и движение на паташокском тракте. Фигура Скопика была не столь кричащей. Он
был закутан в Драный плащ из серой пыли Квема, в складках которого
скрывалась вся слава Третьего Доминиона, воссозданная послушными песчинками.
Там была Колыбель. Там были храмы Л'Имби. Там был Постный Путь. И на
мгновение в одной из складок возникло даже видение железной дороги с
маленьким пыхтящим паровозиком, дым из трубы которого делал мрак песчаной
бури еще более непроглядным.
лоскутом и несущий в своих кровоточащих руках идеальную копию Изорддеррекса,
где было все - от дамбы до пустыни, от гавани до Ипсе. Океан вытекал из раны
у него на боку, а голова его была увенчана терновым венцом, который расцвел
и ронял вниз на его ношу лепестки радужного света. И наконец появился Чика
Джекин. Теперь, при свете молний, он выглядел точно так же, как и двести
солнцестояний назад. Тогда он плакал, а кожа его была восковой от ужаса, но
сейчас гроза уже не могла испугать его, ибо он стал ее властелином. Узор
электрических разрядов, проскакивающих у него между пальцами, содержал в
своей строгой и прекрасной геометрии разгадку тайны Первого Доминиона, и
совершенство этой разгадки само по себе было новой тайной.
перед мысленными взорами других Маэстро, или же стремление художника увидеть
чуждо им, и то, что они воображают, зная, что он рядом, недоступно никакому
зрению. Последний вариант нравился ему больше. Наверное, и сам он со
временем научится избавляться от буквального восприятия, подобно тому, как
удалось ему сбросить с себя то я, которое носило его имя. Он больше не был
привязан ни к Миляге, ни к его истории. ?Я? этого человека было трагедией,
как, впрочем, и любое другое я, и не мечтай он в последний раз бросить
взгляд на Пай-о-па, то, вполне возможно, он взмолился бы о том, чтобы
наградой за Примирение стало его теперешнее состояние безграничной свободы.
короткое время, да и в этот промежуток у него 6ыли более масштабные цели,
чем блаженство одной души. Маэстро сделали свое дело, принеся Доминионы в
это священное место, и вскоре их присутствие станет излишним. Они вернутся в
свои круги, а Доминионы сами сольются воедино, уничтожив Ин Ово, словно
злокачественную опухоль. О том, что произойдет дальше, можно только
предполагать. Лично он сомневался, что случится какое-то внезапное
откровение, и все народы мира одновременно встрепенутся, почуяв долгожданную
свободу. Скорее всего, процесс будет идти медленно, годами. Сначала пойдут
слухи о том, что тот, кто очень сильно захочет, может отыскать в тумане
мосты в неведомые миры. Потом слухи перерастут в уверенность, и мосты
превратятся в оживленные улицы, а туманы - в большие облака, а через
одно-два поколения на земле появятся дети, которые с рождения будут знать о
том, что им открыты все пять Доминионов и что, странствуя по ним, в один
прекрасный день человечество отыщет своего Бога. А сколько времени пройдет
до этого благословенного дня - не так уж и важно. Ведь в тот момент, когда
первый мост - сколь угодно малый - будет возведен, Имаджика обретет
целостность, и в каждой живой душе в Доминионе - от только что родившегося
младенца до умирающего старика - затянется какая-то крошечная ранка, а
следующий вдох будет легче предыдущего.
чтобы убедиться, что Понедельник жив, и направилась к лестнице. Потоки,
причинявшие ей такую боль, уже не пронизывали дом. Без сомнения, это был
верный признак того, что наверху началась новая и, возможно, последняя
стадия ритуала. Вооруженный двумя дубинами Клем перехватил ее у подножия.
из дубин.
удерживать их подольше.
позволить.
которых она любила, звучали одновременно, и это причинило ей едва ли не
большую боль, чем все то, что ей пришлось услышать или увидеть на улице
перед домом. Однако самообладание она не потеряла.
высвободиться.
что делаешь.
несмотря на волдыри, хватка их была железной. Она отыскала глазами
Понедельника, в надежде на его помощь, но он и Хои-Поллои из последних сил
навалились на дверь, по которой гек-а-гек стучал своими мощными лапами.
Какими бы прочными ни были доски, вскоре они превратятся в щепки. Она должна
добраться до Миляги, пока звери не ворвались в дом, а иначе все будет
кончено.
слышать звучащим на повышенных тонах.
Неверное пламя свечей наполняло прихожую трепещущими тенями, но она стояла
неподвижно, вперив в ангелов гипнотический взгляд. Те обернулись к ней,
по-прежнему крепко держа свою пленницу.
ангелы-хранители, так защитите же нас! Отпустите ее.
времени передумать, высвободилась и устремилась вверх по лестнице. На
полпути она услышала крик и, обернувшись, увидела, что Понедельник и
Хои-Поллои отброшены на пол, одна из досок двери треснула, а в
образовавшуюся дыру просунулась длинная лапа, хватающая воздух в поисках
добычи.
исполненная решимости преградить путь любому, кто попытается подняться
наверх.
настойчиво атаковали ее восприятие детали материального мира. Доски под ее
босыми ногами неожиданно превратились в волшебную страну прожилок и впадин,
география которой оказывала на нее гипнотическое воздействие. Но не только
зрение переполнилось до краев. Перила под ее рукой были мягче шелка;
хотелось ощущать снова и снова запах древесного сока и вкус пыли. Задержав
дыхание и убрав руку с перил, чтобы свести к минимуму возможные источники
ощущений, она попыталась сконцентрировать все свое внимание на двери Комнаты
Медитации. Но атака на ее восприятие продолжалась: скрип ступенек
превращался в симфонию; тени щеголяли всевозможными оттенками, каждый из
которых требовал ее внимания. Однако ее подгонял доносившийся снизу шум. С
каждой секундой он становился все громче, и наконец, поверх крика и рева
раздался голос Сартори.
тебе. Посмотри! Любовь моя, посмотри! Я принес ножи.
спотыкаясь, преодолела оставшиеся ступеньки слепой и глухой. Только
оказавшись на площадке, она вновь осмелилась открыть глаза. В тот же миг
искушения вновь навалились на нее. Казалось, будто каждая щербинка на каждом
гвозде кричит ей: остановись и посмотри на меня! Поднимавшиеся вокруг облака
пыли были созвездиями, в которых она могла затеряться навечно. Сосредоточив
взгляд на дверной ручке, усилием воли она швырнула свое тело вперед и
ухватилась за нее с такой силой, что боль в руке заставила искушения
временно отступить, и в этот краткий миг она успела повернуть ее и
распахнуть дверь. Сартори вновь позвал ее, но на этот раз голос его звучал
невнятно, словно он тоже попал в плен к своему восприятию.
в центре круга камней. Он сидел в универсальной позе медитирующего: ноги
скрещены, глаза закрыты, руки лежат на коленях ладонями кверху,
подставленные под дождь неведомо каких благословений. Хотя многое в этой
комнате стремилось завладеть ее внимание - каминная полка, окно, доски,
стропила, - сумма всех этих соблазнов, какой бы большой она ни была, не
могла соперничать с великолепием человеческой наготы, тем более что перед
ней был мужчина, которого она любила и некогда держала в своих объятиях.
Вкрадчивые ухищрения стен (их покрытая разводами штукатурка напоминала карту
неведомой страны) или сладкий запах лежащих на подоконнике листьев уже не
могли отвлечь ее. Все ее чувства были прикованы к Примирителю, и она
пересекла комнату в несколько быстрых шагов, зовя его по имени.
ясно, что оно слишком далеко от этой комнаты - или, точнее, эта комната
представляет собой слишком малую часть сферы его действий, - чтобы любой
голос, пусть даже самый отчаянный, смог вернуть его сюда. У края круга она
остановилась. Хотя никакого потока внутри заметно не было, пример Дауда и
его пустынника научил ее тому, что может произойти при неосторожном
нарушении его границ. Снизу до нее донесся предостерегающий крик Целестины.
Времени на колебания не оставалось. Надо было идти на риск.
зуд, покалывания, судороги, - которые обычно сопровождали переход в
Примиренные Доминионы, поразили все ее тело, и на мгновение ей показалось,
что круг собирается переправить ее через Ин Ово. Но вся его энергия была
Корнев Павел
Херберт Фрэнк
Пехов Алексей
Володихин Дмитрий
Нортон Андрэ
Флинт Эрик