Владимир Покровский.

Планета, где все можно

Date: 01 Dec 2001

Многие говорят, что у Тима Камеррера с Аккумуляторной Станции золотые
руки, что в смысле мастеровитости он вылитый бог, но это неправда. Тим
просто надувает людей, когда хвастает, будто все может.

Тоже мне, бог выискался. Ничего он не может. Никто и никогда не видел,
чтобы из рук Тима вышло что-нибудь путное. Он великий лентяй. Но все
почему-то верят, когда Тим хвастает, что у него золотые руки.

Он живет с одной дамочкой в том самом доме, где склад. Дамочку зовут
Мария и большей стервы, чем она, поверьте честному слову, не упомнят и
старожилы. У нее самый визгливый голос и самые бешеные глаза. Никто не
понимает, что в ней Тим нашел такого прекрасного и как он может с ней
уживаться. У них что ни день, то скандал. Иногда, под настроение, Тим
колотит Марию, а иногда и она сама задает ему взбучку. Руки-то у нее
слабенькие, так что она не дерется, а царапается словно кошка. Пожалуй, даже
лучше, чем кошка. Определенно, лучше.

И все-таки Тим живет именно у нее.

Еще у Тима есть отец, Анатоль Максимович Камеррер, внук одного крутого
комконовца, но совсем не такой кровожадный. Никто и не припоминает ему, что
он внук комконовца, и даже особенно не сторонятся. Мало ли кто чей внук. Это
если так вспоминать...

Тем более, что Тим давно уже от него ушел. Когда его спрашивают, почему
это ты, Тим, не живешь со своим отцом, а делишь койку с самой отпетой
стервой Поселка, он (при желании) объясняет все очень просто. Он говорит:

- Я очень не люблю его бить. Он слабый и вечно лезет на меня с
кулаками. Кровь у меня тогда закипает и я его бью. Он, причем, на меня
всегда только замахивается. Он за всю жизнь ни разу меня не ударил. Но стоит
ему замахнуться, кровь у меня тут же закипает и я его бью. Мне потом его
очень жалко. Да и вообще не годится собственного отца за каждый замах
мордовать. А поделать с собой я ничего не могу - уж очень не люблю, когда на
меня замахиваются. Вот поэтому я от него и ушел.

Тим никогда не связывает эти два понятия - отец и Комкон. Вообще никто
даже и не знает, что он думает о Комконе. Когда заходит речь о Комконе, он
отмалчивается. Не то, чтобы боится чего-то, - просто на Комкон ему глубоко
начхать. А ругать не любит - наверное, какое-то у него атавистическое
уважение к комконовцам. Так бывает.

Про отца своего Тим всегда говорит то же самое, что и отец про себя -
что в прошлом тот был отличным пилотом-межзвездником. Что даже есть на свете
звезда, названная в его честь - Анатолия. И еще говорит он иногда про
какую-то тайную планету, открытую то ли отцом, то ли другом отца. Планету,
Где Все Можно.

Тиму говорят:

- Ты что, сдурел, старый? Как можно о таком говорить серьезно? У
каждого дальнего пердуна есть байка про тайную планету, они же все
свихнулись на этом. Мифы у них такие, это у них чисто профессиональное. И
потом, что значит - все можно? Что здесь такого особенного? У нас тоже все
можно - в разумных, конечно, пределах.

На что Тим с презрением отвечает:

- Чихать я хотел на ваши разумные пределы.

Отец его живет, вообще говоря, плоховато. Однажды, лет
двадцать-тридцать назад, случилась с вегикелом, где он работал, большая
неприятность, и вроде бы по его вине. Во всяком случае, его отстранили и
лицензию на полеты окончательно отобрали. Тогда он так запил, что пришлось
его отправить на пенсию в неполных тридцать четыре года. Раньше-то он жил
будто бы на Земле, а потом до того докатился, что осел здесь.

А здесь он ничего не делает, только пьет. И вообще он считается самым
пропащим во всем Поселке. Но его уважают. Хотя в целом довольно странно
относятся.

Иногда Тима спрашивают, мол, как же это так получилось, Тим, что ты
здесь с ним, а матери с вами нету? Он тогда надувается как индюк и говорит,
что это семейная тайна.

* * *

Однажды Тим сказал Марии:

- Пойдем, Мария, проведаем моего отца. Что-то я давно к нему не ходил.

На что Мария сразу взъярилась и ответила ему так:

- Знать твоего папашу, этого алкоголика вонючего, я не желаю. Я уж
скорей утоплюсь, чем в его сарай говенный, паршивый, гадостный, грязный,
жирный, сальный, омерзительно липкий, хоть ногой ступлю. Меня там сразу
стошнит.

После чего они подрались и Тим победил.

Мария никогда не плачет, если Тим изукрасит ей физиономию. В таких
случаях она забирается с ногами в свое любимое кресло и смотрит оттуда прямо
перед собой. И глаза у нее косеют от бешенства.

Тогда Тим уходит от нее на всю ночь. Потому что оставаться с Марией в
такой ситуации равносильно самоубийству. Вы не знаете, что это за стерва. А
Тим знает. Однажды он остался по недомыслию, потому что чувствовал себя
виноватым и хотел помириться. Он потом с неделю ходил до невозможности
изумленный. А лицо долго закрывал маской из пластыря. Ребята изо всех сил
старались не хохотать. Он потому что на них зыркал.

А в тот раз, когда он захотел с Марией навестить своего отца, он
победил и потому ушел от Марии с намерением дома не ночевать. В ближайшем
магазинчике он взял две бутылки "Забористого" и направился к Анатоль
Максимовичу. Во-первых, потому что так и так собирался туда идти, а
во-вторых, куда ему еще было податься на ночь глядя, да еще с расцарапанной
физиономией. Он с расцарапанной физиономией на людях показываться не так
чтоб очень любил. Не то что при отце.

Он пришел к отцу, и тот долго открывал ему двери, потому что был
поздний вечер, а вечером Анатоль Максимович становился очень медлителен.

Отец спросил:

- Что тебе надо, сынок?

На что Тим ответил без утайки:

- Я пришел в гости. У меня две бутылки вина.

Тогда отец сказал:

- Заходи. Только есть у меня нет.

- Это ничего. Я поужинал, - ответил Тим.

И они сели за стол, и чокнулись, и сморщившись, сделали по маленькому
глоточку. Но стоило им разговориться, как оказалось, что бутылки уже пустые.

Но это ничего, сказал отец, я сейчас сбегаю, и сбегал, а потом еще, и
только после третьей очереди начался у них разговор, из тех, по которым так
тосковал Тим, ругаясь со своей стервой или бешено перебирая ногами короткие
улочки Поселка в поисках смысла жизни.

Если конкретнее, это был не разговор, а монолог отца, куда Тим изредка
вкраплял сочувственные замечания. Отец рассказывал истории из своей прошлой
жизни.

И хотя вся эта прошлая жизнь была втиснута в девять неполных лет
странствий по Дальнему Космосу (в основном, по Крайнему Югу), историй у отца
было невероятное множество. Тим с детства знал их все чуть ли не наизусть,
но как ребенок любил слушать снова и снова. Отец тоже никогда не уставал их
рассказывать. Он рассказывал их помногу, иногда с вариантами, а заканчивал
Планетой Где Все Можно. То есть он нечасто добирался до рассказов об этой
планете, но если уж добирался, то ничего другого уже не вспоминал.

- Ну что, теперь про ту парочку, что встретил на Экапамире?

- Нет. Вот ты давно не рассказывал про ту женщину, что упала.

Отец ласково улыбался и говорил:

- А-а-а.

Минуты на три он замолкал, заново переживая давно не существующие в
жизни события. Затем поднимал удивленные глаза и начинал рассказывать.

Рассказ "Про Ту Женщину, Что Упала" Тим знал почти наизусть. Он даже
все варианты рассказа хорошо знал. Война всегда привлекала его, казалась
чем-то очень далеким и для условий Аккумуляторного Поселка просто
немыслимым. Тиму всегда казалось, что рассказ этот объясняет не только
сущность войны, но и сущность жизни, хотя в чем она, эта сущность, никогда
точно сказать не мог - вроде как бы и точно объясняет, но не для него, не
для Тима.

Отец был там в составе комконовского экспедиционного звена, которое
официально в экапамирские конфликты не вмешивалось, а только вроде как
пыталось проверить слухи о неопознанных летающих насекомых, которые могли
оказаться Странниками. Неофициально Комкон помогал "рыжим" - совершенно
непонятно почему. Хотя, если бы он помогал "семиконечникам", ясности бы это
тоже не принесло - причины экапамирской войны со сроком давности уже около
столетия, представляли собой невероятно запутанную смесь из вендетт, родовых
разногласий, битв за власть, а также и битв против власти Метрополии, и
выбрать из двух сторон ту, которую Метрополии следует поддержать, было
невозможно.

Но все равно Комкон помогал "рыжим". В тот раз экспедиционное звено
нанесло "семиконечникам" решающий удар, разогнало их войска по самым дальним
закоулкам гиперпространства и последние несколько дней занималось чисткой
территории.

Рассказ был очень простой. Отряд Анатоль Максимовича заблудился в
снегах, потерял технику и выбирался к своим на подвернувшемся снегоходе
(здесь отец каждый раз по-разному рассказывал о том, кому именно, как и
какой ценой этот снегоход подвернулся). Утром они нарвались на засаду
семиконечников. Те вышли перед снегоходом и - не иначе как с ума сошли -
принялись стрелять в них из обыкновенных охотничьих автоматов. Отряд отца