гадостью, и подошел к двери, не производя ни малейшего шороха. И тем не
менее при его приближении дверь распахнулась и его собственный голос
пригласил его войти.
нужно, чтобы ты полз на животе с перебитым хребтом, для того чтобы убедиться
в твоих добрых намерениях.
помещение солнечный свет. Обычно, даже самая плотная ткань слегка
просвечивает на солнце, но шторы зала заседаний были абсолютно непроницаемы.
Эта комната была отгорожена от внешнего мира чем-то большим, нежели
занавески и кирпич. Сартори сидел в кромешной тьме, и силуэт его был виден
только потому, что дверь была открыта.
атмосфера...
свернувшейся крови.
переговоры, как цивилизованные существа, не правда ли?
готовый демонстрировать свою добрую волю до тех пор, пока в поведении
Сартори не проявятся первые признаки предательства. А уж тогда он будет
действовать быстро и наверняка.
неподходящее место для трупа. А может быть, наоборот - самое подходящее. Не
знаю. Мы можем проголосовать по этому вопросу позже.
темноте.
разговора нам лучше не смотреть друг на друга. Зеркало отражает не очень
точно...
сказать, я был просто потрясен тем, что ты сделал в Изорддеррексе. Одно лишь
твое слово, и вся штука рассыпалась на куски.
на подоплеку. Она заявит, что Примиритель пришел, и стены стали рушиться. И
ты не станешь возражать, потому что это дает пищу легенде, превращает тебя в
мессию. А ты ведь именно этого хочешь, не правда ли? Вопрос в следующем:
если ты - Примиритель, то кто же я?
не попытался меня убить?
еще по крайней мере три попытки.
его.
темнота пришла в движение - неуловимый шорох, словно соприкоснулись шелковые
складки. Но за последние дни шум прошлого ни разу не утихал в его голове, и
прежде чем он сумел понять, откуда исходит этот звук, Сартори вновь
заговорил:
неплохое образование, а? Ничего, я ей выпущу кишки. - Он вздохнул. - Знаешь,
мне не хватает Розенгартена. Он был так предан мне. И Расидио, и Матталус.
Хорошие люди были у меня в Изорддеррексе. Люди, которым я мог доверять и
которые любили меня. Я думаю, дело тут в твоем лице - оно возбуждает
поклонение и преданность. Ну ты, наверное, и сам это заметил. Что тому виной
- твоя божественная ипостась или наша улыбка? Я отказываюсь верить, что
второе является проявлением первого, - это ложная теория. Горбуны могут быть
святыми, а красавицы - настоящими монстрами. Разве ты сам в этом не
убедился?
болтаем, как старые друзья. Честное слово, если б мы больше никогда не вышли
отсюда на свет божий, мы смогли бы полюбить друг друга - через какое-то
время, разумеется.
пути.
этом. Воскреси это в своем воображении. Вспомним, как все это выглядело, как
Ин Ово хлынуло на землю...
стола, но в такой кромешной тьме ни в чем нельзя было быть уверенным. Он и
сам поднялся на ноги, опрокинув стул у себя за спиной.
этот Доминион, но боюсь, что это может оказаться неизбежным.
обманом. Голос Сартори уже не исходил из единственного источника - он был
незаметно рассеян по всей комнате и словно бы растворился в темноте.
- на Пятый Доминион обрушится такой ужас...
собираюсь сделать во имя справедливости, если ты покинешь меня.
свои слова! У меня не меньше прав на то, чтобы стать мессией, так какого же
черта я должен быть каким-то ссаным приспешником? Объясни мне - окажи хотя
бы эту услугу.
убить Сартори, а другого выхода, похоже, нет, то надо сделать это быстро и
чисто. Но для этого ему нужен свет. Он двинулся к двери, чтобы открыть ее,
но стоило ему сделать пару шагов, как что-то дотронулось до его лица. Он
попытался поймать загадочную тварь, но она уже упорхнула к потолку. Что это
за штучки? Войдя сюда, он не почувствовал присутствия ни одного живого
существа, кроме Сартори. Темнота казалась безжизненной. Теперь же она либо
породила какую-то иллюзорную жизнь, являющуюся продолжением воли Сартори,
либо его двойник использовал ее как прикрытие для заклятий. Но кого он
вызвал? Он не произносил никаких заклинаний, не совершал никаких ритуалов.
Если ему и удалось вызвать какого-нибудь защитника, то он, скорее всего,
оказался хилым и безмозглым. Миляга слышал, как он бьется о потолок, словно
слепая птица.
узнает о том, что я дал тебе шанс его спасти?
скользнула к двери. - Почему же ты не покажешь мне? - сказал он, сжимая
ручку двери. - Или тебе слишком стыдно?
за этим, скорее удивило, чем ужаснуло его. Тусклый свет коридора был
стремительно втянут в комнату, словно это было молоко, высосанное из груди
дня теми существами, которые скрывались внутри. Свет скользнул мимо него,
разделяясь по дороге на дюжины тоненьких ручейков, устремившихся в самые
разные места комнаты. Потом ручки вырвались из рук Миляги и двери
захлопнулись.
перевернутого стола. Часть света сгустилась вокруг того, что лежало под ним.
Это был выпотрошенный труп Годольфина; вокруг него были разложены его
внутренности; почки лежали у него на глазах; в паху ютилось сердце. А вокруг
его тела носились некоторые из существ, привлеченных этим живописным
натюрмортом, таская за собой частицы украденного света. У них не было ни
выраженных конечностей, ни хоть сколько-нибудь различимых черт, ни - в
большинстве случаев - голов, на которых эти черты могли бы проявиться.
Миляге они показались воплощенной нелепицей, обрывками пустоты. Некоторые из
них слеплялись в клубки, словно мусор в канализации, и бессмысленно суетясь;
другие лопались, словно переспелые фрукты, разделяясь на две, четыре, восемь
частей, ни в одной из которых не было ни одного семечка.
ореол извивающейся жизни парил у него над головой и отбрасывал вниз свое