множестве, птахи рыжие, и колотят, колотят носами наперебой - кто скорее.
туда, где стучало.
короткими очередями. Три-пять патронов. Чуть прижал спуск - уже отпускай.
Но прицельно.
Птицы вам мешают? Не по вершинам надо стрелять! Была команда - в пояс!
Метр от земли. Поняли?
желали понимать, что оружие-то предназначается для стрельбы не по
деревьям. По людям! И не для того, чтобы их пугать. Для того, чтобы
уничтожать силу противника. Живую силу.
такие простые вещи, которые даже не знаешь, как объяснить, потому что тут,
собственно говоря, и объяснять нечего!
значит - по людям? Против вас будут не люди - солдаты. И если не вы их, то
они - вас...
улыбкой, улыбкой недоверия и внутреннего превосходства.
убивать?
войск не было - за ненадобностью. А если - крайне редко - требовалось
нести какую-то службу, ее несли все по очереди. Это, между прочим,
свидетельствовало об одном: других государств на планете нет. Если бы
существовала еще хотя бы одна страна, возникла бы и регулярная армия.
Непременно. Но ее не было, и невозможно оказалось втолковать здоровым и
ловким парням, что в противника, хочешь - не хочешь, надо будет стрелять.
Они просто не верили, что противник будет.
время приходилось ему драться. Рассказывал он и об экспедиции, и о Земле,
и о не заслуживающей доверия звезде Даль.
качал головой:
люди от людей! Никаких Сосудов! А?
себя.
хорошо, интересно. А о солнце не надо.
давно и очень далеко отсюда - и мы верим. А когда ты говоришь о солнце, ты
говоришь о том, что здесь и сейчас, понимаешь? Но все, что есть здесь и
сейчас, мы видим и знаем сами. И такие сказки у тебя не получаются.
Расскажи лучше, еще что-нибудь о том, что было встарь - у вас, там...
солдат.
не профессор, его дело - не читать лекции, а летать, прежде всего -
летать. Надо, чтобы объясняли ученые; может быть, хоть они заставят
понять...
чувством неудовлетворенности, было далеко. Сейчас Уве-Йорген был в себе
уверен.
Иеромонаха Никодима.
Ибо им хорошо. И своему солнцу они верят, как мы верим своему. А у меня
болит сердце, Рыцарь. Почему никто и никогда не хочет оставить в покое
пахаря? Почему все - на их спины? Ты никогда не шел за плугом, Уве-Йорген,
не знаешь, как ручки его вздрагивают в твоих пальцах, тебе не постичь
сего...
меня болит сердце. Хотя я никогда, если говорить откровенно, не думал о
жалости к людям; всегда существовали какие-то слова погромче, чем жалость.
Честь, долг... Парни тоже не верят ни единому моему слову. Они не могут
поверить, понимаешь. Монах? Они не в силах. Мы с тобой ведь тоже не
понимали очень многого. Но мы приспособились, потому что нам больше, чем
кому бы то ни было, дано такое умение - приспосабливаться. А им - не дано.
жаль. И если бы у меня под командой было хоть полсотни настоящих солдат, я
загнал бы всех этих людей в трюмы той эскадры, что, может быть, все-таки
прилетит сюда, и не стал бы спрашивать их согласия. Я потом привозил бы их
в эти края - не на планету, конечно, потому что она испарится, как капля
дождя на стволе раскаленного пулемета... Я показал бы им тот ад, что
наступит здесь, когда в звезде сработает взрыватель, и сказал бы: ну, кто
был прав, сучьи дети? И тогда они были бы мне благодарны. Но у меня нет
солдат, Монах... Это - не солдаты. Это дети. Здесь все - дети. Планета
детей. Они играют в игрушки. Стрелять для них - игра. Но я-то знаю, что
такое стрельба, что такое, когда идет цепь, выпуская - не целясь, от
живота - магазин за магазином... Первый раз в жизни, Монах, мой опыт
солдата не может помочь мне, и я не знаю, что делать...
Рыцарь...
безразлично, потом осмысленно. Приподнялся на локтях:
слово, бросила все и подбежала. Глаза ее яростно блестели.
покажется! Ему будет плохо! Очень, очень плохо!
какой-нибудь другой...
оказаться на его месте.
боялись дотронуться один до другого.
хотя бы какую-то съемку местности. Теперь карта у нас есть. Нового немало.
Белов Вольф
Сапковский Анджей
Соломатина Татьяна
Доценко Виктор
Никитин Юрий
Андреев Николай