Подольского. Мои предыдущие воспоминания были вынужденно отрывочными -
попробуйте вспомнить последовательно и без лакун собственную жизнь с
младенчества и до смерти! - и лишь последний день я помнил с четкостью и
последовательностью, больше характерной не для памяти, а для биографического
фильма.
России это сейчас... ну, точнее - тогда... в общем, в России это не так
модно, как было, скажем, в начале века. Но я действительно был атеистом, я
не верил в Бога, и вдруг в один день все изменилось. Сначала - когда я
понял, что Подольского не могло убить существо материальное, из плоти и
крови. Потом - когда понял, что Подольского убил я сам. Я! Ты способен
вообразить состояние человека, никогда не нарушавшего закон... И вдруг
понимаешь, что ты - убийца. То ли сон, то ли явь, и понимаешь, что есть Бог,
что это Его сила двигала твоей рукой и... И тогда я умер - наверное, умер,
потому что увидел себя сверху, а потом был черный тоннель и белый свет в его
конце, все, как описано в литературе, над которой я, бывало, иронизировал. И
вот я сам, и мне почему-то не страшно. А потом - будто глаза открываешь
после сна, полного кошмаров. Я думал, что пришел в себя, а оказалось... И
первые мои слова были к Богу, я благодарил Его за то, что Он допустил меня в
свой мир, я думал о том, что мое предназначение не завершилось, и в этот
момент появился ты... Вот и все.
верить. А что - это было важно?
смерти.
терминологии. Смерть трактуется многими философами - среди них, кстати, и
Минозис, чтоб ты знал, - как полное разрушение материально-духовной
структуры. Я-то думаю, что смерть - более локальное понятие. Во всяком
случае, мне - правда, мой опыт еще невелик - пока не удалось ощутить смерть
и перевести ее в сознательный импульс, это еще впереди...
мир, где живут души умерших.
потусторонним - он находится по ту сторону от этого, вот и все.
разговор наш начинает вязнуть во взаимном непонимании. - Там я родился, а
сюда пришел уже после того, как закончил свой путь и умер...
сказал, - неимоверно интересно, просто неимоверно. Но извини, половина того,
что ты нагородил, - чушь. Ты не понимаешь основных законов природы.
предупредил я.
будто это были не доски, а вязкая болотная трясина. Я отступил на шаг, и
взгляд мой был, должно быть, весьма красноречив, потому что Ормузд
беспокойно огляделся, пытаясь понять причину моего недоумения, посмотрел мне
в глаза и прочитал мысль так, будто она была высказана вслух. Мальчишка
негромко рассмеялся и всплыл, доски пола будто выдавили его из себя, и мне
стало жарко - то ли от нервного напряжения, то ли от пристального взгляда
Ормузда.
обычный закон тяготения. Там, где ты обитал... ну, в той Москве... ты сам
сказал, что учился в школе. Должен был изучать хотя бы закон притяжения
предметов и идей! Это же элементарно!
сквозь твердый пол!
следовательно, имеет такое же ускорение свободного падения, как...
понять... Я чужой здесь. Я чужой здесь. Я чужой...
будто живые, шахарались от меня, я хотел вышвырнуть Ормузда вон, и он
спрятался, хотя в комнате не было ни одного места, где мог бы схорониться
даже мышонок. Я хотел разбить голову если не о стену, то о край стола, и
действительно набил на темени основательную шишку, но потом ощутил, как
воздух вокруг загустел, а материальные предметы, напротив, размягчились, и
комната стала напоминать палату психушки с поролоновыми стенами, у меня
мелькнула мысль о том, что, возможно, все так и есть - я сошел с ума, и этот
проклятый эпизод с убийствами Подольского, и Мельникова, и Алены, и
Раскиной, и Абрама, наконец, привиделись мне в горячечном бреду, а теперь я
начинаю приходить в себя в палате для душевнобольных, вот почему мне так
тяжко, а Ормузд, несносный мальчишка, - всего лишь моя овеществленная
совесть и ничего более.
мог разве что клетки мозга. Я знал это, но все равно мне стало страшно, я
заслонился от жара руками, и тогда возникла картина, которую я уже пытался
вызвать в своем воображении, но - не получалось.
поднималась с дивана Алена, глаза жены излучали страх, это излучение
коснулось меня и воспламенило, я стал пламенем, и мысли мои стали пламенем,
и пламенем стали мои руки. Алена в ужасе отшатнулась, и я бросился вперед,
чтобы поддержать ее, иначе она упала бы на пол.
пятно, будто тушь, пролитая из флакона.
Алена лежала на полу мертвая, глаза ее не излучали ничего, и я успокоился. А
успокоившись, остыл. Я стал холоден, как астероид в межпланетном
пространстве, и от холода сжался в точку. А сжавшись, исчез.
индийского факира на черной шершавой поверхности и не сразу понял, что это
сгоревшие доски пола.
оплавленные и обгоревшие части посуды и мебели.
расплачиваться с городским головой?
кухней, и держал в руке оплавленный предмет, бывший недавно чайником. На
лице мальчишки осели черные сажевые пятна, и Ормузд выглядел неумытым
трубочистом. Хламида его, впрочем, осталась такой, какой и была, - опрятной,
тщательно уложенной и новой.
выразить, даже произнеся речь.
сгоревший чайник, - то решил бы, что кто-то проводил ментализацию миров.
воспоминаний... Ты ее не сдержал, да ты и не мог сдержать, как бы ты ее
сдержал, если не знал даже, что она существует?
вполне исчерпывающе. - Ты вспомнил, возник эмоциональный заряд, энергия
воспоминаний - а у тебя ее накопилось не меньше миллиона энергентов, судя по
произведенному эффекту... Эта энергия перешла, естественно, в материальное
состояние и...
ущерба, а ты даже чашку восстановить не способен. Младенец.
балку (Господи, - подумал я, - как мы оба не убились, когда обвалились
перекрытия?), пошел прочь, поднимая башмаками черную смрадную пыль.
нельзя здесь... И ждать утра нельзя. В дороге легче.
мысли, лучше переведи ее в движение.
миновали несколько улиц. Люди, встречавшиеся нам, проходили мимо, будто ни
меня, ни Ормузда не существовало в природе. То ли мальчишка обладал даром
внушения, то ли каким-то непостижимым для меня образом сделал нас обоих
невидимыми для постороннего взгляда.
теремки. Дальше простиралось поле, покрытое травой. Впрочем, это была не
трава, в чем я убедился сразу, примяв первые травинки. Стебельки, торчавшие
из почвы, напоминали обрывки металлических проводов с зеленой изоляцией -
они были такими же жесткими, и мне показалось, что в пятки от этих травинок
бьют заряды, вызывая слабое покалывание. Я хотел было наклониться, чтобы
рассмотреть травинки поближе, но Ормузд бежал, и я едва поспевал за ним.
Покалывания в пятках будто сообщали мне энергию, подталкивали, помогали
двигаться. Трава не пружинила, напротив, она сопротивлялась, но мне
казалось, что я двигаюсь тем быстрее, чем активнее сопротивляются зеленые
травинки-проводочки.
Посняков Андрей
Перумов Ник
Мережковский Дмитрий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Афанасьев Роман