что снова заиграл оркестр, и надо было успеть пригласить ее, пока не
перехватили другие.
VIII
одно их них не исчерпывало бы сути до конца. Наверное, самым правильным
будет сказать, что ощущение, заставившее меня, танцора лишь по крайней
необходимости, встать и пойти - ощущение это было сродни тому, какое
возникает, когда присутствуешь при каком-то единственном, уникальном
событии, и невольно хочешь к нему приобщиться, чтобы когда-нибудь сказать
себе: я тоже был там, и я в этом как-то участвовал. В этом желании не было
ничего от плоти, от того чувства, с которым, проголодавшись, смотришь на
красивые ножки и представляешь все остальное. Скорее тут было желание войти
и сделать несколько шагов в другом мире, где нет взрывчатки, подземелий,
службы; мне почему-то показалось, что мир этот сейчас находится где-то
совсем рядом.
она не знает меня таким, каким я бываю в свои лучшие минуты. И опять-таки: я
жалел об этом не потому, что мне хотелось бы произвести наилучшее
впечатление на женщину, чтобы потом попытаться использовать это впечатление
для своих, простых и обычных для одинокого мужика, целей, Я переживал что-то
вроде неловкости за то, что представляю ее взору зрелище менее эстетичное,
чем могло бы быть, как если бы она имела полное и абсолютное право смотреть
только на красивые вещи - и ни на какие других. Пока я преодолевал несколько
метров, что разделяли наши столики, она смотрела на меня, угадав мое
намерение - смотрела с иронией и без особой доброжелательности. Я подошел,
щелкнул каблуками и обратился, как положено, к ее спутнику; и вдруг мне
страшно захотелось, чтобы он отказал мне, не разрешил; захотелось, словно бы
я, пригласив ее, взваливал на себя какую-то тяжелую работу с высокой
степенью ответственности, - работу, от которой надо бы отказаться, а не
напрашиваться на нее самому... Однако он не отказал мне; он набивал в тот
момент трубку, поднял глаза и лишь кивнул. Женщина встала, улыбаясь мне, в
улыбке был какой-то странный вызов. Отступать было нельзя.
наступить партнерше на ногу. Однако этих танцев я не любил - и не потому,
что, как многие считают, армия в таких вопросах консервативна. Просто в дни
моей молодости танцевали иначе, и в этом, по-моему, был немалый смысл: и в
семье, и в танце тогда главным была тесная связь между двумя людьми, а
теперь и тут, и там каждый из них превыше всего ценит свое право делать
совершенно не то, что в данный момент делает другой. На мое счастье, оркестр
играл сейчас что-то медленное, и я взял ее за руку, положил другую ей на
спину. Впрочем, не положил. Как ты поддерживаешь женщину правой рукой, имеет
немалое значение: можно сразу, крепко, плотно прижать ладонь и привлечь
женщину поближе к себе, как бы говоря: "Да, я этого хочу, я настойчив, и ты
уступишь". Можно - иначе. Я сделал так, как мне представлялось самым
правильным: лишь слегка прикоснулся к ее спине ребром ладони. Ее веки
дрогнули, она чуть улыбнулась: поняла и оценила. Да и что удивительного?
сказано словами (если собственно языком танца человек владеет далеко не в
совершенстве). Поэтому я сказал:
бы обратному. Начало вышло достаточно банальным, надо было спешить. -
Сначала мне подумалось: вот женщина, созданная на нашу погибель. - Тоже не
бог весть как оригинально, но тут я намеренно сказал "мне подумалось" вместо
"я подумал" - такой оборот речи уже говорит кое-что о человеке; это она
поняла тоже. - Но потом усомнился: может быть, не на погибель, а на
спасение?
с вами, потому что мне нравится танцевать, и потому, что отказать было бы
невежливо, но только не подумайте, что вы во мне вызвали хоть малейший
интерес, - выражение это изменялось, и она взглянула на меня с любопытством.
Но где-то было во взгляде и другое: "Милый мой, все эти подходцы я давно
знаю",
лучших партнеров. Но если бы я стал думать о фигурах танца, то не смог бы
думать о своих словах. А они почему-то казались мне важнее.
- у Достоевского, кажется? Не любовью, как действием, а самим пониманием
того, что такое чувство действительно существует на свете, что оно - не
выдумка и не иллюзия. Нет, дайте досказать. Я не собираюсь приставать к вам,
просить телефон и назначать свидание, Любовь - двоякое существо, сильное
своей плотской стороной, но неодолимое духом. Не обижайтесь, но издали вы
показались мне плотью.
надо поклоняться, если поклоняешься любви.
эмансипация отняла у них все права и радости жизни.
во всяком случае. Ей всегда поклонялись.
Может быть, не встречалось женщин, достойных того?
женщиной. Без него она - гадкий утенок, и ваша обязанность - увидеть в нем
лебедя, если даже никто другой не видит этого. Раз вы понимаете - вам
удастся.
нельзя раскрыть цветок насильно. Но если у вас есть потребность в этом - оно
придет.
Ваш спутник?
кто не поклоняется ничему на свете - и все-таки пришлось. А это во много раз
дороже.
удивляться. А вы?
я должна смотреть на кого-то снизу вверх.
плохо, очень плохо, в чем он может найти спасение, если не в любви? Я желаю
вам этого.
спасет мир - значит, мир спасет женщина.
ничего подобного, и я удивился: выходит, ничто не забыто, не ушло из памяти
- и поблагодарил ее мужа, а он снова ответил мне только глазами. Я
направился к своему столику, зная, что больше танцевать сегодня: не стану,
ни с нею, ни с кем вообще. Чтобы не разрушить впечатления. Какого? Я и сам
не знал. Нет, я в нее не влюбился, конечно, я был очень далек от этого;
кроме того, будь я волен выбирать, я бы выбрал кого-нибудь другого, не столь
яркую женщину и не настолько уверенную в себе; мне всегда нравились тихие,
те, что сидят в уголке - правда, обычно они не остаются такими надолго...
Нет, ни влюбленности, ни намека на увлечение не было здесь, эта женщина
(даже имени ее я не узнал, не спросил) существовала для меня скорее как
некая отвлеченная, теоретическая величина; и все же что-то новое возникло с
нею в жизни, какое-то новое настроение, новая струна, чей звук был пока
слишком слаб, чтобы можно было точно определить его... Я сидел за столиком,
вертя в пальцах сухую рюмку, размышляя и прислушиваясь к себе. Мир спасет
женщина? Может быть. Только не мой. Мои любови отшумели. Осталось то, что
называют сексом, похотью или естеством - название не меняет сути дела; да и,
оставаясь, оно уже перестало что-либо определять и диктовать. Для одной
жизни, подумал я, достаточно одного взрывчатого вещества, а тротил и женщина
- это уж слишком...
Глава вторая
I
оказывался прав. Да, все течет и все изменяется; да, нельзя дважды войти в
один и тот же поток. И я протек и изменился, и Рига, где прошли многие годы
моей жизни, тоже. Но поток потоком, а кроме него существуют и берега; они
преображаются куда медленнее, и порой очень много значит - выйти на знакомый
берег, где ты некогда бывал не раз, и убедиться, что все так же мягок песок
и пружиниста трава, а другой берег образует всю ту же знакомую, четко
выгравированную в памяти линию. Другая вода течет в реке; но вода одинакова
с виду, недаром говорят, что вся вода, во всех морях и океанах и впадающих в
Браун Дэн
Маркеев Олег
Фазиль Искандер
Маккарти Кормак
Доставалов Александр
Андреев Николай