Чтение 44–й страницы книги ~Мост Верразано~

Оказывается, она все еще держала его за локоть. Поняв это, поспешно
убрала руку и пробормотала;

- Ох, извините... - И сейчас же увидела, что он примеряется - не
приласкать ли ее, и опять взяла его за могучий локоть. - Совсем еще сплю.

Тогда он вдруг поднялся с кровати и тихо приказал:

- А просыпайся. Есть дело.

Амалия вскочила тоже - стояла, пошатываясь. Сон еще бродил в ней,
мелькали перед глазами отмытые аэродромные стекла и почему-то харя агента
ФБР Родригеса, который, оказывается, в ее сне изображал Мабена,

- Просыпайся... - Берт взял ее за плечи и слегка встряхнул, - Начала
соображать, а? Она высвободилась и покивала.

- Твоему Джонни этому можно доверять, а? Амалия подумала и ответила,
глядя в его темные прищуренные глаза:

- По-моему, Джек - надежный парень. У меня нет причин ему не доверять.

- Вплоть до какой суммы? - спросил Берт

- Что вы хотите этим сказать?

- А очень просто: сколько ему надо заплатить, чтобы он стал ненадежным?

- Ну, не знаю... Трудно так судить о человеке, с которым работаешь.

- В вашем ремесле только так в надо судить, деаочка.. Скажем, миллион.
Если вот тебе предложат миллион на счету в хорошем банке, ты назовешь мой
адрес?

- Неужто за это могут предложить миллион?

- Им, - он ткнул пальцем в окно, - им это пара пустяков. Что для тебя
доллар.

Она почему-то оглянулась на окно, нахмурилась и сказала:

- Бас я не выдам ни за миллион, ни за десять,

- Тебе я верю. А он как?

- Но почему вас это заинтересовало, Берт?

- Джо меня зовут, - прогудел он сердито. - Джо... Я вот думал: послать
его к твоему Жаку, курьером. А если его перехватят? И - миллион?

- Если предложат миллион, не знаю, - призналась Амалия. - Неужели вы
думаете, что могут предложить такие огромные деньги?

- Ладно, давай-ка сядем, - сказал Умник.

И он рассказал ей наконец-то, как обстоят дела. Рассказал о своем
изобретении, и о том, что делалось в опытом цехе, когда его взорвали, и
вообще о непременной и неизбежной реакции нефтяных заправил на страшную
угрозу их рынку. Реакция неизбежна - он это подчеркнул. И в конце уже с
некоторой осторожностью добавил, что, объективно говоря, не сомневается:
лично он обречен, потому как убить можно кого угодно при любой, самой
плотной охране - дело лишь в том, сколько израсходовать денег и сколько
потерять исполнителей. Сейчас "Дженерал карз" пытается дать в прессу
информацию об изобретении, надеясь предотвратить террор, да впустую, как он
полагает, впустую...

Амалия сидела на кровати пряменько, как встревоженный суслик, и
переваривала все это. О многом она и сама догадывалась - да почти обо всем,
если честно. Как раз в утро взрыва она через компьютер залезла в "Кто есть
кто" и разобралась, что господин Бабаджанян - один из самых могущественных
людей в компании "Эксок", одной из самых могущественных компаний в стране,
да и в мире, пожалуй. Тогда она не успела как следует обдумать значение его
визита на тихую улочку Хоуэлла, потому что пришла весть о взрыве и все
завертелось как бешеное, да так и вертелось - до сего дня. Значит, и впрямь
дело пахнет миллиардами, подумала она и сказала чинно:

- Жаль, что меня не проинформировали раньше.

- А что бы это изменило? - сейчас же спросил Умник.

- Но может, и не жаль, - сказала Амалия. - Если бы я адекватно оценивала
опасность, может, не бросилась бы за вами. Побоялась бы навести на след...
Можно, я спрошу? - Он кивнул. - Получается, вы давно уже предвидели... ну,
возможные последствия? Взрывы, убийства и прочее? - Умник еще раз кивнул. -
Но тогда почему вы не пошли на публикацию с самого начала, вот я чего не
понимаю...

- А потому, что результат был бы вот такой. - Он поднес ручищу ко рту и
дунул на раскрытую ладонь. - Пшик.

- Ну как же, такое изобретение!

Он не стал объяснять, что серьезные производители не стали бы с ним
вязаться, даже получив полную технологическую информацию, что механизм
гигантского производства неповоротлив по определению; как некий
сверхорганизм, он стремится сохранить равновесное состояние - то, что наука
называет гомеостазисом. И чем революционней новая затея, тем сальнее это
естественное, животное, можно сказать, сопротивление. Не упомянул он и о
том, что верховный руководитель Амални, господин наш Клем Гилберт, тоже не
стал бы с ним, Бертом, разговаривать, и" будь у него готов образец новой
машины. Указал бы на дверь и велел бы впредь не пускать к его
превосходительству. Так что он действовал единственным возможным способом.
Вместо всего этого Умник сказал;

- Ага, в том и дело... Ни один серьезный человек не обратит внимания на
такую дерьмовую статеечку - насчет великого-де изобретения, - понятно?

Было видно, что Амалия не понимает. Она глядела на него красивыми своими
глазами, и Умник в первый раз заметил, что глаза у нее серые. И красивые -
когда не подмазаны. Сейчас на Амалии были мешковатые дорожные брюки, но
Умник помнил первый ее визит, осенний" когда на ней были штанишки в обтяжку.
Он тогда еще отметил отличные бедра и задик.

- А ты стала красивая, остригши свою гриву, - объявил он внезапно. Амалия
промолчала - только приоткрыла рот

- Не веришь? Раньше тебя за гривой не было видно. Ходит такое рыжее
пламя... да еще носик торчит... Она засмеялась и сказала;

- Возни очень много с большими волосами, по вам этого не понять, cэp.

- Перекрасилась, чтобы сбить со следа?

- Предположим. А чем вам мой нос не нравится?

- Нравится, нравится, - пробормотал Умник, и они оба подались вперед,
едва не стукнувпшсь головами. Амалия обхватила его шею, и они прилипли друг
к другу губами.

Какие губы, смутно думала она, какие руки... Думала и не знала, что в его
гениальной башке повисла та же мысль: какие губы... какие ручки у нее, ох,
держись, старина Берт...

Тишина стояла в доме, как светлая вода. Сквозь гулкие удары сердца Амми
слышала эту светлую тишину, какая бывает во сне, ощутила, что сидит у него
на коленях - наверно, только что посадил, и наконец разобрала, что он
бормочет: "Не сейчас, Амми, не сейчас, обожди". Она разжала руки, подумав
внезапно-ясно: "Какой же этот у него здоровенный... или показалось?"

Встала. У Берта был тоже ошарашенный вид - глаза бычьи, яростные. Они
помолчали; потом Амалия сказала:

- А нельзя в этом доме получить еще кофе?

Она уже стала незаметно для себя начинать каждую вторую фразу с "а" - как
Эйвон.

Постояла, покачиваясь с носка на пятку, и вдруг выпалила

- Если к Джеку не подойдут и не предложат продать информацию, он сам не
пойдет ее предлагать, в этом я уверена. Думаю, нас еще не выследили и к нему
никто не подойдет Так что пусть отправляется сейчас же. Пока не выследили,

Эйвон ухмыльнулся во всю физиономию и громким шепотом объявил:

- Ну ты даешь! - И громко добавил:

- А пошли выпьем кофейку. И чего покрепче выпьем...

Джек пришел в ярость, и это было нехорошо. Однако служба есть служба, а
полицейская специфика подразумевает стремительность действий - мы уже не раз
это говорили. Фырча от раздражения, парень перекусил, отдал Амалии свою
пластмассовую пушку и выскочил в темень и холод, к последнему автобусу. Из
деревушки, именуемой Занстадт, последний автобус уходит рано. Оставшиеся
поужинали в тесной компании, потом Умник флегматически пожелал всем
спокойной ночи и повел Амалию к себе. Повел за руку. Марта как будто была
очень этим довольна; улыбалась и кивала им вслед. Она, Марта Лионель, всегда
радовалась чужому счастью, и еще она очень любила Умника - своих сыновей у
нее не было.

Рональд ничего не заметил, поскольку был, по обыкновению, занят
собственными мыслями. Сейчас он думал о новой выдумке друга Берта, в
очередной раз поражаясь его гениальности. Но думал тяжко, потому, что было
непонятно, как воплотить эту выдумку в металле и пластмассе; то есть было
понятно, как, но не удавалось сообразить, каким образом сделать эту
штуковину быстро, а друг Берт требовал, чтобы все было сделано именно
быстро, да еще в полукустарной мастерской и в чужой стране, где неизвестны
возможные поставщики разной разности, которой наверняка понадобится много.
Дома, на своем заводе, управился бы в два месяца, думал Ран, a здесь...

Можно ручаться; ни один человек на всем свете, кроме Рональда Басса, не
поверил бы Берту Эйвону, что он действительно изобрел такую вот штуковину.

Но сейчас, в сосновой тиши своего голландского дома, Берт забыл и об этом
изобретении, и о всех остальных, и о завтрашнем дне, потому что изумился
Амалии, изумился себе самому и своей радости. Она была такая, эта девочка, -
кожа и плоть ее, - словно он познал ее давным-давно и давным-давно к ней
привык - к ее рукам, движениям бедер, тихому воркованию. Она казалась
изумительно тонкой, длинненькой такой и тонкой; какое-то время мелькала
мысль, что все это только мерещится, что на самом деле он привык к массивной
Нелл, но эта мысль, помелькав, ушла. Берт успел только подумать: прости,
Нелл...

***

Утром он довольно долго смотрел на темный затылок Амалии - у корней волос
кое-где проступала рыжина. Смотрел при свете ночника; они так и заснули, не
выключив лампы. И ждал подлого чувства: голубушка моя, что же я так
радовался-то тебе - одурел, что ли? Но вместо того ощутил ласковую тихость и
в странном сочетании с нею подступающее желание. "Ну ты, старый сатир,
уймись", - сказал он себе и ласково продудел: