широко раскинутые объятия. Тело ее было мгновенно пожрано пламенем, которое,
без сомнения, спалило бы весь дом дотла, если бы не слишком большая сила
инерции. Сокрушив стену, метеор полетел дальше - по направлению к другому
облаку тумана.
не было нужды прибегать к помощи глаз - Его глаза были повсюду, - какая-то
неосознанная память о тех временах, когда тело было Его единственным
жилищем, заставила Его обернуться.
приближение.
боялся этого момента, и ждал его. Боялся - потому что тело, породившее
огонь, вне всякого сомнения, должно было стать конечной целью его полета.
Ждал - потому что только его распад мог позволить ему снова отыскать Пая.
Барьер вокруг тела Хапексамендиоса стал постепенно слабеть, и хотя Пай
по-прежнему не показывался, Миляга направил свои мысли на то, чтобы
проникнуть внутрь гиганта. Однако, несмотря на Свое смятение, Хапексамендиос
по-прежнему был на страже, и стоило Миляге приблизиться, как он тут же был
пойман в тиски Его воли.
Миляга ответил правду.
устремив все силы на Свое развоплощение.
этот раз мистиф также увидел его. Он забился, пытаясь выпутаться из
окружающего хаоса, но прежде чем Миляга окончательно вырвался из плена,
земля под мистифом расступилась. Он вскинул руки, чтобы ухватиться за
божественное тело, но оно разлагалось слишком быстро. Земля зияла под ним
огромной могилой, и, бросив на Милягу последний, отчаянный взгляд, Пай-о-па
исчез из виду.
яростным воем его Отца. Тело Хапексамендиоса билось в неистовых судорогах,
стараясь ускорить свой собственный распад.
Миляге показалось, что он видит в нем лицо своей матери, сотканное из частиц
пепла. Глаза и рот ее были широко раскрыты. Она неудержимо неслась навстречу
Богу, который изнасиловал, отшвырнул и в конце концов убил ее. Но это было
лишь краткое видение. Потом оно исчезло, и огонь поразил своего создателя.
это мир, а мир - это Мое тело) был бессилен что-либо сделать. Его уродливая
голова треснула, и брызнувшие во все стороны осколки черепа были пожраны
огнем, который тут же устремился вниз, испепеляя Его сердце и внутренности,
проникая во все уголки Его тела, до самых кончиков пальцев.
понеслись по Доминиону, словно круги от упавшего в воду камня. Миляге было
нечего бояться этой катастрофы, но зрелище показалось ему ужасным. Этот
город был его Отцом, и ему недоставляло никакого удовольствия смотреть, как
разлагается и истекает кровью подарившее ему жизнь тело. Величественные
башни рушились. Украшавший их орнамент стекал на землю маленькими водопадами
в стиле рококо. Их своды, не в силах больше поддерживать иллюзию камня,
оседали вниз горами живой плоти. Улицы дыбились, превращаясь в мясо. Дома
сбрасывали с себя костлявые крыши. Но несмотря на все эти разрушения, Миляга
по-прежнему держался неподалеку от места, где был сожжен его Отец, лелея
призрачную надежду отыскать в этом водовороте Пай-о-па. Но похоже, Своим
последним сознательным актом Хапексамендиос решил разлучить влюбленных
окончательно и бесповоротно. Он разверз землю и похоронил мистифа в могиле
Своего распада, чтобы Миляга никогда не смог его найти.
сделал, отправившись обратно тем путем, которым вернулся огонь. По дороге
масштабы свершившегося стали более очевидны. Если бы всех мертвецов за всю
историю земли бросили бы гнить здесь, в Первом Доминионе, то и тогда зрелище
их остовов не смогло бы сравниться с тем, что открылось Миляге. Ведь мертвое
тело Хапексамендиоса никогда не сможет превратиться в перегной и дать начало
новой жизни. Оно и было землей. Оно и было жизнью. И теперь, после его
кончины, не осталось ничего, кроме падали, которая во веки вечные будет
заполнять этот Доминион.
Доминиона. Миляга благодарно нырнул в него, возвращаясь на скромные улочки
Клеркенуэлла. Конечно, по сравнению с тем городом, который он оставил, они
казались серыми и скучными. Но он знал, что в воздухе их стоит Сладкий запах
древесного сока, и радостно приветствовал шум мотора, донесшийся с Холборна
или Грейз Инн-роуд, где какой-то смышленый парень, поняв, что самое худшее
осталось позади, уже отправился по своим делам. Судя по времени суток, дела
эти вряд ли были законными, но Миляга все равно пожелал водителю успеха.
Доминион был спасен и для святых, и для воров.
которую он только мог выжать из своих обессиленных мыслей, устремился к дому
28 по Гамут-стрит где у подножия лестницы его ожидало едва живое тело.
рассеется дым, и вошла в Комнату Медитации.
этого был не огонь Хапексамендиоса, а состояние их хозяина. Найти его
оказалось несложно. Он лежал неподалеку от того места, куда бросила его
Целестина.
вновь повернуться к кругу, и это предрешило его участь. Каждый квадратный
дюйм его кожи был опален огнем, убившим его мать. Клочья одежды прилипли к
вздувшейся волдырями спине, волосы сгорели, лицо было покрыто запекшейся
черной коркой. Но, подобно своему исполосованному брату, он все еще держался
за жизнь. Пальцы его все еще царапали доски, а губы все еще двигались,
обнажая зубы, блестевшие не менее ярко, чем когда Юдит увидела у него на
лице отвратительную усмешку смерти. Даже в мускулах его сохранилась
кое-какая сила, и когда его полные кровавых слез глаза заметили Юдит, он
умудрился перекатиться на свою обугленную спину и использовать охватившие
его судороги, чтобы ухватиться за нее и притянуть вниз.
этого. Почему?
Юдит.
мучения, боль от ее слов была еще сильнее.
последний момент сдержалась и молча кивнула.
стал ровным. - Я один, - сказал он совсем тихо.
бы все на свете за возможность его утешить. Она не хотела прикоснуться к
нему, опасаясь причинить ему боль, но, с другой стороны, не делая этого, она
могла доставить ему еще большие страдания. С огромной осторожностью она
дотронулась до его руки.
были заняты другим.
не должен поднимать руку на своего брата.
которым последовал радостный крик Клема и исступленные вопли Понедельника.
что это останки улыбки. Она подумала, что он радуется тому, что Миляга жив,
но ее источник оказался куда более горьким.
Тело его вновь забилось в судорогах, а на губах запузырилась кровь, и он
поднес другую руку ко рту, словно желая скрыть это. Потом, как ей
показалось, он сплюнул кровь в ладонь и протянул ей руку.
лица, которое стало медленно поворачиваться в сторону круга. Еще до того,
как взгляд его остановился, она поняла, что он уже больше никогда на нее не
Каргалов Вадим
Посняков Андрей
Василенко Иван
Ковальчук Вера
Жюль Верн
Каменистый Артем