Чтение 12–й страницы книги ~Дожди на Ямайке~

- А это обязательно должно быть заметно? Если можешь обойтись, делай
как все - в свободное время принимай наркомузыку. Только чтоб я не видел.
А то поставишь меня в неудобное положение.

Но все-таки чего-то в этом деле Антон не понимал. Да он и не хотел
понимать. Он это "физиологическое отправление" с успехом заменял
наркомузыкой. А на Веру Додекс жутко злился, потому что был уверен, что
никакой такой любви Вера Додекс к Федеру не испытывает, а только
обманывает себя и Антанаса. И всех вокруг нервирует своей красотой -
причем красавицей ее вроде бы и не назовешь. Эти откровенно восточные
черты лица, эта раздражающая поволока во взоре, худа и плечи массивные...
И все равно нервировала эта Вера всех вокруг, включая Антона. Он считал,
что пробору она мешает больше, чем кто-либо из людей Аугусто.

В новых условиях для подобных разговоров у Антона и Федора просто не
осталось времени. Хотя еще во время карантина Федер добился у Аугусто
отдельного помещения для Антона, где часто уединялся с матшефом, обсуждая
планы на будущее. Тогда, в период недоверия и даже больше - ненависти
куаферов к своему боссу, подобное благоволение могло породить такие же
недоверие и ненависть к матшефу, но этого не произошло. Очень
непосредственный, открытый, добрый и безоглядно преданный своим
интеллекторам, Антон был симпатичен всей команде. Вообще этот парень
чудесным образом совмещал в себе несовместимое. Далеко не самый молодой на
ямайском проборе, он вызывал к себе покровительственное, снисходительное
отношение, какое вызывает совсем маленький щенок. Одновременно его ценили
как матшефа и беспрекословно все его приказы исполняли - так, как если бы
это были приказы самого Федера.

Большинство куаферов понимали, что, какие бы ни были причины у Федера с
самого начала засекречивать от них все планы пробора, он не мог их
скрывать от матшефа. От секретности этой - прежде, до расстрела
космополовцев - все даже ждали какого-то чуда.

Никто поэтому не удивлялся, не ворчал даже, когда Федер с первого дня
карантина стал уединяться с Антоном. Даже если бы Федер что-то против
куаферов замыслил и попробовал взять в сообщники матшефа, тот, при всей
своей привязанности к нему, непременно вознегодовал бы, тут же из
сторонника превратился бы в противника Федера, причем в противника самого
яростного (потому что тот, кто сильнее любит, при утере иллюзий сильнее и
ненавидит), и обязательно рассказал бы обо всем своим друзьям - куаферам.

Антон же негодования никакого не выказывал, наоборот, был после этих
встреч чем-то даже доволен. Видно было, как все всегда было видно по
Антонову лицу, что хранить загадочное молчание для него становится все
труднее. Но уж к тому, что все в Антоне наперекосяк, все - соединение
несоединимого, в команде давно привыкли и только с доброжелательной
усмешкой наблюдали со стороны бушевавшую в нем войну: при всем своем
дружелюбии, при всей открытости, при всей доходящей до идиотизма
откровенности, страсти рассказать все первому попавшемуся, Антон отнюдь не
был болтуном и как никто умел хранить тайны, хотя давалось ему такое
хранение нелегко. Он продолжал молчать и скорей сам отстриг бы себе язык,
чем проронил хотя бы слово о том, что они обсуждали с Федором.

- Это такой пробор, - отвечал он обычно на вопросы интересующихся или
подначивающих. - Просто такой пробор. Необычный. И очень сложный.

При слове "сложный" он довольно облизывался. И хитро поблескивал
глазками.

А обсуждения шли неслабые. Дело в том, что Федер решил втайне ото всех
сделать двойной пробор.

По мнению авторитетных теоретиков и практиков куаферства, двойной
пробор есть вещь, практически неисполнимая - по крайней мере в настоящее
время, Именно потому Федер еще задолго до Ямайки и даже первых побед
антикуизма, стал мечтать о двойном проборе: Федер вообще был человеком
того типа, который всегда стремится совершить невозможное.

Двойной пробор по сути своей похож на старинную древнеэтрусскую игрушку
"матриочка" - одно находится внутри другого. Первый, "топовый", то есть
верхний, пробор должен был сделать планету пригодной и приятной для жизни
колонистов. Он должен был обеспечивать все гарантии, которые обеспечивает
стандартный пробор, включая, разумеется, и самонастройку. Второй пробор в
трудах первых исследователей вопроса получил название "индепт", что в
переводе с так любимого гениями прошлых столетий древнеанглийского
означает "глубинный" или что-то вроде того. Этот самый индепт создает
латентную, никак не проявляющую себя природу - до поры, конечно, до
времени. А как только назначенное время настает - запрограммированно или
спровоцированно, - природа начинает меняться. В ней начинают развиваться
процессы, которые можно сравнить с еще одним пробором, выполняемым на этот
раз автоматически, без участия куаферов. Что-то на что-то влияет,
возникают мутанты, фаги, а животные и растения, не успев умереть, вдруг
начинают стремительно видоизменяться, потом что-то опять на что-то влияет
и всех изменителей изводит под корень. И в итоге возникает совсем другая
природа. Как правило, недолговечная, ибо тут же включаются защитные
механизмы, встроенные в топовый пробор, - они компенсируют влияние индепта
и возвращают по мере возможности все на круги своя.

Господи, сколько же копий по этому поводу в свое время переломано было,
сколько насмешек вызвало у большинства ученых, занимающихся теорией
проборов! И сколько же прекрасных, удивительных научных кунштючков
понапридумали все эти "адепты индепта", занимающиеся, по общему мнению,
бесперспективным и совершенно ненужным делом, потому что ну на кой,
извините за выражение, черт хоть кому-нибудь может понадобиться двойной,
тройной и так далее пробор?

Подавляющая часть кунштючков не могла иметь применения абсолютно нигде
и потому никому, кроме двух-трех десятков узких специалистов, не была
известна. Но на некоторые среди куаферов возник неожиданный спрос, и в
конце концов эти в общем-то невинные, бесполезные, заумные задумки очень
сильно упростили проведение проборов.

И Федер, с детства копавшийся в проборных стеклах, все до одного эти
кунштючки - и полезные, и ненужные - досконально, представьте, знал. Он
также знал до тонкостей, почему теоретики были убеждены в невозможности
двойного пробора и почему практики этот самый двойной пробор за
невозможное почитали. И знал плюс к тому, точно знал, почему все они
ошибаются и возможное принимают за неисполнимое. Единственное, чего Федер
до Ямайки не знал, - с какой целью может быть этот самый невозможный
двойной пробор применен.

А теперь ему и это было известно. И когда Антон, по обыкновению
дотошный и одновременно опрометчивый, понял и принял мысль Федера, он
захлопал в ладоши, завизжал непременное "куа фу!" и безумно влюбился в
своего босса, хотя и был по природе абсолютно не голубым.

Потому что Федер тогда сказал:

- Мы с тобой, Антон, замахиваемся на такое, на что никто еще не
замахивался.

А это было именно то, чего Антон всю жизнь страстно желал. Причем
неизвестно из каких разумных соображений.

Так или иначе, теперь двойной пробор следовало полностью
перепланировать. В сущности, перед Антоном была поставлена задача уже и
вовсе невыполнимая. Когда стало ясно, что они под контролем у бандитов,
Федер решил все переиграть, старый двойной пробор похерить, а вместо него
делать не какой-нибудь, а тройной.

Но что самое важное - менялась главная цель. Если раньше индепт делался
из предосторожности - то есть где-то там в ямайской природе что-то такое
секретное запрограммировывалось и должно было сидеть, себя никак не
проявляя, до некоего экстренного случая, - то теперь цель была другая -
месть. И месть как можно более страшная.

Настолько все это выглядело ужасно, что Антон, человек сугубо
миролюбивый, поначалу удивился и заупрямился.

- Зачем так уж сразу и месть? - сказал он Федеру, услышав впервые о его
планах. - В конце концов, тот индепт, который мы с вами разрабатывали,
чтоб, значит, в смысле предосторожности, он ведь тоже для этих целей
хорош. Он ведь тоже обязательно как надо сработает. И тоже станет в
каком-то смысле вот этой вот вашей местью. Он и так всех их уничтожит,
после того как...

- После чего, Антон, милый? Ты пойми, что старый план уничтожит всех,
кто к тому времени на Ямайке останется, то есть и нас в том числе, если мы
вовремя не уберемся отсюда. К тому времени как начнется старый индепт, мы
должны или сбежать с Ямайки, или погибнуть вместе с Аугусто, если Аугусто
к тому времени не догадается убежать заранее. А он мужик догадливый и, как
ты понимаешь, убежит обязательно. Все эти чудища, все эти катаклизмы, что
мы с тобой программировали, - всего этого уже недостаточно, все это уже не
годится. Они были хороши для того, чтобы в случае чего не позволить этим
ребятам завладеть Ямайкой. А теперь все поменялось. Теперь мы у них под
прицелом, и надо сделать так, чтобы индепт на нас с полной гарантией не
действовал, даже если нам не удастся уйти до его начала, а вот на них...
Вот их, Антон, мой хороший, наш с тобой новый индепт не должен никуда с
Ямайки отпускать до той самой поры, пока с ними со всеми не будет
покончено.

Долго, очень долго переваривал Антон план Федера. Антон был по натуре
слишком миролюбив, даже к своим врагам, чтобы сразу принять идею командира
- но уж слишком с технической точки зрения она была хороша. Поэтому в
конце концов он согласился - согласился с восторгом и облегчением и после
этого стал главным исполнителем задуманного.

И тогда Федер тоже облегченно вздохнул. И тогда он начал самый главный
в своей жизни пробор. И начал он его не с уничтожения болот и прочей
мерзости, происшедшей из-за задержки. Он начал свой новый пробор с того,
что сказал матшефу:

- Давай-ка, Антон, запустим к Аугусто как можно больше "стрекоз".

Антон, конечно, ничего не имел против, потому что должны же у них быть
соглядатаи в лагере противника. Проблема его волновала только техническая