чувствовал Яков - выглядели) более жаркими.
предсмертные хрипы. - Ты... Ничтожество... Дай воды.
ладони на щеке приобрел окончательность, как подпись убийцы. От пятна, как
показалось Якову, шел дымок. Запахло паленым мясом - или это была лишь игра
воображения?
бесполезный с точки зрения здравого смысла. Впрочем, о смысле ли он думал в
ту минуту? Ему представилось лицо Хаи - юное и радостное лицо девушки,
которой только что признались в любви.
движением вонзил лезвие в грудь мертвеца. Толчком выступила кровь, окрасив
рубашку в цвет, которого Яков боялся больше всего на свете. Если бы Яков мог
соображать, он бы подумал о явившейся ему странности - кровь не могла
пульсировать в мертвом уже теле Абрама.
только действовать.
упали и остались лежать под столом) свешивались почти до пола, глаза
задумчиво смотрели в потолок, будто Абрам не понимал, чего от него хочет его
унылый и трусливый секретарь.
бумаги на столе лежали ровной стопкой. Он посмотрел на Абрама - в последний
раз - и похолодел: след ладони на щеке быстро светлел, от ожога остался
только розовый полукруг, новая нежная кожа. Еще мгновение - и на кровати
лежал человек, убитый (это было очевидно даже для ничего не соображавшего
Якова) ударом ножа в грудь.
Бежать, куда глаза глядят. Потому что все подумают: убил он.
просто не было, - а иные этажи интуиции. Яков повернул в замке двери ключ, а
потом, раскрыв обе створки, свел их вместе и попробовал закрыть дверь так,
чтобы создалась иллюзия, будто Абрам заперся изнутри. Это почти удалось, но
влотную дверь не закрывалась, и тогда Яков спустился в кухню, взял висевший
на доске топорик и, вернувшись наверх, принялся крушить дверь и стонал при
этом, и рычал, и плакал, и даже пел что-то, и остановился только после того,
как левая створка повисла на одной петле. Яков ворвался в кабинет и увидел
лежавшее на кровати тело Абрама с ножом в груди.
проходивший мимо дома Подольских.
Глава четырнадцатая
Странно. А если бы я был в той жизни пиратом или индийской принцессой? Они
ничего не знали о смерти старого Подольского. Они... то есть я... не могли
бы мне помочь. Повезло?"
это он и понимал сейчас - никакой нити, ни логической, ни интуитивной, от
этой мысли к какой-нибудь иной он протянуть не мог и потому просто лежал в
темноте и думал: "Какой глупый вопрос".
что в прошлой жизни не был ни Яковом, ни даже самим Абрамом Подольским. Если
бы ему дали возможность подумать, он вспомнил бы, кем прожил ту жизнь,
которая теплилась где-то в глубинах того, что обычно называют душой, а на
самом деле является всего лишь "локальным отростком универсального
биоинформационного поля". Термин этот ничего Аркадию не сказал, да и подумал
об этом термине не Аркадий, а некто другой, проявлявшийся сейчас подобно
изображению на видеомониторе.
провалится в одно из своих воплощений; он боялся остаться там навсегда, хотя
и понимал (не понимая, почему понимает), что этого не произойдет, нельзя
прожить заново прошлую жизнь, возможно только фрагментарное "пребывание в
инкарнационном поле".
подумать об этом и тем более испугаться. Как-то сразу, будто включилась
видеостена, он оказался в комнате с приборами и узнал свою лабораторию.
Свою? Конечно же, свою. Он и имя свое теперь знал: Генрих Натанович
Подольский.
отдыхал, осмысливая результат опыта. Неважный результат, честно говоря. А
если быть совсем точным, все пошло к чертям собачьим. Он доказал, что Наташа
была права. Хорошо, что ее нет сейчас, она не станет, конечно,
злорадствовать и повторять: "Ну вот, я же говорила". Не станет, но смотреть
она будет, как московский прокурор на карагандинского зэка.
открыты, но в экспериментальном плане они пусты. Он может стать собой в
третьем, пятом или, скажем, двадцать восьмом воплощении. Может прожить в
этом воплощении достаточно большой отрезок жизни и совершить те же поступки,
что совершал на самом деле. И подумать те же мысли. Ничего лишнего или
постороннего. Шаг влево, шаг вправо - смерть. Смерть инкарнационного поля,
возвращение в собственное сознание. Если повторить эксперимент с той же
инкарнационной ситуацией, то окажешься уже в другом жизненном периоде,
заранее почти непредсказуемом. Он это испытал, с него достаточно. К разгадке
тайны гибели Абрама Подольского он не приблизился.
Точнее - нормальным исследователем, замечательным, опытным, знающим гораздо
больше него в теории процесса, но именно потому не способным задаться
сверхцелью. Для нее научная истина важнее любой практической пользы.
всегда болела голова. Не сразу, боль возникала примерно через полчаса, и
лекарств принимать было нельзя, мгновенно смазывалась картинка, он путался в
деталях, и в записи эксперимента возникали белые пятна. Приходилось терпеть,
пока сканер не сообщал коротким биосигналом, что считывание закончено и
можно заняться повседневными делами.
вязкой трясине болевого болота, он тоже не мог.
повезло, что Наташа оказалась именно тем человеком, кто в прошлом своем
воплощении был убийцей Абрама Подольского. Нет, как теперь ясно - не
убийцей, только свидетелем.
сетям России, сопредельных стран и даже в Североамериканской системе, хотя
там и искать не стоило, все равно Российско-Американская комиссия по научным
связям не дала бы гранта на работу в этой области, даже если бы он
представил эйфорический проспект будущих практических успехов и огромных
прибылей.
не интересовали.
делающих общее дело. Черт дернул пригласить ее тогда в ресторан. А потом - к
себе. А потом она осталась на ночь. А потом он уже не мог относиться к ней,
как к инструменту познания собственного прошлого.
женщине. Притяжение разноименных зарядов, которое при близком прохождении
неизбежно сменяется отталкиванием.
обществом (бредовая была задача, сейчас смешно вспоминать), нащупал проблему
совмещения инкарнаций, казалось, что достаточно двух-трех опытов и не очень
сложных расчетов... А выгода...
сейчас он, как безумный, вцепился в проблему семейной трагедии, застившей
для него весь белый свет. А тогда он об Абраме и не вспоминал - подумаешь,
предание...
Генрих Натанович посмотрел на часы над дверью лаборатории. Все как обычно -
тридцать две минуты, в пределах нормы.
по ветру, просмотрел отдельные кадры. Он всегда поражался тому, как странно
выглядит собственное поле зрения, если вглядываться извне. Будто и не его
глазами смотрено. Собственно, не его глазами, конечно, глазами Якова
Гохберга, который в его инкарнационное поле не входит, информация переписана
с тестовых контуров Наташи, а ей он смотреть не позволил. Наташа - надо
отдать ей должное - не любопытна. То есть, любопытна, конечно, как
нормальный ученый, но зрительные впечатления, пусть даже из собственного
инкарнационного прошлого, ей важны не больше, чем аппарату "Лунар орбитер"
важны изображения лунной поверхности для того, чтобы измерить физические
параметры грунта. Ни к чему это, на "Орбитерах" даже нет фотоаппаратуры,
зачем посылать в космос лишнюю массу? Вот и Наташа так же - не нужны ей
зрительные впечатления, если для расчетов достаточно знания физических
параметров.
рука, а на левой щеке - черное пятно в форме ладони, и кожа, если
Белов Вольф
Николаев Андрей
Громыко Ольга
Прозоров Александр
Каменистый Артем
Афанасьев Роман