рассчитывал на приглашение) явиться не позднее Праздника Холодной Пищи к
внешним воротам Шаолиня.
же, как он, соискателей на право принятия монашества в известном на всю
Поднебесную монастыре.
в округе Аньдэ, только что вошедший в ворота всего после трех часов ожидания
- он предъявил стражам письменное разрешение своего патриарха. Стражи долго
шевелили губами, уставясь на свиток, потом переглянулись и поманили хэшана
за собой.
представившийся молочным именем Змееныш Цай. - Как нам, мирянам, так и
рекомендаций куча, и жди тут невесть сколько... а как им, преподобным, -
патриарх разрешил, и входи себе на здоровье! Ни дать ни взять областная
канцелярия: одни с поклоном да бочком, другие верхом с развернутым
штандартом!
Змееныша Цая молокососом. Но через день ожидания спокойствие его
поколебалось, через три - от выдержки остались какие-то жалкие лохмотья, а
теперь, под конец недели, казавшейся бесконечной, Золотой Угорь готов был
разорвать на части любого подвернувшегося под руку.
монаха-стражника: рослые, плечистые, с синими от ежедневного бритья
головами, похожие друг на друга, как близнецы.
прячется! Тоже мне, монахи-герои! Ну, давай, налетай на удальца!
соображений благочестия или желания отринуть суету мирских иллюзий; нет,
если что и влекло Золотого Угря в хэнаньский Шаолинь, так это слава колыбели
воинских искусств, чьи питомцы гремели от Восточной вершины Бошань и до
Западного Рая Владычицы Сиванму!
приближающихся стражей, но это ничуть не смутило разъяренного кандидата.
демонстративно принял малоизвестную на Юге позицию "маленького черного
тигра" и с резким выдохом нанес сокрушительный удар кулаком в живот ближнему
стражнику.
месте, с воем хватаясь за едва не вывихнутое запястье. - Умом тронулся?
тебе, преподобный Цзяо, их северянские ухватки показывает! Как же, помню...
"худой облезлый тигр"... нет, не худой - маленький! Маленький и черный!
Точно! Маленький черный тигр!
черный?! Разве такие бывают?!
куда там тигру!
шиворот и потащил к лестнице, начинавшейся в десяти шагах от ворот.
считать бурчания семи животов: за пропитанием несчастных в течение недели
ожидания никто не следил, и приходилось довольствоваться принесенным с
собой, если кто позаботился о харчах заранее, или собирать ягоды и коренья в
окрестностях.
за стеной.
тормашками...
физиономия стражника.
что разговаривать с людьми полагается в несколько более вежливом тоне;
особенно монаху, которому Будда не рекомендовал даже молиться в смятении
чувств, не говоря уж о гневе.
вверх через бамбуковую рощицу и вскоре теряющейся в скалах.
поаппетитнее, но изголодавшимся кандидатам хватило и этого, чтобы бурчание в
животах стало подобным извержению вулкана. Вся семерка немедленно сгрудилась
вокруг старого бронзового треножника, в углублении которого синими
проблесками мигали раскаленные уголья, и как завороженные уставились на
укрепленный поверх треножника котел.
снабдила его в дорогу внушительным узелком с припасами, да и охотиться на
змей и ящериц он умел с детства), то ли по молодости постеснялся при
стражах-монахах кидаться к еде подобно неразумному варвару.
них приволок из сторожки стопку щербатых глиняных мисок, другой порылся в
суме и извлек добрый десяток ячменных лепешек. Каждому кандидату было выдано
по миске и лепешке - и Змееныша Цая не обошли вниманием, - после чего тот
стражник, что спускал по лестнице вверх тормашками Золотого Угря, вооружился
огромной шумовкой и встал у котла.
зачерпывая похлебку.
Много мяса небось..."
что буддийским монахам убоины вкушать не положено, значит, в похлебке вроде
бы мясу и не место.
безуспешно пытаясь одновременно с этим отгрызть кусок от невероятно черствой
лепешки. Варево шлепнулось в посуду, и двухголосый вой всполошил птиц в
кроне ближайших деревьев: дно мисок было сделано из тонкой бумаги,
выкрашенной в грязно-коричневый цвет и оттого даже на ощупь напоминавшей
шероховатую глину, - так что вся замечательная бобовая похлебка с мясом,
прорвав ложное дно, вылилась на живот и колени торопыгам.
повизгивали, утирали слезы и в изнеможении падали на землю, дробно стуча
пятками. Смех их, что называется, "сотрясал Небо и Землю". Ворота до сих пор
стояли незапертыми, и Змееныш Цай уже всерьез подумывал о том, чтобы
повернуться и уйти. По крайней мере именно такое желание было написано на
его скуластом лице, и всякий мог этим желанием всласть налюбоваться. Наконец
он, закусив губу, оторвал бумагу-обманку, подложил под миску вместо дна
выданную лепешку и решительно направился к котлу.
оказался пятым, то есть последним.
размягчившиеся от горячего варева лепешки, - те двое, что ошпарились, сидели
неподалеку, поскуливая вполголоса.
повышая голос, - это несправедливо... несправедливо!..
разом, не в силах замолчать и уйти.
потащил к выходу.
Да-да, именно ты! А ну-ка иди сюда, почтеннейший!
Потоптался на месте, удивленно пожал плечами и вернулся. С опаской
прошмыгнул мимо стражника - вдруг наподдаст или еще что! - потом подошел к
котлу, взял у Змееныша Цая предложенную последним половину размякшей лепешки
и принялся машинально жевать.
из-за ворот. - Несправедливо это!
проглоты и бездельники могут валить на все четыре стороны, а если даже в
одной из этих четырех сторон и лежит вход в монастырь, то он ничего об этом
не знает, а даже если и знает, то не скажет, а даже если и скажет, то такое,
чего лучше не слышать сыновьям мокрицы и древесного ужа.
скалам, возвышавшимся неподалеку.
переглянулись, а потом один из них неспешной рысцой побежал вдоль стены и
левее, туда, где глухо рокотал разбивающийся о камни водопад.