собралась у Запретного Города, района вокруг государева дворца, чтоб
полюбоваться на невиданное зрелище.
скорую руку?
бэйцзинцев.
сорванным голосом выкрикивал глашатай в сотый раз, стоя у желтого щита, где
вывешивались государевы указы.
бритые, с полустершимися священными знаками на темени - монашеские головы.
украшавшей самый высокий шест.
отдаленными провинциями и сопредельными государствами, изменник и
преступник".
мертвое лицо преподобного Баня.
***
вдоль Луары и щелкая, как семечки, последние верные Карлу Седьмому замки. Но
в народе уже ширилось пророчество о скором явлении Девы, и недалек тот час,
когда прозвучит клич: "Все, кто любит меня, - за мной!"
своему вождю, неистовому слепцу Яну Жижке.
сын Дмитрия Донского, и его чадо, Василий Васильевич, начал свару с дядьями,
которая приведет к четвертьвековой драке и ослеплению воинственного
князюшки, прозванного за то в народе Темным.
Железного Хромца, в клочья раздирая великую державу предка.
великий мастер дзэн Иккю Содзюн; видно, неугомонному Иккю было мало того,
что и сам он - незаконнорожденное дитя государя-микадо.
этого девиза.
Иисуса из Назарета, которого мало кто знал в Поднебесной.
МЕЖДУГЛАВЬЕ
Свиток, не найденный птицеловом Манем в тайнике у западных скал Бацюань
от него самого. В бездне мрака, где любовь зажигает огонь смерти, я вижу
зарю вечной жизни. Благодаря этой необъятной любви нам дается радость
умереть для самих себя и выйти из себя, растворившись в жгучей тьме.
***
одной крышей" и "жить под одной шкурой" - две большие разницы.
комнате Лабиринта Манекенов; они равнодушно глядели на меня - и все мы
понимали: вот он, родимый, загрузочный сектор Закона Кармы.
состояние человека, замурованного в склепе с мертвецом. Я имею в виду не
мумий - даже если не интересоваться: почему они давным-давно не разложились?
От них не тянуло тлением во всех отношениях. Я говорю о моем мальчике.
Теперь становилось понятно, что имел в виду журавль-патриарх, говоря о
"Великой смерти". Сейчас мой мальчик был мертв. Мертв как личность; как
грязный оборвыш, поводырь слепца-гадателя, как "Безумец Будды", как
гостеприимный хозяин, разделивший свой кров с незваным гостем...
Просветление требовало полного отказа от собственной личности, даруя взамен
нечто огромное и неназываемое.
банальное ничтожное и эгоистичное "я", от которого мне было бы трудно (если
не невозможно) отказаться, получало право наблюдать за действием безличного
и внеморального Абсолюта.
знакомства. Я чувствовал, как Система - за неимением лучшего я прозвал это
Системой - касается меня, бережно (но не с целью уберечь), осторожно (но не
из боязни повредить), пробуя на вкус, на цвет, на запах, на совместимость...
его редактируют.
Бодхидхармы, опустилось напротив на колени и поклонилось, стукнувшись лбом
об пол. Под нашим лбом что-то слабо подалось... и мы встали. Перешли к
однорукому Хуэй-кэ и повторили поклон. Снова пол дрогнул от прикосновения
мальчишеского лба. Потом поклоны шли выборочно: пятая мумия, седьмая,
восемнадцатая...
двинулось в открывшуюся дверь.
нагибаться...
как Система примеряет к ситуации новые возможности - не сомневаюсь, что мой
мальчик, выйдя из этого состояния, не вспомнит ничего; зато я... Впрочем,
меня никто не спрашивал, хочу ли я этого?
головой была дыра и оттуда сияло солнце.
дырой, подтянулось и выглянуло наружу. Моему мальчику было все равно, время
и место сейчас не имели для него никакого значения, он даже не подозревал об
их существовании, но я сразу понял, где мы находимся.
что там век, пустяки какие!) лепилось меж замшелых валунов. Отсюда вдалеке
просматривалась стена внешних укреплений монастыря и та самая ива, под
которой мы наигрывали на свирели, мороча головы стражникам.
принималось.
приветливо молча. В общем, я не был уверен, что они совсем мертвые: за
последнее время мои представления о жизни и смерти основательно дали
трещину, и в трещину эту мигом нарос мох сомнений и лишайник допущений. Или,
если хотите, лотосы сомнений и гиацинты допущений. Не хотите? Ну и не
надо...
этот проклятый Лабиринт из конца в конец, по диагонали и наискосок, куда
угодно и как угодно.
делала что-то, что должно было остаться на потом - а я, дурак, боялся, что
навсегда...
***