Чтение 98–й страницы книги ~Тривселенная~

над водой возникло тонкое белое полотно, опустившееся на поверхность водоема
и погрузившееся в глубину без малейшего всплеска.

На берегу было в это время человек сорок - женщины, стиравшее одежду,
дети, которые, впрочем, не поняли ничего из происходившего, и двое мужчин,
не пошедших в тот день в поле по причинам, которые вряд ли были связаны с их
физическим самочувствием. Люди, раскрыв рты, смотрели на чудо, а между тем
из глубины пруда появилось лежавшее на натянутом полотне безжизненное тело
Лакры.

Мужчины бросились в воду, но помощь потребовалась им самим - какая-то
сила не позволила им даже приблизиться к девочке, они с трудом выбрались на
берег и потом рассказывали всем, что боги пожелали сами спасти Лакру, не
принимая ничьей помощи. Спасение действительно могло быть только делом богов
- полотно подплыло к дальнему берегу пруда, покрытому тростником, и здесь
будто растаяло под яркими солнечными лучами, а Лакра осталась лежать на
мелководье, и сверху, с холма, где стояла хижина пастуха, на девочку смотрел
странный мальчишка Ормузд, и сияния вокруг него не было вовсе, на это все
сразу обратили внимание.

Ормузд повернулся и ушел в хижину, а Лакра в тот же момент вздохнула и
приподнялась на локте.

Вечером к хижине Огиста пришли все жители деревни - и те, кто своими
глазами видел произошедшее чудо, и те, кого не было у пруда, но кто слышал о
случившемся в пересказе. Услышав голоса, Ормузд вышел к людям, и все
поразились произошедшей в мальчишке перемене - сияния вокруг его фигуры не
было никакого, а на лице проступили морщины, будто это был старик, которому
недолго осталось жить на свете.

Жители деревни готовы были пасть на колени, но Ормузд сделал рукой
повелительный жест, и каждый почувствовал, что его охватила благодать,
блаженное состояние душевного покоя и радостного предчувствия.

- Не надо, - сказал Ормузд по обыкновению чужими словами, а слова
родной речи возникли в головах слушавших как бы сами собой. - Я не бог. Я...
- он помедлил и произнес слово, которое одни услышали как "Спаситель",
другие - как "Гость", третьим послышалось "Хозяин", а остальные не услышали
вообще ничего и решили, что мальчишка лишился дара речи.

Сияния вокруг его тела с того вечера больше не видел никто, а потом
начались дожди, и стада пришлось поместить на зиму в теплые жилища. Так было
всегда, и люди привыкли, им было спокойно, просыпаясь среди ночи, видеть
рядом с брошенной на землю подстилкой светившиеся в темноте глаза овец и
коз.

Плохо было только Ормузду. Он перестал ощущать лившийся из него свет,
который прежде помогал ему жить, а теперь вокруг была темнота, и в его
организме что-то изменилось, лишило его жизненной силы. Однажды - с утра
лило так, будто небесный круг совсем прохудился, и в нем возникла уже не
щель даже, а огромная дыра - Ормузд вышел из хижины, оставив отца спавшим, и
пошел к деревне, где нашел жилище Лакры. Оттуда доносились хорошо знакомые
звуки - блеяние овец, вопли детей, перебранка взрослых. Мальчишка не вошел
внутрь. Он втянул голову в плечи, поднял лицо к небу и закричал, собрав все
свои силы. Сразу все стихло вокруг - а может, это только показалось? - в
темном проеме возникло бледное лицо, Лакра вышла под дождь, приблизилась к
Ормузду и сказала:

- Уходи.

Должно быть, Ормузд ожидал других слов. Он отступил на шаг, посмотрел
девочке в глаза и произнес слова, которых она, конечно, не поняла, да и сам
человек, их произнесший, понял сказанное гораздо позднее и совсем в другом
мире:

- Слишком рано. Я не должен был спасать тебя. Моя цель - спасти мир.

И повторил:

- Слишком рано. Ты права. Ухожу.

Ормузд повернулся, и его сутулая спина скрылась в струях ливня,
ставшего, казалось, еще сильнее. Что-то подсказало девочке, что нельзя
оставлять Ормузда одного, но и идти следом она не собиралась, потому что та
же интуиция подсказывала ей, что этого делать не следует. Она стояла, и
струи воды стекали по ее плечам, а потом вышла мать, накричала на Лакру и
затащила ее в жилище. В ту же ночь у девочки начался жар, она металась и
звала Ормузда, но он не шел, он не мог прийти, потому что тело его, лишенное
жизненной энергии, лежало на холме, где прошлой весной была лучшая трава и
где козьих и бараньих катышков было больше, чем камешков на берегу реки.

Огист хватился сына и искал его - ночью дождь прекратился, взошла луна,
и все было видно как на ладони, но Ормузд лежал на стороне холма,
противоположной деревне, и нашли его только вечером следующего дня, после
того, как похоронили умершую рано утром Лакру.

Странное дело - одежда на мальчишке будто истлела от времени, лицо
сморщилось, а телом Ормузд напоминал старика, прожившего долгую и трудную
жизнь. И еще одно поразило нашедшего Ормузда пастуха по имени Ард: трава
вокруг на расстоянии нескольких локтей будто выгорела от сильного жара, и
это было вдвойне странно, потому что дождь продолжался несколько дней, а
жары не было уже три месяца.

Но самое странное заключалось даже не в этом, а в том, на что Ард
сначала не обратил внимания, но что привело в экстаз Огиста, когда он
прибежал на крик и рухнул на колени перед телом приемного сына: вытянутая
рука Ормузда упиралась в деревце, в маленькую оливу, торчавшую из сухой
обгоревшей почвы - деревце было ростом с мальчишку и уже плодоносило.
Маслины были тяжелыми и темными и в наступившем вечернем мраке светились,
будто чьи-то внимательные глаза.

Тогда Огист понял, что боги взяли Ормузда к себе, и теперь мальчик
смотрит на него оттуда, где живут только праведные души и куда ему, много
грешившему в жизни, дорога закрыта.

Ормузд действительно смотрел в тот момент на Огиста, но вовсе не
взглядом, спрятанным в душу дерева. Ормузд стоял в тот момент на поле Иалу
во Второй Вселенной и видел в прозрачной поверхности отражение человека,
рыдавшего у распростертого на земле тела. Ормузд не помнил уже, что этот
человек его приемный отец, а тело, над которым он рыдал, - его, Ормузда,
тело. Видение исчезло почти мгновенно, и мальчишка забыл о нем, как забывают
сон, случившийся перед рассветом и растворившийся в темноте
бессознательного.

На берегу поля Сардоны его ждал Учитель, внимательно посмотревший в
глаза пришедшему и сделавший свой вполне разумный вывод:

- Ты будешь моим учеником, а потом станешь Учителем сам и когда-нибудь
научишь пришельца, которому будет суждено спасти мир.

- Да, - сказал мальчишка, не удивившись.

- Как твое имя? - спросил Учитель.

- Ормузд, - сказал мальчик, помедлив. Почему-то ему показалось, что имя
- единственная нить, все еще связывавшая его с иной, недоступной уже жизнью.
Мысль эта стала пылью на ладони, и мальчик стряхнул ее в топкую грязь поля
Сардоны...

x x x

Со временем Миньян терял себя. Сначала ушла из материального мира та
его часть, что называла себя Ормуздом. Потом ушел Антарм, так и не узнавший,
кем был в Первой Вселенной. Лишенный двух своих ипостасей Миньян
деградировал - инстинкт его спал, а Тривселенная тем быстрее приближалась к
своему концу.

Глава двадцатая

- Странно, - сказал Миньян голосом Ормузда, - что судьба трех Вселенных
зависит от такой мелочи, как решение и поступки одной личности, и от такой
случайности, как появление этой личности в материальном мире.

- Нет ни случайностей, ни мелочей, - отозвался Минозис. - Посмотри на
существо, которое я создал из твоей мысли, увидев ее обнаженной. Это была
замечательная мысль, и я не удержался от ее воплощения. Ты называешь его...

- Голем, - сказал Миньян голосом Абрама Подольского. - Нечто подобное
соорудил из речной глины пражский искусник Бен-Бецалель и вдохнул в монстра
жизнь, написав на лбу слово "эмет" - "истина".

- Да, - кивнул Минозис. - И от чего же зависит жизнь Голема? От такой
мелочи - надписи на лбу. Даже не от целой надписи - от одной буквы! Я стираю
ее...

Минозис так и поступил: легко, даже не прикасаясь к замершему исполину,
стер у того со лба горевшую алым букву "алеф". Глаза Голема вспыхнули
ненавистью ко всему живому, он поднял глиняные руки со сжатыми кулаками, да
так и застыл, не успев в смертельном желании сделать ни шага.

- Одна буква, и вся жизнь, - философски заметил Ученый.

- Буква, - сказал Миньян голосом раввина Чухновского, - определяет
суть. Буква есть истина, а ее воплощение в мире - лишь отражение сути,
которую таким образом можно осязать, видеть и в конечном счете уничтожить.

- Да, - согласился Минозис. - И Бен-Бецалель предусмотрел единственную
букву, создавая своего монстра. Такая мелочь...

- Я понял твою мысль, - прервал Ученого Миньян голосом Аримана. - Тот,
кто создавал Тривселенную, знал о том, что эволюция миров может завершиться
неожиданно и трагически, и, чтобы оставить шанс для спасения, создал еще и
меня, наделив способностью... какой?

- Ты хочешь, чтобы я дал ответ? - удивился Минозис. - Я знаю лишь, что
ты есть, что ты пришел, и что теперь у Тривселенной появился шанс. В чем
этот шанс заключается, можешь знать только ты.

- Я знаю, - сказал Миньян голосом Даэны, неожиданно звонким и разбившим
гулкую тишину помещения на множество осколков, посыпавшихся с потолка белыми
хлопьями, таявшими, едва они достигали пола или плеч, или протянутых вперед
ладоней.

- Приятно было поговорить, - сказал Миньян голосом Антарма, сделавшего
шаг из круга и направившего в сторону Ученого указательный палец. Минозис