни (не знаю, зацепило ли кого-нибудь). Затем, кувыркаясь, упало на булыжники исковерканное хвостовое оперение. Рядом с ним ударилось резиновое колесо. Подпрыгнуло выше голов и поскакало по булыжникам...

Растворяясь в безнадежности и ужасе этого бреда, я ждал, когда упадет и весь самолет. И... Но время тянулось, тянулось, и было непостижимо, как можно вынести такую муку. И наконец лопнувшей струной ударила догадка: самолет не упадет здесь. Он все-таки пробил каменный свод...

...Почти не помню своего пути из-под Горы. И главное, не помню, сколько прошло часов. Кажется, я мчался куда-то, стоя на крыле пыльного дребезжащего "газика" с парусиновым верхом. Потом карабкался по обрывам - по тем, которые не смог преодолеть в детстве. Наверно, очень долго карабкался. Но времени просто не существовало. И не существовало усталости, боли в сорванных ногтях и сухом растрескавшемся горле...

Потом я долго шел по горячей от солнца равнине. Сквозь щебенку росли кустики сизой полыни. Я шел, шел... И знал, что в конце концов увижу в земле черную дыру с трещинами, а на краю - обломки самолета. И... его...

Не было дыры, только горячая каменно-клочковатая плоская земля. Но когда горизонт стал дымчато-оранжевым, а среди кустиков струйками зазмеился песок странного апельсинового цвета, я увидел самолет. Его остатки. Неожиданно и совсем рядом. Груда деревянных шпангоутов, дюралевых трубок и рваные полотнища алой и желтой перкали.

Я заставил себя подойти.

Сашка лежал под обломком крыла. Видны были раскинутые коричневые ноги. Почему-то не в кроссовках, а в нелепых старомодных ботинках с пуговками. По крылу бегал птичий скелетик. Маленький, гладко-желтый, вроде того, что я не раз видел в витрине магазина "Учебные пособия". Скелетик наклонил головку, глянул на меня пустой глазницей и отчетливо сказал:

- Непр-равда. Это Анд-р-рис...

- Пошел... - отозвался я. Без удивления, уже без страха, только с ощущением невыносимой жалости и горя. Взялся за крыло, отвалил его.

Сашка лежал ничком, в метре от головы валялись расколотые очки. Льняная рубашка на спине была в бурых пятнах, волосы тоже в засохшей крови. Правую руку он поджал под себя, левую откинул в сторону... Мне вдруг показалось, что пальцы шевельнулись, будто хотели сжать кремневый осколок. Я быстро нагнулся, схватил Сашку за тонкое запястье с белой полоской от сорванных часов. Потянул осторожно. "Сашка..." Рука легко отделилась от тела. Из места обрыва тянулись какие-то белые ленточки, похожие на резиновую лапшу...

- Это алгор-р-ритм! - крикнул из-под крыла скелетик.

Опрокидываясь во тьму, я успел сжать остатки сознания, спрессовать их в мольбе: "Не надо! Пусть это будет сон!"