шлем,- Старый Бурдюк, на языке толпы. Два смертоносных костяных шипа были
удалены с его длинного хвоста, но спинные пластины оставались в целости и
сохранности. Это был самец и прекрасный экземпляр, его вели с помощью
длинного шеста с цепью, что заставляло его высоко держать голову.
громыхали по мостовым на тяжелых колесах, и на них изображались самые
прекрасные и помпезные мифологические сцены, какие только смогли вообразить
художники. Казалось, на площадь св. Марко вырвался на волю мир блистающих
грез, и городской плебс бежал рядом с повозками, махая руками и испуская
вопли восторга, как будто ничего иного не было в жизни этих мужчин и женщин,
а только эти сверкающие видения. Рядом с ними более медленным и степенным
потоком двигались уличные торговцы. Эти умело извлекали выгоду из аппетита,
пробуждаемого общим возбуждением и свежим воздухом. Они предлагали все виды
соков, газировок и спиртного, фрукты и закуски - как холодные, так и
горячие, торты, пирожные, конфеты, печенье, халву и мороженое - словом, все
виды сладостей, какие только можно было придумать. Воздух пропитался
приятным ароматом. Можно было обонять одновременно и земное, и возвышенное -
запахи мирра и ладана мешались с запахами свежевыпеченного хлеба и пирогов.
сжигать еретиков - людей, верящих только в одного Бога, или тех, кто считал,
что они произошли от обезьяны.
указания извозчику, и мы свернули на боковую улицу, освободившись наконец от
больших толп, и благополучно добрались до места неподалеку от Букинторо,
куда пошли уже пешком.
южной стороне, а с севера были сады и неспешное течение реки. Дворцы были
отделаны белым мрамором или местным камнем золотого цвета.
чтобы не допустить вторжения толп обывателей. Парадная площадь простиралась
между элегантным новым Парковым Мостом и причудливым Старым Мостом с
полуразрушенными домами. В длину же официальные границы площади с одной
стороны отмечались статуей Деспота-основателя, находящейся напротив Главного
Мага, а с другой - древней каменной церковью. Между статуей и церковью на
всем пути развевались черно-голубые флаги. На башнях дворцов примостилось
множество летающих людей, наслаждавшихся зрелищем церемонии.
следовали отряды алебардщиков и копьеносцев. Разнообразие в военное шествие
вносили ополченцы, красующиеся в ярких одеяниях из шкур древнезаветных
животных. Среди этого воинственного великолепия особое место занимали четыре
тиранодона. При вступлении в Букинторо они вели себя капризно и норовисто,
раздражаемые толпой и ошеломляющими звуками труб. Сатиры едва могли их
удержать в одной линии. (Каждым монстром управлял сатир. Он восседал на его
мощных плечах в удобном седле.) Скрученные кольцами хвосты тиранодонов были
подняты вверх и маячили выше голов их наездников. Кончики хвостов золотыми
цепями были привязаны к ошейникам. Хвосты чудовищ составляли основную их
мощь, их нельзя было оставлять свободными. Я уже наблюдал эту варварскую
компанию, когда проезжал утром по Старому Мосту. Сатиры украсили рога и
головы животных венками и гирляндами из жимолости и листьев лавра.
наяривавших матросские мелодии. Там пришвартовалось большое число
иностранных и малайсийских кораблей. Навидадианская шхуна, прекрасное
трехмачтовое судно с высоким носом, и две джонки соседствовали с нашими
триремами и галеасами, так хорошо приспособленными для опасных плаваний в
Срединном море. Все эти суда были расцвечены сигнальными флажками, а их
нок-реи были облеплены матросами.
молиться на меня. От этой мысли все перевернулось у меня внутри. Ну а потом
будут состязания, маскарады, свадьбы (праздник Рогокрыла был
благоприятнейшим временем для свадеб), церковные выступления, фейерверки.
Обычно празднества продолжались до поздней ночи. На Старом Мосту забьет
фонтан из красного вина - щедрый жест Совета беднякам. В этом празднике
участвовали все. И каждый вносил в него свою большую или малую лепту. Но все
это будет позднее. А сначала выступлю я, Периан де Чироло, в одной из своих
самых бредовых и наименее желаемых ролей!
торговых особняков, где на импровизированной платформе стояло несколько
сановников. Лица их были неприветливы, а одежды внушительны. (Но среди них
не было того страшного человека из Высшего Совета, чья внешность была мне
так отвратительна. Думаю, он не рискнул появиться перед народом - его
стихией были ночь и тайна.) Среди этих шишек был и Эндрюс Гойтола. Он шагнул
вперед и кивком позвал меня на платформу. Когда я поднялся, он сказал мне
несколько слов ободрения, но сухо, без улыбки. Я огляделся: Армида куда-то
исчезла.
повернулся и возобновил беседу с человеком, чье лицо мне было знакомо. Это
был герцог Ренардо, крепкий и рослый юноша с цветущим лицом. Аристократ до
мозга костей. И все в его облике подчеркивало это - золотая кольчуга,
закатанные чулки, ботинки на высокой подошве и с квадратными носами. Но я бы
отдал весь мир или добрую половину мира за его атласные бриджи и свободного
покроя плащ с врезными карманами, надетый поверх кольчуги. Швы были отделаны
изысканным золоченым орнаментом, в котором использовались мотивы герба дома
Ренардо. Возможно, плащ сшили Златороги в своей грязной мастерской.
Гойтолой, каждое слово которого, как я решил, стоило дукат, судя по тому,
как раздельно произносил их Гойтола. Это был тот самый герцог, о котором
говорили, что он сторонник идей Гойтолы. Еще говорили, что он знал интересы
народа и оказывал поддержку выдвигаемым народом требованиям к Совету.
музыка. Как обычно, у реки собралось много зрителей. Меж ними сновали
коробейники, продавая игрушки, брошюры и еду. Я попробовал отыскать в толпе
лицо своего отца, но это оказалось безнадежным. Я также не смог увидеть
знамя Мантегана, поэтому не знал, здесь ли моя сестра и ее муж Волпато,
который должен был возвратиться из далекого путешествия.
мои друзья де Ламбант и Портинари с двумя девушками. Рядом с де Ламбантом
была Бедалар, а Портинари держал за руку Смарану, сестру де Ламбанта. Когда
я поклонился им, некоторые зеваки зааплодировали, отчего краска ударила мне
в лицо.
каменными лицами. Это место вскоре должно будет стать центром всеобщего
внимания. Другая часть платформы была занята странными предметами, которых,
насколько я знаю, никогда не видела Малайсия за всю свою долгую историю.
будто живые, трепетали и шелестели гигантские шелковые мешки. Видимо, эти
штуки могли легко загореться от случайной искры. Поэтому двое мужчин со
шлангом и помпой постоянно поливали клетки водой, обрызгивая каждого
близстоящего.
одной большой и шести поменьше. В бочках когда-то хранилось вино. За ними
присматривала команда под руководством Бентсона и его помощника Рино.
Обслуга постепенно заполняла бочки некой жидкостью. Другие катили тачки с
чем-то вроде серы и тоже вываливали их в бочки. В стороне от этой суматохи,
на другом конце платформы, стоял конюх, похлопывая и успокаивая ретивого
черного жеребца из конюшни Гойтолы. На жеребце была попона цветов
Малайсийского флага. Специально для праздника скакун был подкован
серебряными подковами. Я задумчиво посмотрел на него. Он задумчиво
отвернулся от меня.
драпом. Его охраняли два господина, одетые в черное и даже с масками на
лицах. Как бы для того, чтобы не вносить мрак и уныние в столь радостный
день, сверху карета была украшена венком из белых цветов.
на собственной казни. Поэтому, когда к платформе подошел посыльный и бросил
между перил записку, я схватил ее, как будто это было помилование. Записку
прислал мой дражайший папаша.
камень. Я совсем не ем. Я очень занят наукой, и пища перестала меня
беспокоить. Все это весьма интересно. Никогда нельзя верить врачам. Я
благодарен тебе за письмо, хотя почерк твой не стал лучше. Тебе лучше
бросить верховую езду. У тебя с детства не было к этому способностей, как,
впрочем, и ко всему остальному. Между тем, я многое выяснил о диете Филипа
Македонского. У меня нет гульденов, чтобы тратить их на шикарные рубашки и
другие безделушки. Пожалуйста, будь внимателен. Почему ты не приезжаешь? С
тех пор, как умер попугай, я никуда не выхожу. Хочу сказать тебе, что я
никогда не одобрю твое шутовство. Ты плохо кончишь. Сегодня я чувствую себя
хорошо, а завтра состояние может ухудшиться. Посылаю тебе свои лучшие
пожелания.
свинью. При условии, что все кончится благополучно".
следил за наполнением бочек. Он был без привычной меховой куртки, его грубая
холщовая рубашка прилипла к ребрам. Другие работающие разделись до пояса.
Бентсон приказал добавить жидкости в самую большую из семи бочек. Он был
возбужден и суетлив.